королева Елизавета ужасно воняет. Современные туристы замечают, что до сих пор

англичане неохотно принимают душ, а предпочитают лежать в полной, но не очень

теплой ванне, как гиппопотамы в собственной грязи.

Всю хорошо отфильтрованную городскую воду мы тратим не на себя, а на наши сады.

Хотя в любом месяце на любой английский сад падает пять сантиметров дождя, все

жалуются на засуху и строят удивительные системы орошения, которые сделали бы

даже из Сахары зеленую зону. Летом опорожняются водоемы, и горсоветы запрещают

орошение садов; ночью полиция ловит граждан, которые выливают последние капли

городской воды на свои газоны и розы. А если и моются в такое время, то потом

тщательно переливают грязную воду из ванны на клумбы.

Фармазонов до сих пор отправляют в мир иной под музыку Моцарта. Обыкновенного

англичанина, однако, хоронят неинтересно, анонимно. Даже смертного одра нет. При

первых признаках конца упекают в больницу, усыпляют снотворными, обвешивают

проводами и трубками и, когда электроника объявляет, что мозг перестал мыслить,

звонят сначала в похоронное бюро, а потом уже родственникам. Закрытый фанерный

гроб стоит пятнадцать минут на конвейере у алтаря в крематории; священник мямлит

короткую молитву, из громкоговорителя льется такая же успокаивающая музыка, как

в супермаркетах. Все, что остается - пепел, - хоронят под одинаковыми плитами на

кладбище, которое не отличишь от площадки для гольфа.

Раньше англичане не хуже других народов уважали своих мертвецов. Войди в любой

из готических соборов и увидишь средневековые саркофаги с горизонтальными

статуями покойников - он в мраморном панцире, рука об руку с женой, облаченной в

свадебное платье; можно бродить по старым кладбищам и изумляться откровенности

старинных надписей на гробовых плитах: "Здесь покоятся кости Элизабет Шарлотт,

рожденной девицей, умершей потаскухой. Но она была девицей до семнадцати лет,

что неслыханно в городе Абердин". А сегодня такие надписи запрещены и ни

саркофагов, ни посмертных масок не делают.

Страшная жестокость палачей шестнадцатого века показывает, до какой степени

участь тела по тогдашним понятиям решала участь души. Вспарывали повешенных,

пока те еще были живы, и сжигали кишки; сдирали кожу с разбойников; делали из

вскрытия анатомический театр для учащихся хирургов и публики. Тогда еще была

сильна языческая вера в то, что цельность тела обеспечивает загробную жизнь

души. Даже великий свободный мыслитель и экономист Иеремия Бентам завещал свой

труп Лондонскому университету на вечное хранение. Его автоикона до сих пор

шокирует публику прямо при входе в главный колледж университета. Иеремия Бентам

сидит гораздо более живой, чем Ленин. Его автоикона состоит из скелета,

искусственной кожи и праздничного костюма. Голова, к сожалению, дала усадку: на

тело поставили желтоватую восковую копию. Настоящая голова, пугающая стеклянными

глазами и лопнувшими красными жилами, щерится у его ног под стеклянным

колоколом.

Смерть была обрядом: к нему люди готовились, как к свадьбе. Дарили друг другу

гробы, пробовали на вкус разные бальзамирующие жидкости. Великий хирург Уильям

Хантер не мог гарантировать живущим исцеление, но обреченным умереть - особенно

красавицам - он обещал нетленные останки. Анонимный поэт восемнадцатого века

писал, что усопшая госпожа Ван Бутчел благодаря бальзаму Хантера "стала еще

красивее, слаще и сочнее, чем когда она была жива". Поэт поздравил вдовца с тем,

что ему досталось "редкое сокровище: жена с ровным нравом". Тогда и гробовщик не

стыдился показывать свой товар тяжело больным клиентам. Художников тоже

приглашали к смертному одру, они не только снимали маску покойника, но и

малевали портрет целого семейства у постели усопшей матери или умершего ребенка.

Мы видим дворянина семнадцатого века Томаса Эстона, сидящего со своими детьми у

постели жены, умирающей от родов. Слез нет, его дочери даже позируют. В левой

руке Томас Эстон держит череп, у его ног стоит гробик для новорожденного, обитый

черным бархатом: торжественное, но отнюдь не трагическое зрелище. Английский

протестант был абсолютно убежден в том, что при покаянии и соблюдении всех

правил умирающий христианин уплывает в лучшую жизнь, поэтому показывать

неуместное горе - обидеть Бога.

Массовые смерти первой мировой войны до того затопили наше общество похоронными

обрядами, что смерть навсегда утратила свою поэзию. Люди, увидевшие ад в окопах,

уже не верили в Страшный суд. Сегодня после смерти близкого родственника

обращаются к адвокатам, а не к священникам: их волнует судьба имущества, но не

души.

"Маленькая мисс Мэффит сидела на тумбочке / И ела свой творог с пенками. /

Подошел большой паук, сел рядом с ней / И испугал маленькую мисс Мэффит". Каждый

английский ребенок знает эту старинную песенку: она внушает детям, что пауков

надо уважать и нельзя убивать. Если бы Свидригайлов из романа Достоевского вдруг

очутился в Англии, он поверил бы, что очутился в аду: в бане с пауками.

Англичанин, прежде чем принять ванну, вместо того чтобы открыть краны и смыть

все живое из ванны, всегда становится на колени и мылом помогает пауку,

застрявшему в ванне, выкарабкаться и спастись. (Англичанка выбегает из ванной и

зовет первого попавшегося мужчину на помощь). Не только детские песни, но и

история говорит нам, что паук - тварь назидательная. Средневековый шотландский

король Роберт Брюс, посаженный в подвал, подружился с пауком, который каждый

вечер штопал свою паутину и своим примером убедил короля не сдаваться.

В наших темных, сырых замках и дворцах пауки замечательно размножались: недаром

первым пауковедом в мире стал англичанин. С семнадцатого века ученые, священники

и врачи ловили пауков, смотрели на них в микроскоп, разводили их, разрезали и

рисовали. В Англии живет почти 600 видов пауков - было чем заниматься.

К сожалению, английские ученые, даже Исаак Ньютон, в семнадцатом веке

пренебрегали родным языком, брезговали обывателем и писали на латыни. Первым

пауковедом был королевский врач Мартин Листер, который издал свое исследование

"Английские пауки" к концу семнадцатого века. Прошло триста лет, и труд впервые

перевели на английский. Книга "Английские пауки" уводит нас к истокам

английского самосознания. Какие уроки извлек Мартин Листер из жизни пауков?

Пауки занимаются любовью, как христиане, лицом к лицу, соблюдают Великий пост не

хуже любого христианина, самец ведет себя наподобие английского джентльмена -

когда ходит к самке в гости, приносит съедобный подарок, опутанный шелком, и

этим сохраняет себе жизнь. А какие паучихи образцовые матери! Листер сорок раз

рвал паутину, где паучиха спрятала яйца, и каждый день она плела новую. Любовь к

родному гнезду, матриархат, нелюдимость, молчаливость, трудолюбие - чем паук не

англичанин?

Мартин Листер первый доказал, что пауков незачем бояться. Если укусят, не больно

и не опасно. Паутина у них целебная, исцеляет раны. (В этом он прав - в паутине,

кажется, есть пенициллин). Как почти всех пауковедов, Бог наградил Мартина

Листера долговечностью. Он прожил длинную жизнь. Его пережили вдова, шестеро

детей и несколько десятков тысяч пауков, законсервированных в алкоголе.

Когда ученые перестали читать по-латыни, Мартина Листера забыли. Но его традиции

живы. Профессор Росс из Абердинского университета всегда закусывал "бордо"

пауком. Один английский священник-натуралист был просто влюблен: "У паучихи

лапки, как пальцы самой красивой девушки - длинные, тонкие, чуткие, так что нет

твари, которая сравнится с ней". Он даже промывал глаза паучьей мочой. )