Другая сторона феномена - неоднозначное отношение военного мужского большинства, да и общественного мнения в целом, к присутствию женщины в боевой обстановке, в армии вообще. Психологи отмечают, что женщина обладает более тонкой организацией, чем мужчина. Самой природой в женщине заложена функция материнства, продолжения человеческого рода. Женщина дает жизнь. Тем противоестественнее кажется словосочетание женщина-солдат, женщина - несущая смерть .

В период Великой Отечественной в армии служило 800 тысяч женщин, а просились на фронт еще больше. Не все они оказались на передовой; были и вспомогательные службы, где требовалось заменить ушедших на фронт мужчин, и службы "чисто женские" (например, в банно-прачечных отрядах). Наше сознание спокойно воспринимает женщину в роли телефонистки, радистки, связистки, врача или медсестры, повара или пекаря, шофера или регулировщицы - т.е. в тех ролях, которые не связаны необходимостью убивать. Но женщина-летчик, снайпер, стрелок, автоматчик, зенитчица, танкист и кавалерист, матрос и десантница - это уже нечто иное. Жестокая необходимость толкнула ее на этот шаг, желание самой защищать отечество от беспощадного врага, обрушившегося на ее землю, ее дом, ее детей. Но все равно у многих мужчин было чувство вины за то, что воюют девчонки, а вместе с ним - смешанное чувство восхищения и отчуждения. "Когда я слышал, что наши медицинские сестры, попав в окружение, отстреливались, защищая раненых бойцов, потому что раненые беспомощны, как дети, я это понимал, - вспоминает ветеран войны М.Кочетков, - но когда две женщины ползут кого-то убивать со снайперкой на нейтральной полосе - это все-таки "охота" . Хотя я сам был снайпером. И сам стрелял . Но я же мужчина . В разведку я, может быть, с такой и пошел, а в жены бы не взял".17

Но не только это несоответствие женской природы и представления о ней тому жестокому, но неизбежному, что требовала от них служба в армии, на фронте, вызывало противоречивое отношение к женщинам на войне. Чисто мужское окружение, в котором приходилось обитать в течение длительного времени, создавало для женщин немало проблем.

С одной стороны, солдаты, надолго оторванные от семьи, существовали в условиях, в которых, по словам Давида Самойлова, "насущной потребностью были категории дома и пренебрежение смертью, - единственным проблеском тепла и нежности была женщина". По этому существовала величайшая потребность духовного созерцания женщины, приобщение ее к миру"; потому так усердно писали молодые солдаты письма незнакомым заочницам, так ожидали ответного письма, так бережно носили фотографии в том кармане гимнастерки, чрез который пыля пробивает сердце.18

Об этой потребности "духовного созерцания женщины" на фронте вспоминают и сами фронтовички. "Женщина на войне… Это что-то такое, о чем еще нет человеческих слов, - говорит бывшая санинструктор О.В.Корж. - Если мужчины видели женщину на передовой, у них лица другими становились, даже звук женского голоса их преображал"19. По мнению многих, присутствие женщины на войне, особенно перед лицом опасности, облагораживало человека, который был рядом, делало его "намного более храбрым".

Но существовала и другая сторона проблемы, ставшая темой сплетен и анекдотов, породившая насмешливо-презрительный термин ППЖ - походно-полевая жена. "Пусть простят меня фронтовички, - вспоминает ветеран войны Н.С. Посылаев, - но говорить буду о том, что видел сам. Как правило, женщины, попавшие на фронт, вскоре становились любимцами офицеров. А как иначе; если женщина сама по себе, домогательствам не будет конца. Иное дело, если при ком-то . Походно-полевые жены были практически у всех офицеров, кроме Ваньки - вздорного. Они все время с солдатами, им некогда и негде заниматься любовью"20.

Чисто по-мужски оценивает ситуацию и генерал М.П.Корабельников; "Когда я пришел в армию, мне еще не было и двадцати я еще никогда не любил - тогда люди взрослели позже. Все время я отдавал учебе и до сентября 1942г. даже не помышлял о любви. И это было типично для всей тогдашней молодежи. Только в двадцать один или в двадцать два года просыпались чувства. А кроме того . уж очень тяжело было на войне. Когда в сорок третьем - сорок четвертом мы стали наступать, в армию начали брать женщин, так что в каждом батальоне появлялись поварихи, парикмахерши, прачки . Но надежды на то, что какая-нибудь обратит внимание на простого солдата, почти не было"21.

Здесь присутствие женщины в армии рассматривается под весьма специфическим углом зрения. Такой взгляд на проблему можно считать довольно типичным.

Да, все это тоже было. Но вот что характерно; особенно охотно злословили по этому поводу в тылу - те, кто сами предпочитал отсиживаться подольше от передовой за спинами так же девчонок, добровольно ушедших на фронт. Те самые интенданты "в повседневных погончиках", заклейменные горьким фронтовым фольклором, те, о которых ходила народная поговорка; "Кому война, а кому мать родна"

На войне было разное и женщины были разные, но "о римском падении нравов во время войны твердили только сукины дети, покупавшие любовь у голодных за банку американской колбасы".22 Интересен тот факт, что фронтовая мораль гораздо строже осудила неверную жену, оставшуюся дома и изменившая мужу-фронтовику с "тыловой крысой", чем мимолетную подругу, по-женски пожалевшую солдата, идущего на смерть.

Это предельно ясно выразил Константин Симонов в двух стихотворениях - "Лирическое" (1942г.) и "Открытое письмо женщине из города Вичуга" (1943). Если второе из них хорошо известно и стало уже классикой, то первое, опубликованное в дивизионной газете " За нашу Победу!" 20 июня 1942г. и уже 2 июля раскритикованное во фронтовой газете "Вперед на врага!" И.Андрониковым, С.Керсановым и Г.Иолтуховским за "безнравственность", "рифмованную пошлость" и т. п., оказалось почти забытым, так как противоречило ханжеству официальной идеологии, исходившей из принципа; делай, что угодно, но говорить об этом не смей. Стихотворение заслуживает того, чтобы воспроизвести его хотя бы частично.

На час запомним имена,

Здесь память долгой не бывает,

Мужчины говорят; война

И женщин наспех обнимают.

Спасибо той, что так легко,

Не требуя, чтоб звали - милой,

Другую, ту, что далеко,

Им торопливо заменила.

Она возлюбленных чужих

Здесь пожалела, как умела,

В недобрый час согрела их

Теплом неласкового тела.

А им, которым в бой пора,

И до любви дожить едва ли,

Все легче помнить, что вчера

Хоть чьи-то руки обнимали.23

Рождались на фронте и подлинные, возвышенные чувства - самая искренняя любовь, особенно трагичная потому, что у нее не было будущего, - слишком часто смерть разлучала влюбленных. Но тем и сильна жизнь, что даже под пулями заставило людей любить, мечтать о счастье, побеждать смерть. И осуждать их за это из далекого тыла, пусть голодного, холодного, но все-таки безопасного, было куда безнравственнее.

О том, как непросто складывались на войне женские судьбы, свидетельствует подборка писем женщин-военнослужащих, обнаруженная в делах политотдела 19-й армии за февраль 1945 г. Эти копии были сняты военной цензурой и "проанализиро­ваны" работниками политотдела "для улучшения партийно-политической работы сре­ди женщин армии"24. В письмах отражается вся трагичность жизни женщины на войне, те горькие, порой неприглядные ее стороны," о которых не принято говорить.

Спектр мыслей, чувств, настроений авторов писем чрезвычайно широк, многие строки предельно искренни и интимны; о бесцеремонном вмешательстве политорганов в свою личную жизнь писавшие явно не думали. Тем контрастнее выглядят по­метки военной цензуры, присвоившей себе право красным и синим карандашом от­мечать то, что является свидетельством "пат­риотического подъема", и то, что, напро­тив, свидетельствует об "упадке духа". )