Шлегель, обобщая мысль о химическом характере иронии, утверждает принцип «химического познания», то есть познание через разложение на противоположности. Он пишет: «Филология – это логический аффект, побочное дитя философии, энтузиазм к химическому познанию, ибо грамматика является лишь философской частью универсального искусства разделения и соединения». Здесь энтузиазм к химическому познанию означает способность в универсальном масштабе осуществлять принцип разделения на противоположности и их соединения. Интересен универсализм употребления Шлегеля термина «химический»; для него даже его эпоха носит «химический характер». «Естественно, что французы немного доминируют в современную эпоху. Они являются химической нацией, химический смысл у них возбужден самым общим образом, и они делают попытки совершить нечто великое и в моральной химии. Современная эпоха является как бы химической эпохой. Революции – это универсальные, не органические, а химические движения. Крупная торговля является химией крупной экономии; есть, пожалуй, и алхимия этого рода. Химическая природа романа, критики, остроумия, общительности, новейшей риторики и предыдущие истории становятся ясной сама собой». Определение «химический» в таком применении звучит довольно необычно; но здесь Шлегель преследует цель выразить одно и тоже сходное состояние – подвижности, брожения, разложения и соединения. Современная эпоха для Шлегеля проникнутая универсальными движениями – это эпоха переходная, неустоявшаяся, эпоха неокончившихся процессов разложения и соединения, нововведений и преобразований.

Таким образом, согласно мысли Шлегеля, дух иронии, остроумия – это «химический дух», то есть дух, разрываемый внутренней противоречивостью. Здесь уже можно видеть истоки диалектического понимания Шлегелем субъективного сознания. Однако, ироническое мироотношение мыслилось Шлегелем не только как заключающее в себе внутреннее противоречие, но и как синтезирующее, универсализирующее, объединяющее и соединяющее односторонности. Универсальность иронии имеет двойственный характер; с одной стороны, она проявляется в том, что сама ирония выступает как универсальный принцип, пронизывающий собой все сферы объективированной духовной жизни человека (философию, этику, эстетику, поэзию, литературную критику). С другой стороны, будучи формой и выражением специфической деятельности духа – субъективного сознания, ирония охватывает человеческий дух во всей его многосторонности и универсальности.

Деятельность субъективного сознания, по Шлегелю, должна осуществиться совершенно универсально, объединяя в себе в свернутом виде все эпохи, всю историю человеческого духа и все сферы его проявления. «Действительно свободный и образованный человек должен бы по своему желанию уметь настроиться то на философский лад, то на филологический, критический или поэтический исторический или риторический, античный или же современный, совершенно произвольно подобно тому, как настраиваются инструменты в любое время и на любой тон».

Для Шлегеля подлинно творческий дух несовместим с односторонностью. Творческая деятельность духа никогда не может быть признана окончательна нашедшей сове завершение в каком-либо определенном творении; каждое отдельное творение – лишь одна из сторон универсальной жизнедеятельности духа, заключающего в себе все мироздание. В этой идее многосторонности, универсальности иронического сознания, как и в идее его противоречивости, выразилось отрицательное отношение Шлегеля к рассудочному мышлению, которое, утверждая в качестве абсолютной какую-либо частную истину, тем самым не в состоянии охватить мир в его целостности и универсальности.

С гносеологической точки зрения ирония, остроумие обнаруживает действительно диалектический характер, то есть содержит в себе диалектическую триаду – тезис, антитезис, синтез. Острота выходит за рамки чисто логического противоречия и не содержит ограниченность парадокса, когда утверждается нечто, хотя и противоположное, но однозначное. Диалектика остроты заключается в том, что конкретное, противоречивое не просто ставится рядом; противоположности связываются в резком противоречии, и эта связь содержит намек на глубоко спрятанную истину, которая кроется в синтезе этих противоположностей. Поэтому если парадокс является как бы «неполной диалектикой» так как в нем отсутствует ступень синтеза, то ирония – «полной диалектикой», то есть заключающей в себе и синтез противоположностей. Однако в шлегелевской теории романтической иронии эти гносеологические основания диалектики иронии по существу не были развиты. В частности, Шлегелю синтез не представлялся реальной формой разрешения иронической противоречивости, например: «Идея есть понятие, доведенное до иронии в своей законченности». Абсолютный синтез абсолютных антитез, постоянно воспроизводящее себя взаимодействие двух борющихся мыслей; Шлегель не мыслить абсолютно законченное понятие, в котором прекратилось бы взаимодействие этих двух антитез. Законченность, доведенная до иронии, означает для Шлегеля не абсолютную законченность в смысле синтеза противоположности, а в смысле постоянно возобновляющегося взаимодействия противоречивых сил. «Кто имеет понятие о бесконечном и знает, что он при этом хочет, видит в нем продукт вечно разделяющихся и смешивающихся сил, тот мыслит себе свои идеалы по меньшей мере химически и высказывает, если он хочет выразиться категорически, сплошные противоречия». Таким образом идея бесконечного, мыслимая «химически» - это идея, мыслимая через противоречия. В «химическом» мышлении не достигается высшая ступень законченности, то есть ступень синтеза. Именно поэтому ироническому духу свойственно постоянное беспокойство. Шлегель называет иронией ясное сознание вечной подвижности, бесконечно полного хаоса. Остроумие в философии является лишь «императивом синтетики». Отсюда вся универсализирующая, синтезирующая направленность иронии оказывается по существу иллюзорной; ирония фактически не в состоянии снять односторонности, объединить противоречие. В этом смысле ирония – это синтез «не всерьез». В развитии романтиками теории иронии как основополагающего принципа, характеризующего позицию субъекта в мире, безусловно сказалось освободительное действие идеологии французской революции, безграничная вера в торжество свободного человеческого духа. Носителем универсальной новой культуры выступает многогранная, целостная, открытая всему миру свободная личность. Таким образом, иронический субъект понимался Шлегелем как в высшей степени свободный, произвольно творящий и себя, и окружающий мир. Но апофеоз свободы человеческого духа выражал лишь одну сторону иронического мироотношения. Другая сторона – в том, что ирония, как явление духовной жизни человека, отразило специфику его положения в социальной действительности конца 18 века, которая характеризовалась крайним разъединением и разобщением людей.

Романтический субъект – это в высшей степени рефлектирующий, изолированный, предоставленный самому себе и соотносящийся только с самим собой субъект. Продуктивные аспекты отношения такого субъекта к миру Шлегелем раскрываются в таких ключевых понятиях как «ирония», «рефлексия», «цинизм» (критическое непредвзятое отношение к общепринятой, часто условной морали), «остроумие» (понимаемое как способность продуктивного воображения). Но рефлективно-ироническая позиция не только следствие реальной изоляции человека, но и попытка снять это разъединение людей. Будучи оторванным от окружающего мира, иронический субъект в своем мышлении делает самого себя предметом, объектом. Тем самым субъект противостоит уже не только миру, но и самому себе, причем растворенный в объективированном субъекте мир принимает вид эманации субъективного духа. Следующий этап развития иронического сознания – снятие противоположности субъекта и объекта, что означает и новое воссоздание субъекта, самосозидание. Объективировав себя в мир, субъект уничтожает себя; сняв же порожденное им разделение субъекта и объекта, он заново созидает себя. Этот процесс самосозидания и самоуничтожения продолжается бесконечно. )