Вскоре, однако, то, к чему так нетерпеливо стремился А. Д. Сперанский, ради чего он так круто повернул свою жизнь, наконец, осуществилось. Он получил согласие И. П. Павлова на приватную, как тогда говорили (в сво­бодное от службы время и без денежного вознагражде­ния), работу в его лаборатории. Пусть на первых порах это была работа помощника, исполнителя, пусть задачи порученного ему исследования в общей системе павлов­ских идей были совсем небольшими,— перед Сперан­ским открылась возможность окунуться в производст­венную обстановку, «лабораторную кухню» самой пере­довой физиологической школы, пощупать собственными руками материал, с которым она имела дело.

Что же искал он у Павлова? Каким образом учение об условных рефлексах (а в эти годы И. П. Павлова, казалось, ничто другое не интересовало) могло облегчить ему путь к уяснению того, что из самых общих положе­ний медицины подлежит замене и чем должно быть за­менено? Здесь нужно сказать, что хотя А. Д. Сперан­ский и пришел к Павлову, не имея обширных знаний в области физиологии и навыков Экспериментатора, он несомненно лучше многих понимал значение его иссле­дований для общей теории медицины, для врачебного дела в целом. В отличие от многих усматривавших во внезапных переменах конкретных объектов павловских исследований смену интересов ученого, он ясно улавли­вал внутреннюю связь отдельных этапов гигантской, продолжавшейся к тому времени почти 50 лет, работы Павлова. Прослеживая шаг за шагом движение павловской мысли, А. Д. Сперанский мог установить, что пред­мет и цели исследований Павлова оставались неизмен­ными на всем протяжении его научной деятельности — от изучения работы запирательной мышцы моллюска до анализа физиологической сущности психических актов.

Свою задачу И. П. Павлов — первый физиолог ми­ра — видел в познании нервнорефлекторных механиз­мов, с помощью которых осуществляется работа органоа и систем сложного организма и происходит его приспо­собление к постоянно меняющимся условиям жизни. Он полагал при этом, что нервные влияния способны в ши­роких пределах изменять течение любого — без всяких исключений — физиологического процесса. Нервная си­стема,— говорил И. П. Павлов,— это «распорядитель и распределитель» всех функций организма.

Будучи горячим поборником идеи нервизма, И. П. Павлов всячески стремился к тому, чтобы она использовалась для изучения возможно более широкого круга биологических явлений, и область патологии так­же, по его мнению, в этом отношении не должна была составлять исключения. В 1922 г., незадолго до приезда в Петроград А. Д. Сперанского, в одном из научных изданий был опубликован доклад И. П. Павлова «О тро­фической иннервации», в котором обрисовывались воз­можности и перспективы анализа механизмов различных болезненных процессов с позиций представлений о нерв­ной трофике. Под этим термином И. П. Павлов понимал особую функцию нервной системы, заключающуюся в поддержании нормального соответствующего текущим потребностям, обмена веществ в тканях, их «питания». При нарушении этой стороны деятельности нервной системы в тканях развиваются различные расстройства, болезненные изменения. Необходимо, указывал в своем докладе Павлов, глубже изучать трофическую функцию нервной системы в связи с вопросом происхождения различных заболеваний. Быть может, именно в этом ключ к установлению природы многих болезней, меха­низма действия ряда широко применяемых лечебных вмешательств.

Совершенно естественно, что и общая система павлов­ских взглядов, и законченный монистический характер его научного мировоззрения (нервизм), и, быть может, в еще большей степени мысли Павлова, касающиеся спе­циально патологии, были понятны и близки А. Д. Сперанскому и не могли не волновать его. Более того, он несомненно очень хорошо представлял, какие громадные изменения могут произойти в медицине, если теория ее будет перестроена на основе павловских идей, на осно­ве нервизма. Но для этого надо было прежде всего получить возможность работать вместе с Павловым, постоянно общаться с ним, глубже заинтересовать его проблемами практической медицины, получить от него «благословение» на самостоятельные исследования.

Однако до всего этого пока еще было далеко. Углуб­ленный в свои мысли, бесконечно занятый, до предела сосредоточенный на вопросе, который его в это время занимал (условные рефлексы), Павлов обращал мало внимания на своего нового внештатного сотрудника. По­мог, как это часто бывает, случай. Павлову никак не уда­валась одна сложная операция на головном мозге собак, состоящая в перерезке особого образования (так назы­ваемого мозолистого тела), соединяющего полушария головного мозга. Подопытные животные не переносили этой операции и гибли от мозгового кровотечения. А. Д. Сперанский, тренируясь на трупах собак, тщатель­но изучил весь ход этой операции, ее технику и однаж­ды, воспользовавшись отъездом Павлова за границу, самостоятельно, на свой страх и риск, прооперировал не­сколько животных. Они выжили. Велики были удивле­ние и радость Павлова, когда он, вернувшись из коман­дировки, увидел этих собак. Он сразу же оценил мастерство А. Д. Сперанского как хирурга и с этого времени стал пользоваться его помощью при проведе­нии сложных операций.

А. Д. Сперанский работал в лаборатории Павлова не покладая рук. Вместе с К. М. Быковым он провел физиологические наблюдения над собакой с перерезан­ным мозолистым телом и впервые описал условнорефлекторную деятельность мозга, полушария которого были разобщены. Впервые он же попытался дать физиологи­ческое объяснение такой существенной особенности поведения некоторых экспериментальных животных, как трусость, установив, что в основе ее лежит быстрое рас­пространение торможения в коре головного мозга этих животных. Наконец, он принял самое деятельное уча­стие в создании основ нового направления павловских исследований, которое уже непосредственно соприкаса­лось с насущными проблемами медицины и которое позднее получило наименование учения об эксперимен­тальных неврозах.

Постепенно А. Д. Сперанский становился все более видной фигурой в лаборатории И. П. Павлова и как-то естественно, незаметно для окружающих, сделался од­ним из его ведущих сотрудников. Путь, на который дру­гие тратили многие годы, порой десятилетия, он прошел за необычайно короткий срок. Слагаемыми его успеха были, помимо жизненного и врачебного опыта, неукроти­мая энергия, громадная работоспособность и открывшийся блестящий талант экспериментатора. Трудно представить объем нагрузки, которую нес в эти годы А. Д. Сперанский. Свою стремительную физиологиче­скую карьеру он делал в свободное от основной работы время. За стенами павловской лаборатории его ждали занятия со студентами, научная работа на кафедре, страницы докторской диссертации (которую он защи­тил в 1924 г. по материалам исследования крестца че­ловека), статьи, которые надо написать, книги, которые необходимо прочесть, и неотступные мысли о большой теории медицины.

Но вот новое задание Павлова. Нужно выяснить, почему у собак после операций удаления отдельных, да­же небольших, областей коры головного мозга так часто развиваются эпилептические припадки, от которых мно­гие из них погибают. Действительно ли причиной этого являются послеоперационные рубцовые изменения, чисто механическое воздействие, оказываемое рубцом на сосед­ние нежные ткани мозга, или здесь действуют другие механизмы?

Задача оказалась не из легких, и над решением ее Д. Д. Сперанскому пришлось немало потрудиться. Раз­работанная им форма эксперимента была простой и ост­роумной. Он предложил «удалять» различные участки мозговой коры у животных, не удаляя их. Этого можно было достигнуть, применяя метод локального заморажи­вания тканей. Таким путем представлялось возможным, не разрезая твердой мозговой оболочки, вызывать прак­тически мгновенное холодовое выключение необходимых пунктов коры.

Результаты опытов оказались, однако, неожиданны­ми. Подобное вмешательство приводило к таким же и даже более тяжелым последствиям, что и хирургиче­ское удаление мозговой ткани,— у большинства живот­ных развивались эпилептические припадки. Наиболее ин­тересное заключалось в том, что эпилептический приступ нередко возникал в самое ближайшее время после замораживания, когда еще не вступали в дейст­вие процессы, связанные с замещением соединитель­ной тканью омертвевших (под влиянием заморажива­ния) участков коры. )