Проект Леблона не был отвергнут официально, но и не был утвержден к исполнению. Автор его, умерший в 1719 г., как будто не повлиял существенно на дальнейшие работы. Но две идеи, которые впервые обрели зримую форму в леблоновском чертеже, принципи­ально важны для Петербурга: во-первых, синтез градостроительных традиций - русской, принадлежащей XVII в., но восходящей к сред­невековью, и европейской международной, идущей от культуры ита­льянского Возрождения и барокко; во-вторых, образование цен­трального ядра Петербурга на основе трехчастного единства (Адмиралтейская часть - Васильевский остров - Петропавловская крепость и восточная часть Городского острова), связанного водным простором Невы. Возникли эти идеи у Леблона, архитектора неза­урядного, стоявшего в профессиональном отношении на голову выше других иностранцев, работавших тогда в Петербурге, или у са­мого Петра, искавшего лишь человека, способного их воплотить (как это было с первыми планами Васильевского острова или, на-. пример, с генеральным планом Нижнего парка в Петергофе, для ко­торого Петр рисовал эскизы), - нет нужды гадать. Важно, что стра­тегия развития города и конкретная тональность его образа определились. Далее они осуществлялись неуклонно.

Сходство плана Петербурга с системой Москвы - если оно было осознано - делало для Петра еще более откровенным соперничество с не любимой им старой столицей. Новое поощрялось за счет ограничения старого. Быстрое развертывание каменного строительства в Петербурге обеспечивал указ от 1714г., которым запрещено стро­ительство каменных домов везде, кроме новой столицы - “пока здесь удовольствуются строением”. Тем самым создавался “не только образ России будущего, но и образ России прошлого - Рос­сии деревянной”, которой и противопоставлялся каменный регу­лярный Петербург.

В 1720-1730-егг. Московская сторона города, удобно связанная с внешними сухопутными дорогами, жила и разрасталась особенно активно. Прямоугольная планировка с мелкими кварталами осуще­ствлялась здесь по частям, общие очертания которых определяли традиционно радиальные улицы, направленные па Адмиралтейство и вертикальную веху его шпиля. Наиболее четко обозначенным среди этих радиусов стал направленный на юг Вознесенский про­спект.

Однако лишь в послепетровское время, когда разрушительные пожары (1736-1737) почти полностью уничтожили слободы Адми­ралтейского острова, была создана “Комиссия о санкт-петербургс­ком строении” (1137), которая перешла от решения локальных и “сиюминутных” вопросов к осмыслению и формальному заверше­нию общей концепции пространственной структуры города. Глав­ным архитектором комиссии был П.М. Еропкин (1698-1740). Кан­вой послужил первый точный план существующей застройки Петербурга, составленный инженер-майором Ф. Зихгеймом (1737). На Московской стороне города четко выделялись два ее главных луча - сходившиеся к адмиралтейской башне Невский и Вознесенс­кий проспекты. Среди промежуточных, едва намечавшихся лучей Еропкин выделил и ввел в систему средний, делящий пополам угол между проспектами - Гороховую улицу. Тем самым была заложена основа “трезубца” главных направлений, подчинившего себе обшир­ную часть города.

Форма эта, известная к тому времени по знаменитым планам ба­рочного Рима и классицистического Версаля, позволила привести к органичному единству две планировочные традиции, до того лишь выступавшие рядом в развитии города, - средневековую русскую, с ее .стремлением к радиальным структурам, ориентацией по объем­ным “вехам”, живописностью, и ренессансно-барочную, с ее прямо­угольными структурами, ориентацией по жестко обрамленным за­стройкой направлениям, регулярностью и рационализмом. Главенст­вующая .роль Адмиралтейства в части города южнее Невы была закреплена. Завершили систему этого городского массива дуговые улицы, соединившие лучи трезубца. Проект окончательно утвердил за этой частью города значение главной в столице.

После того как Еропкин уточнил стратегию формирования города в конкретной системе, развитие, обогащение и уточнение этой системы продолжалось. Пространственный каркас обрастал архи­тектурной плотью. Существеннейшими составляющими этого развития были постепенное уточнение очертаний системы площадей, охватившей с трех сторон Адмиралтейство, и освоение восточной оконечности Васильевского острова.

Любопытно сравнить систему площадей центра Петербурга в ее завершенной форме с площадями западноевропейских городов. Оче­видно, что ни ее построение - цепью взаимосвязанных пространств, обтекающих объемы-“островки”, - ни ее просторность, подчеркну­тая широкими раскрытиями к Неве, ни, наконец, ее асимметрия не

имеют аналогий в композициях международного классицизма и ба­рокко. Лишь в ансамбле Лувр - Тюильри - площадь Согласия в Па­риже можно найти некоторые отдаленные параллели с открытостью перспектив и пространственным размахом северной столицы. С дру­гой стороны, несомненна аналогия в топологическом характере по­строения анфилады площадей Петербурга с Красной площадью Москвы - та же протяженность основного пространства, предопре­деленная образованием из “полых мест” (гласиса) перед фронтом укреплений, то же сочетание периметральной обстройки и стоящих “островом” главных объемов, та же асимметрия целого при симме­тричности отдельных частей.

Ансамбль стрелки Васильевского острова, в начале XIX в. соз­данный Ж. Тома де Гомоном, завершил реализацию идеи триединого центра Петербурга, связав панорамы невских берегов. В пестумской дорике здания Биржи очевидны отголоски неогреческих увлечений, распространившихся в Европе, и архитектурных фанта­зий времени французской буржуазной революции. Однако можно увидеть и другое - ансамбль, смело обращенный навстречу громад­ному пространству Невы, напоминает “перси” древнерусских горо­дов, так же решительно выступающие вперед на слиянии рек, так же принимающие на себя речные дали (вспомним кремль Пскова). Попытки застроить стрелку, пренебрегая этой аналогией, заканчива­лись полной неудачей. Томон нашел решение, единственно верное в данной ситуации, несущее в себе аналогию, которой продолжено двуединство художественной традиции Петербурга.

Создание городского ансамбля Петербурга стало кульминацией века перемен в архитектуре России, его вершиной. Уникальной его особенностью была открытость системы, заложенной Петром I, к развитию и совершенствованию. Город более тридцати лет не имел жестко зафиксированного генерального плана. Однако с самого па-чала его развитие направлялось художественной идеей, образом молодой столицы обновленного государства, дерзко выставленной на его край, открытой всем ветрам, открытой ко всей обширности мира.

Образ этот, вызревавший поначалу в воображении Петра I, во­шел в массовое сознание его времени, стал реальностью культуры, получив собственную жизнь. Он направлял не только рост городских структур, но и стилеобразование тех конкретных форм, в которые воплощалась архитектура города. На его основе в 1710-1750-е гг. развертывались ключевые явления развития русского барокко, а в последующем - переход от него к классицизму и развитию русского классицизма.

Поэтому трудно говорить о росте Петербурга, расчленяя его про­цесс в соответствии с хронологическими границами периодов исто­рии архитектуры, если главной темой являются традиции русского зодчества. Потенциал “генетического кода”, заложенного в дина­мику градообразования северной столицы Петром I, сохранял свое значение до 40-х годов XIX столетия. Вместе с тем возник и целый ряд явлений, ключевых для “века перемен” в русской архитектуре. Важный урок для будущего заключал в себе самый процесс разви­тия Петербурга, его непрерывность.

В постепенном развитии города богатство и сложность его об­лика накапливались благодаря тому, что новое дополняло и разви­вало, а не отменяло старое, и благодаря тому, что построенное не пе­рекрывало путей к еще не определившимся целям и далям. Национальная традиция, лежавшая в первооснове формирования го­рода, была не стерта, но ассимилирована новой традицией, связан­ной с общеевропейской культурой своего времени. Их синтез стал фундаментом своеобразия города, его особого места в городской культуре вообще. Возникли необычные версии барокко, а затем и классицизма, выходящие далеко за пределы общераспространенных стереотипов этих международных стилей. )