Сартр

В этой связи интересно заметить следующее. В трактате Шопенrayэpa «0 свободе воли» имеется одно замечательное место. Он пишет , что “всякая existentia предполагает essentia: иными словами все существующее должно точно так же быть и чем-нибудь, иметь определенную сущность. Оно не может существовать и притом все-таки быть ничем, именно представлять собой нечто такое, как ens metaphysicum, т. е. вещь, которая есть и больше ничего, как есть, без всяких определений и свойств, а следовательно, и без обусловленного или вполне определенного образа действий; но как essentia без existentia не дает реальности (что разъяснено Кантом в известном примере о ста талерах), точно так же невозможно это к для existentia без essentia. Ибо все существующее должно обладать существенной для него своеобразной природой, в силу которой оно : есть то, что оно есть, которую оно всегда выражает, проявления которой с необходимостью вызываются причинами, между тем как сама эта природа вовсе не есть дело этих причин и не может быта ими модифицируема. Но все это справедливо относительно челове­ка и его воли в той же мере, как и относительно всех остальные существ в природе. И он для existentia обладает essentia, т. е. суще­ственными основными свойствами, которые именно образуют его характер и для своего обнаружения нуждаются лишь во внешнем поводе. Ожидать, стало быть, чтобы человек при одном и том же поводе один раз поступил так, другой же совершенно иначе, было бы равносильно ожиданию, что одно и то же дерево, принеся этим летом вишни, на следующее произведет груши. Свобода воли при ближайшем рассмотрении есть existentia без essentia: это значит, что нечто есть, и притом все-таки есть ничто, а это опять-таки значит, что оно не есть, т. е. получается противоречие”.[86] Если в этом отрывке мы поменяем все утверждения на отрицания, а все отрицания - на утверждения, то получим систему основных поло­жений сартровского экзистенциализма. Имеется, стало быть, свое­образная преемственность через отрицание у философии Сартра по отношению к философии Шопенгауэра. По Сартру, человек - это как раз то единственное в своем роде существо, которое первона­чально представляет собой existentia без essentia, которое по сути своей есть ничто, и которое абсолютно свободно совершая поступки, в течение собственной жизни творит свою essentia. Согласно Сарт­ру, сущность человека - это его прошлое. У него нет никакого изначального характера, определяющего с необходимостью все его действия, а есть только некий проект жизни, который в любое мгно­вение может быть изменен. Этот проект человек каждый раз либо подтверждает, либо отбрасывает, заменяя другим, перед тем, как совершить тот или иной поступок. Поэтому вполне возможно, чтобы человек в одной и той же ситуации один раз поступил так, другой же - совершенно иначе. По Сартру, человек кардинально отлича­ется от дерева и любой другой вещи тем, что на протяжении всей своей жизни сущностно не завершен; сущностно завершенным, т. е. подобным вещи, он становится только после смерти.

В своем знаменитом очерке «Экзистенциализм - это гуманизм» Сартр, как известно, вводит понятие философии экзистенциализ­ма, деля при этом экзистенциалистов на две группы: христиан и атеистов. “Тех и других объединяет лишь убеждение в том, что существование предшествует сущности .”.[87] “Атеистический экзи­стенциализм, - пишет Сартр далее, - представителем которого являюсь я, более последователен. Он учит, что если даже бога нет, то есть по крайней мере одно бытие, у которого существование предшествует сущности, бытие, которое существует прежде, чем его можно определить каким-нибудь понятием, и этим бытием яв­ляется человек . Что это означает: «существование предшествует сущности»? Это означает, что человек сначала существует, встре­чается, появляется в мире, и только потом он определяется”.[88] И далее: “Для экзистенциалиста человек потому не поддается опреде­лению, что первоначально ничего собой не представляет. Челове­ком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он делает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет себя уже после того, как начинает существовать, и проявляет волю уже после того, как начинает существовать, и после этого порыва к существо­ванию, то он есть лишь то, что сам из себя делает”.[89] Можно по-раз­ному относиться к философии Сартра в целом, можно принимать или не принимать те или иные его высказывания по этическим проблемам, однако нельзя не согласиться с тем, что его учение о свободе воли человека более радикально, более последовательно и более правильно, чем соответствующее учение Канта, не говоря уже об учениях Шеллинга и Шопенгауэра. Правда, относительно Канта надо сказать вот что: если как следует разобраться, то станет ясно, что его концепция умозрительного и эмпирического характе­ров не является органически необходимой частью его этики. Она есть не что иное, как дань поголовно господствовавшим в его время детерминистическим убеждениям галилеевской науки и традици­онной протестантской теории предопределения. Без ущерба для целостности кантовской этики она могла бы быть удалена из нее, и тогда все высказывания Канта о свободе воли смогли бы получить более адекватное, на мой взгляд, прочтение в том духе, что человеку ничто врожденное не мешает здесь и теперь совершить тот посту­пок, а не этот, что в любой момент человек может изменить свой образ жизни на противоположный, что даже закоренелый злодей не лишен надежды сделаться, если захочет, добродетельным, что че­ловек выбирает себя не раз навсегда и бессознательно, а в течение всей своей жизни, постепенно и руководствуясь своим рассудком. Я, разумеется, ни в коем случае не призываю ни к какой модернизации кантовской системы: каждое слово Канта, с точки зрения истории философии, священно и неприкосновенно. Но все-таки если бы, допустим, сам Кант обошелся без своего учения об умозрительном и эмпирических характерах, то бриллиант его этики засиял бы в короне его славы более чистым и ярким блеском.

Нравственный закон Канта - общечеловеческая мораль

В заключение вспомним еще раз основной закон чистого практического разума, сформулированный Кантом, его нравственный закон: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства». Это закон практического разума, т. е. он имеет силу для всех разумных существ, в том числе и для всех людей. Значит, он имеет по крайней мере общечеловеческое значение, и, значит, этика Канта имеет общечеловеческое значение и нацелена как против индивидуального анархического аморализма, так и против всякого рода «групповых этик» независимо от того, какой принцип кладется в основу таких этик: племенной, национальный, конфессиональный, классовый или какой-нибудь еще. В «Основах метафизики нравственности» Кант пишет: “Но положим, что имеется нечто такое, существование чего само по себе обладает абсолютной ценностью, что как цель сама по себе могло бы быть основанием определенных законов; тогда в нем и только в нем могло бы заключаться основание возможного категорического императива, т. е. практическом закона. – Теперь я утверждаю: человек и вообще всякое разумное существо существует как цель само по себе, а не только как средство, для любого применения со стороны той или другой воли; во всех своих поступках, направленных как на самого себя, так и на другие разумные существа, он всегда должен рассматриваться также как цель”.[90] Человек не должен использоваться только как средство для чего бы то ни было! Это высший принцип гуманизма. И сформулировал его Кант. Но что философ имеет в виду под словом «человек»? Ни в коем случае не отдельного индивида с его зачастую асоциальными капризами, запросами и устремлениями, такого, который вместе с главным героем «Записок из подполья» Достоевского может заявить: “Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить”.[91] Борьба Канта с принципом себялюбия и личного счастья – это, в первую очередь, борьба против безнравственного индивидуализма. Но под словом «человек» Кант не имеет в виду также и русского, немца, славянина, арийца, иудея, христианина, аристократа, пролетария. Во всякой групповой морали первенствует понятие враги. На основе этого понятия вырабатываются специфические «доблести», связанные с борьбой с врагами с защитой национальных, классовых и т. п. интересов и идеалов. К врагам при этом относятся даже не как к средству: их вообще исключают из разряда людей и разумных существ. «Если враг не сдается, его уничтожают» – вот кредо групповой морали. Ничего подобного мы не обнаружим в этике Канта. Для него «целью самой по себе» является не представитель той или иной группы людей, а любой человек, но не как индивидуум, а как носитель разума. Кенигсбергский философ представлял себе идеальное общество как лишенное всяческих национальных, религиозных, классовых перегородок «царство целей. В «Основах метафизики нравственности» написано: “Понятие каждого разумного существа, обязанного смотреть на себя, как на устанавливающее через все максимы своей воли всеобщие законы, чтобы с этой Точки зрения судить о самом себе и о своих поступках, приводит к другому связанному с ним очень плодотворному понятию, а именно к понятию царства целей”.[92] Что оно собой представляет? “Под царством же я понимаю систематическую связь между различными разумными существами через общие им законы. А так как законы определяют цели согласно своей общезначимости, то, если отвлечься от индивидуальных различий между разумными существами, равно как и от всего содержания их частных целей, можно мыслить целое всех целей (и разумных существ как целей самих по себе, и собственных целей, которые каждое из них может ставить самому себе) в систематической связи, т. е. царство целей, которое возможно согласно вышеуказанным принципам. – В самом деле, все разумные существа подчинены закону, по которому каждое из них должно обращаться с самим собой и со всеми другими не только как со средством, но также как с целью самой по себе. Но отсюда возникает систематическая связь разумных существ через общие им объективные законы, т. е. царство, которое благодаря тому, что эти законы имеют в виду как раз отношение этих существ друг к другу как целей и средств, может быть названо царством целей (которое, конечно, есть лишь идеал) “.[93] )