Непосредственный вершитель полицейского надзора в городе — частный пристав. Именно он следит за порядком и, в частности, за тем, чтобы не происходило несанкционированных «сходбищ и скопищ», советуя обывателям в таких случаях разойтись по домам и «жить покойно и безмя­тежно». Как обычно, Екатерина не забыла и о мелочах. «Устав благочиния» предписывал в каж­дом квартале поставить специальный столб для развешивания объявлений. Столб этот — в сущ­ности, один из органов управления, некий «ин­формационный центр», при помощи которого го­родские, да и более высокие, власти сообщают подданным, как им надлежит жить.

Особую прелесть новому закону придавало «зерцало управы благочиния» — своего рода мо­ральный кодекс и полицейского и рядового граж­данина. Начинался он семью наказами, повто­рявшими хорошо знакомые русским людям хрис­тианские истины:«Не чини ближнему, чего сам терпеть не хочешь. Не токмо ближнему не твори лиха, но твори ему добро коли можешь.« Кто ближнему сотворил обиду личную, или в имении, или в добром звании, да удовлетворит её по возможности. В добром помогите друг другу веди слепого, дай кровлю неимеющему, Haпри жаждущего. Сжалься над утопающим, протяни руку помощи падающему. С пути сошедшему указывай путь» Причисленные к законам, эти истины, которые прихожане привыкли слышать с церковного ам­вона, обретали силу юридической нормы, под­крепленной авторитетом высшей власти. Так им­ператрица брала на себя еще одну заботу просве­щенного монарха — воспитывала подданных.

Жалованные грамоты.

Прошло еще три года, и 21 апреля 1785 год на свет явились сразу два важнейших закона. На сей раз названные «жалованными грамотами» — дворянству и городам. Дата была избрана не слу­чайно. Это был день рождения императрицы, Екатерина как бы сама себе преподносила пода­рок, подчеркивая тем самым значение этих доку­ментов. И действительно, на долгие годы им суж­дено было стать краеугольным камнем россий­ского законодательства, ибо на сей раз государы­ня добралась до решения самой сложной из по­ставленных задач — создания законодательства о правах отдельных сословий. Сложной это задача была потому, что никто до Екатерины не закреплял в законах права и обязанности сословий, хотя процесс начался еще при Петре I и закончился при Екатерине. Грамота подтверждала дарованное Манифес­том 1762 года право дворян служить или не слу­жить по своему выбору, и в том числе наниматься на службу в иностранных государствах. Закреп­лялись и все права дворян на наследственные и благоприобретенные имения, причем первые не конфисковывались даже у самых закоренелых преступников, а передавались их наследникам. Уточнялось также, что дворянин владеет не толь­ко самой землей, но и ее недрами. Специальной статьей дворянам разрешалось «иметь фабрики и заводы по деревням». Помещичьи дома в сельской местности освобождались от постоя войск, а сами дворяне — от всех видов податей.

Помимо созданных еще «Учреждениями» 1775 го­да уездных дворянских собраний, создавались и губернские, которым придавался статус юриди­ческого лица. Им вменялось в обязанность со­ставление губернских родословных книг из шести частей. В первую вносились роды, получившие дворянство по царскому указу, во вторую — вы­служившие дворянское достоинство военной службой, в третью — гражданской, в четвертую вписывались дворяне иностранного происхожде­ния, в пятую — титулованное дворянство, и, на­конец, в шестую — старинные дворянские роды.

Почти всеми включенными в грамоту правами и привилегиями дворянство уже фактически об­ладало, но за их оформление в виде закона оно боролось с петровских времен. Грамота завершила длительный процесс правового оформления статуса дворянства и стала основой всего последующего за­конодательства в этой области вплоть до Октябрь­ской революции. Но ошибочно думать, что, ублажая дворян, Екатерина забыла о государственном ин­тересе. И далеко не все, на чем настаивало дво­рянство, нашло отражение в грамоте. Прежде всего уже само название нового акта — «грамота» — имело двоякий смысл. С одной сто­роны, подчеркивался фундаментальный характер этого закона, с другой — зависимость дворянства от монаршей воли. Права и привилегии дворян­ства, хоть и заслуженные ратными подвигами, объявлялись не естественно присущими этому со­словию, а пожалованными свыше государем. Та­ились в тексте грамоты и иные хитрости. Так дво­рянин, конечно, мог и не служить, но если уж он избирал праздность, то лишался голоса в дво­рянском собрании. Что касается промышленных предприятий, то четко говорилось лишь о праве заводить их в сельской местности, в городах же, как глухо упоминалось в Жалованной грамоте, дворянам дозволялось покупать дома «и в оных иметь рукоделие».

Иной характер, нежели грамота дворянству, носила Жалованная грамота городам. Значитель­но более объемная, она охватывала и более ши­рокий круг вопросов. И рассматривались в ней не только личные права городского населения, но и организация и деятельность купеческих гиль­дий, ремесленных цехов и органов городского самоуправления. Но при этом система прав и при­вилегий, которыми наделялись третье сословие и дворянство, были максимально сближены. «Го­родские обыватели», или мещане, как их называет грамота, образуют градское общество, наподобие дворянского собрания, которому также приданы статус и права юридического лица. Если в дво­рянском собрании права голоса лишается дворя­нин, никогда не служивший, то в градском об­ществе — мещанин, не имеющий собственности или капитала. Градское общество заводит городовую обывательскую книгу, подобную родослов­ной дворянской и тоже из шести частей. В первую заносятся лица, владеющие в городе недвижимос­тью, во вторую — гильдейское купечество, в тре­тью — зарегистрированные ремесленники, в чет­вертую — иностранцы, в пятую — именитые граж­дане (те, кто более одного раза занимал выборные должности, люди с университетским образовани­ем, художники, архитекторы, банкиры и пр.), в шестую — все остальные жители.

Согласно грамоте, мещане — это особое со­словие — «средний род людей», то есть то самое третье сословие, к созданию которого Екатерина так стремилась. Звание мещанина, как и дворян­ское, наследственное, и лишали его за те же пре­ступления, что и дворянина. Как дворян судят дворяне, так и мещан — мещане. Купцы 1-й и 2-й гильдий освобождаются от телесного наказа­ния. Первогильдейцам разрешено ездить в каре­те, заложенной парой лошадей, купцам 2-й гиль­дии — в коляске, а 3-й — лишь на телеге с одной лошадью. Именитые же граждане могли не только красоваться, как дворяне, в карете, но и запрягать в нее аж четверку лошадей. В третьем поколении они имели право претендовать на дворянство.

Жители города избирали городскую думу, а та, в свою очередь, шестигласную думу, куда выхо­дили по одному человеку от каждой категории городских обывателей. Управлял думой городской голова, а в ее обязанности входило поддержание порядка в городе, надзор за соблюдением правил торговли и за состоянием строений. Помимо гильдий для купечества, грамота закрепляла и це­ховое устройство ремесленников. Екатерина знала, что в Западной Европе того времени ре­месленные цехи уже стали анахронизмом и ме­шали дальнейшему экономическому и социаль­но-политическому развитию. Но в России, счи­тала она, цехи еще не исчерпали свои возмож­ности и могли быть полезны для оживления ре­месленного производства. Иначе говоря, импе­ратрица полагала, что России нужно не перепры­гивать через те этапы, которые уже миновала За­падная Европа, а развиваться постепенно. Разрабатывая городовое законодательство, Екатерина пыталась решить весьма сложную за­дачу: примирить принципы свободного городско­го самоуправления и создания наиболее благопри­ятных условий для торговли, ремесленного и иного производства с реалиями крепостнического Россий­ского государства второй половины XVIII века. Дело это было непростое. И не только потому, что само понятие самоуправления плохо вписы­валось в ту систему власти, которая всячески ог­раничивала личную свободу горожан, но и пото­му, что городские жители оказались не слишком к этому готовы. Сами условия, в которых скла­дывались и развивались русские города, были из­начально совсем иными, чем в Западной Европе, и у их жителей совсем не было опыта и традиций самоуправления. Екатерина это сознавала и, тем не менее, мечтала: «Заведению в государстве од­ного манифактурного города, где бы, пользуясь некоторыми вольностями и авантажами беспрепятственно могли селиться и питаться как наи­лучше возможно земския и чужестранныя ремесленная люди, какой бы веры они ни были, кои работать похотят железную, стальную и другия метальныя работы или производить торг изготов­ленными из того товарами. Причем необходимо нужно, чтоб такое ремесленное учреждение купно со всем манифактурным городом освобождены были от всех введенных мастерских обществ и фабричных учреждений. )