Внутренней, самой близкой отчизной, отчизной души Пушкина, был лицей, Царское Село. О них он вспоминал часто, постоянно , всегда. В одном из лучших своих лирических стихотворений, «19 октября» (1825 года), обращаясь к друзьям, он скажет то, что жило в его сердце:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен –

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастье куда б ни повело,

Все те же мы: нам целый мир судьбина;

Отечество нам Царское Село.

Пушкина привезли в Царское Село летом 1811 года, в скоре после того, как было объявлено о предстоящем открытии лицея. Привез его дядя, Василий Львович Пушкин, известный в свое время поэт, оказавший на юного Пушкина некоторое литературной влияние. По своим литературным взгляда Василий Львович был убежденный карамзинист и враг всех литературных «староверов» во главе с Шишковым. Из Москвы в Петербург он ехал не только для сопровождения племянника, но и для того, чтобы поскорее напечатать одно из своих полемических литературных посланий Шишкову.

В Петербурге юный Пушкин поселился в доме дяди. Здесь он и жил все то время, пока готовился к экзаменам в лицей. Лицей был задуман Александром I как закрытое привилегированное учебное заведение для подготовки образованных и преданных слуг государства. Задуманному им учебному заведению Александром I придавал столь важное значение, что собирался в начале поместить туда и великих князей. Позднее он от этой мысли отказался, но своего интереса к лицею не потерял.

Программа обучения в лицее предусматривала изучение самых разнообразных наук. Среди приглашенных преподавать лицеистам были также лучшие по тому времени учителя, как А.П. Куницын, А.И. Галич и другие. Интересно, что в 1816 году в Петербурге были объявлены курсы политических наук, которые пользовались большой популярностью в передовых кругах общества и которые помещали члены «Союза спасения» Пестель, Муравьевы, Ф. Глинка, И. Долгоруков. В числе тех, кто читал на этих курсах, были лицейские учителя Куницын и Галич.

На празднование торжественного акта по случаю открытия лицея присутствовала царская семья. Однако самым памятным для Пушкина событием торжественного дня 19 октября 1811 года была вступительная речь Куницына. В своем последнем стихотворении, посвященном дате 19 октября, «была пора….» ( 1836 году), Пушкин скажет о речи Куницына - скажет, потому что всегда о ней помнил:

Вы помните когда возник Лицей,

И царь для нас открыл чертог царицын,

И мы пришли. И встретил нас Куницын

Приветствием мех царственных гостей…

В своей речи Куницын призывал – и этого Пушкин тоже не забыл, потом это отзовется, в часности, в его оде “Вольность” – привыше всего чтить законы и соблюдать их: “Приуготовляясь быть хранителями законов, научитесь

прежде сами почитать оное; ибо закон, нарушаемый блюстителями оного , не имеет святости в глазах народа».

Свою речь Куницын закончил словами, обращенными к лицеистам: «Вы ли захотите смешаться с толпой людей обыкновенных, пресмыкающихся в неизвестности и каждый день поглощаемых волнами забвения? Нет! Да не возвратит мысль сея вашего воображения! Любовь к славе и отечеству должны быть вашими руководителями».

Большие надежды, которые на него возлагались, лицей безусловно оправдал. Но не так и не в этом смысле , в каком думал император Александр I . В истории России, лицей вошел как одно из самых замечательных явлений русской культуры. Но не потому, конечно, что он готовил «просвященных слуг государства», а потому, что он был колыбелью Пушкина, а значит, и всей русской поэзии, потому, что из его стен вышли великие патриоты и мученики свободы, как Кухельбекер, Пущин.

Для Пушкина лицей был не только источником дорогих воспоминаний, но и многого существенно важного и решающего в его последующем духовном развитии. В лицее были хорошие преподаватели, там читались ученикам основы наук, но еще более, чем преподаватели и излагаемые ими научные сведения, служил образованию их тесный дружеский круг. Его значение для Пушкина было неизмеримо велико. Пушкин недаром после окончания лицея отмечал каждую лицейскую годовщину посвященной этой дате стихами. И это были стихи о дружбе. Лицей, лицейское содружество были тем самым, что заменяло ему в юности столь необходимое для человеческой души ощущения дома. Лицей, лицейское содружество, воспоминания о лицее были тем положительным основанием, на котором, при всех ошибках и неудачах, не только в радостях, но и в невзгодах, всегда строилась внутренняя судьба личности Пушкина. Это то, на что Пушкин оглядывался при всех поворотах своей жизни, с чем соизмерял все с ним происходящее.

В лицее, в атмосфере лицея, все хорошо воспитывало. Дружеские беседы изощряли ум и приучали к умственной и духовной открытости (к той открытости, без которой не может быть истинного поэта); прогулки по садам лицея заставляли вспоминать и приобщаться мыслью к прошлому человечества и к его культуре (что нашло потом сильное отражение в поэзии Пушкина). Лицей заложил культурные и человеческие основы пушкинской поэзии в значительной степени, нежели это могли сделать домашнее чтение в детстве и те уроки, которые давались Пушкину его многочисленными домашними хорошими и плохими учителями. В лицее были возможности свободного и естественно-непринужденного приобщения к культуре и – что не менее важно – приобщение всем дружеским кругом, вместе.

Среди лицейских друзей Пушкина особенно близкими и дорогими – на всю жизнь дорогими – стали Дельвиг, Пущин, Кухельбекер,. Двое из них были поэтами. Все лицейский друзья Пушкина - и он сам прежде всего – были более всего увлечены делами литературными. Лицейское братство было не только человеческим, но и поэтическим братством. Это не могло не иметь влияния на Пушкина. В лицее, как вспоминал позднее Пущин, Пушкин «постоянно и деятельно участвовал во всех литературных журналах, импровизировал так называемые народные песни, точил на всех эпиграммы и пр.»

Лицейское поэтическое братство вырастало и воспитывалось в достаточно свободной атмосфере. Лицеисты по существу почти не знали притеснений, дружеские отношения связывали их не только между собой, но и с некоторыми

профессорами. С годами они получили возможность общаться и с теми, кто находился в Царском Селе, но за пределами лицея.

Там за пределами лицея, Пушкин встречался с умными и блестяще образованными гвардейскими офицерами – П.Я. Чаадаевым, Н.Н. Раевским, П.П. Кавериным, М.Г. Хомутовым, В.Д. Олсуфьевым и др. В беседе с ними он рассуждал о свободе и дышал ею. Воспитание свободой и воспитание вольных чувств и стремлений были условиями – и самыми благоприятными для Пушкина – быстрого становления его поэтического таланта.

Лицей – и в этом его историческая слава и значение – был той живой и плодотворной средой, которая вырастила Пушкина-поэта. В 8-й главе «Евгения Онегина» Пушкин писал:

В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал,

Читал охотно Апулея,

А Цицерона не читал,

В те дни в таинственных долинах,

Весной, при кликах лебединых,

Близь вод, сиявших в тишине,

Являться муза стала мне.

Его первые стихотворения, написанные им в 13 и 14 лет, естественно, были не вполне самостоятельны. В них видны следы ученичества , школы – хотя и не всегда достаточно определенной. Известно, что в лицее Пушкина иногда называли «французом». Это было своеобразным признанием его начитанности во французской литературе. Французская литература и оказала самое сильное влияние на раннее творчество Пушкина. Это влияние было одновременно и не слишком глубоким, и не долгим, и в достаточной мере плодотворным.

Позднее Пушкин резко выступал против всякого рода воздействия французской литературы на русскую. Одинаково естественным для Пушкина было следование французским поэтическим образам в юности и резкий отказ от него в зрелости. Во французской литературе XVIII в. дороже всего был для Пушкина ее свободный и свободолюбивый дух: он и имел положительное воздействие на юную пушкинскую поэзию. В сознании Пушкина-лицеиста французская литература связана была прежде всего с Вольтером. Это была литература озорная, иногда фривольная, резко критическая и резко ироническая. Под воздействие французской литературы Пушкин уже в самых первых своих опытах мог чувствовать себя свободно, легко, мог, и подражая, оставаться самим собой. Важно и то, что после французского влияния ни одно другое иноязычное влияние не могло быть не слишком прочным, ни слишком глубоким. Для поэта, наученного французской литературой принимать все критически, оно во всяком случае не могло быть сколько-нибудь закрепощающим влиянием. )