Ныне даже советские историки признают, что применяемые методы были заимствованы из опыта 1918 года, комбедов и хлебных реквизиций. Подобные приёмы были тогда осуждены Москвой, как прискорбное и недопустимое искажение данного указания местными органами власти. К этому времени худшее, казалось, миновало: с помощью жестких сталинских мер, названных “исключительными”, было собрано достаточно зерна, чтобы покрыть недостачу по сравнению с прошлым годом. Но это только казалось. Гибель озимых на обширных площадях хлебного юга (Украины и Северного Кавказа) привели к тому, что партии пришлось опять прибегнуть к чрезвычайным мерам. Сам Сталин признал, что теперь речь шла о том, чтобы вырвать у крестьян “страховые запасы”. Из-за этого упорнее стало сопротивление крестьянства. Участились так называемые “террористические акты”, то есть нападения на партийных активистов и убийства их. В некоторых областях бунтовали целые деревни.

Как было сказано выше, Сталин категорически требовал скорейшей организации колхозов и совхозов. С ним не соглашались некоторые члены Политбюро. Так, например, Бухарин в конце июня изложил свои тезисы в Политбюро: единоличное крестьянство еще долго будет оставаться решающей силой в деревне; необходимо спасти союз с ним, оказавшийся под серьёзной угрозой. Бухарин посвятил одно из своих публичных выступлений последним статьям Ленина, которые охарактеризовал как “политическое завещание”. Именно тогда он первым заговорил о них, как о глобальном “великом плане” деятельности для партии. Эта программа, подчеркнул он, остаётся верна. По мнению Бухарина, не требовалось никакой “третьей революции” - все проблемы: хлеб, товарный голод, оборона сводились, на его взгляд, к “фундаментальной проблеме” взаимоотношений между рабочими и крестьянством.

Между тем, в дебаты верхов вплетались новые мотивы. Очередной урожай нельзя было назвать обнадеживающим, как и год назад. Не хватало хлеба. Дело шло к повсеместному введению карточной системы в городах, что и было сделано в первых месяцев 29 года, за несколько месяцев до принятия первого пятилетнего плана.

Первая пятилетка. После революции страна не знала столь ужасающе бурного внутреннего процесса. Путь к повышению низкого уровня производительности сельского хозяйства лежал через крупные хозяйства, объединение усилий и материальных средств, широкое внедрение механизации - кто-кто, а большевики всегда исходили из этого убеждения. Идея была разумной. Однако, даже прозябавший в далеко не блестящих условиях, крестьянин - и в особенности пресловутый середняк - сохранял недоверие к такого рода проектам. Помимо привязанности к недавно приобретенной земельному наделу в его психологии была заложена еще глубинная вражда к крупному хозяйству. Из-за многовекового опыта угнетения оно ассоциировалось у крестьянина с невозможностью трудиться на себя, с обязанностью работы на другого, чуть ли не с возвращением крепостного права.

На XVI партконференции в апреле 1929 года было объявлено, что за годы пятилетки 5-6 млн. дворов крестьянских семей (20% от общего числа) должно быть объединено в предприятия социального типа. Задумывались они как крупные хозяйства с обширными угодьями. Что касается зерновой проблемы, то главную роль в её решении отводилась совхозам: предполагалось, что эти государственные хозяйства смогут с помощью техники освоить огромные пространства залежных земель.

Первое ускорение хода коллективизации произошло летом 1929 года. К 1 июню в колхозах было около 1 млн. дворов (3,9%). К первым числам ноября процент поднялся до 7,6%. Это было много. Началось все больше разговоров о деревнях, районах и даже областях “сплошной” коллективизации. Но большинство вступивших продолжали оставаться бедняками, то есть те, кто меньше рисковал. Середняков в колхозах по прежнему оставалось явное меньшинство. Как бы то ни было, прогресс был: трудный, но реальный. Этим же летом, однако, поступили и первые сигналы тревоги. Шла новая, третья по счету, хлебозаготовительная кампания. До июня колхозная движущая сила была скромной, но действовала. Потом началось форсирование, а с ним и большие серьёзные конфликты. Одним словом, уже первые попытки показывают, что там, стремились достигнуть сплошной коллективизации, вступление крестьян в колхоз не может быть добровольным. Напряженность приобрела, поэтому, грозный оттенок, расстановка сил становилась неясной.

Сверху не последовало указаний действовать с большим осмотрением. Совсем наоборот. Начал Сталин статьей “Год великого перелома”, написанной в годовщину революции. В статье утверждалось, что в коллективизацию “пошли середняки”, а “коренной перелом” в отношении крестьянства к коллективизации сельского хозяйства изображалось, как нечто уже достигнутое. Через несколько дней (10-17 ноября) собрался Пленум Центрального Комитета и Центральная контрольная комиссия. На нем было обсуждено три доклада о сельском хозяйстве. По мнению Молотова, который был одним из докладчиков, нужна была полная коллективизация главных сельскохозяйственных областей или даже целых республик, и не за пятилетие, как он сам говорил несколькими месяцами раньше, на XVI партконференции, а в ближайшем году. Сталин заявил: ”Теперь даже слепые видят, что колхозы и совхозы растут ускоренными темпами”. Если судить по известным фактам, коллективизационная лихорадка была присуща большинству ораторов. Впечатление было такое, что руководители были охвачены надеждой одним махом разрешить проклятую проблему села путем лихорадочной атаки на старый крестьянский мир, с которым следовало расправиться самыми решительными методами.

В лице Сталина стремление “гигантского ускорения” приобрело самого авторитетного сторонника. В декабре он заявил, полемизируя с тезисами Энгельса, что привязанность крестьянина к своему клочку земли в СССР не так уж сильна, потому что земля уже была национализирована. Сталин говорил поэтому о “сравнительно легком и быстром развитии” колхозного движения, но как “гнилую теорию” отвергал идею возможности развития этого процесса “самотеком”: колхозы следовало насаждать извне. В этом же выступлении Сталин выдвинул новый лозунг: ”ликвидировать кулачество как класс”. Так в ноябре-декабре 1929 года произошел подлинный “перелом” в аграрной политике советских коммунистов. Был создана комиссия, выражавшая директивы по коллективизации. Подразделенная на 8 подкомитетов, она изыскивала решения для основных проблем: сроки операции, тип коллективных хозяйств, распределение кадров и технических ресурсов, отношение к кулакам. В целом комиссия делала упор на максимальное ускорение прогресса. Как бы то ни было, право принятия окончательного решения принадлежало не комиссии, а Политбюро. Так появилось на свет постановление ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 года. Им устанавливалось, что к концу первой пятилетки должно быть коллективизировано не 20%, а “огромное большинство” возделываемых земель. Основные зерновые районы (нижнее и среднее Поволжье, Северный Кавказ) должны были завершить процесс к осени 1930 года, или, самое позднее, к весне 1931, другие хлебные районы - к осени 1931 года, или, в самом крайнем случае, к весне 1932. В колхозы ни под каким видом не разрешалось принимать кулаков.

Когда постановление был опубликован, по меньшей мере, уже 2 месяца, как в стране шла яростная борьба - не было почти не одного села, где бы “колхоз” не стал причиной конфликта. За колхоз выступали, в основном, беднейшие крестьяне и батраки. Помощь им оказывал рабочий класс. Партия потребовала, чтобы рабочий класс дал селу не менее 25 тысяч организаторов колхозов. В действительности, на село поехало 35000 рабочих. Против колхоза выступали кулаки, а кулацких семей, по самым скромным подсчетам, было около 1 млн. семей. Против также выступали все церкви: от христианских до мусульманских. Оставалась огромная середняцкая масса: её переход на ту или иную сторону мог решить исход борьбы. Но в силу тех обстоятельств, при которых началось наступление, именно для убеждения середняков и не нашлось главного, решающего довода. Советская агитация предполагала сделать акцент на колхозное использование тракторов и комбайнов, но техники, в связи с неразвитостью промышленности, было мало, и у середняков, вступавших в колхоз, приходилось отбирать их лошади на “общественное использование”. Убеждать середняков вступать в колхоз в подобных условиях было безнадежно. Здесь от и помогла ликвидация кулачества. Это означало экспроприацию его земли и имущества, поступавших в собственность колхоза, и личную депортацию. )