“Доноситель” сообщает подробности отъезда Распутина в Тобольск. На вокзале его провожали Вырубова и Пистолькорс, а перед самым отправлением поезда лейб-казак привез Распутину из царского дворца букет белых роз. Распутин беседовал с сотрудником газеты “Новое время” и якобы сказал ему, что едет в Тобольск за дочерью, которую Государь обещал воспитать вместе с Великими княжнами (чистой воды вымысел газетчика), а затем вместе с царской семьей поедет в Крым.

“Доноситель” зловеще заявляет, что “последнее слово по распутинской эпопее будет сказано именно в Крыму, вдали от Правительства и от русского общества и его представителей”. Нет ли здесь намека на готовящееся покушение, которое хотел организовать ялтинский градоначальник Думбадзе? Во всяком случае, совпадение поразительное!

В конце 1911 года Гермоген и Илиодор в присутствии ещё нескольких лиц пытаются по-свойски разделаться с Распутиным. По рассказам участников этой истории, Гермоген пригласил к себе Распутина и заявил ему:

“Ты обманщик и лицемер, ты изображаешь из себя святого старца, а жизнь твоя нечестна и грязна. Ты меня обошёл, а теперь я вижу, какой ты есть на самом деле, и вижу, что на мне лежит грех - приближения тебя к царской семье. Ты позоришь её своим присутствием, своим поведением и своими рассказами, ты порочишь имя Царицы, ты осмеливаешься своими недостойными руками прикасаться к её священной особе. Это нельзя терпеть дальше. Я заклинаю тебя именем Бога живого исчезнуть и не волновать русского люду своим присутствием при царском дворе”. После этих слов Распутин высказал резкое несогласие с несправедливыми выпадами и выводами в свой адрес. Тогда Илиодор, келейник Гермогена и ещё один участник встречи кинулись его избивать.

Слежка за Распутиным была заведена ещё при Столыпине. Тогда её организовал П.Г. Курлов. Однако делалось это очень незаметно, сверхсекретно.

После известной речи Гучкова и депутатского запроса в Государственной думе, выступления с клеветническими обвинениями в адрес Распутина царь приказывает принять меры к охране его жизни. Дается соответствующий приказ министру внутренних дел А.А. Макарову.

Но под предлогом охраны враждебно настроенные к Распутину чиновники разрабатывают систему слежки за всей жизнью и деятельностью Распутина, стремясь всеми возможными способами найти в ней криминал, не гнушаясь идти даже на обман и фальсификацию. На первых порах подобный подход был задан А.А. Макаровым. Позднее, при министре Маклакове Н.А., - масоном Джунковским, который, по словам Белецкого, “с первых своих шагов . относился к нему отрицательно демонстративно”.

Как показал на допросе чрезвычайной комиссии Временного правительства Белецкий, и это подтверждается другими показаниями, был выработан план, сводившийся к командированию развитых и конспиративных филеров, которым было поручено, кроме охраны Распутина, тщательно наблюдать за его жизнью, вести подробный дневник, на основании которого составлялись сводки обзора. В Покровское был командирован филер на постоянное жительство, но не для охраны, а для всестороннего шпионажа.

Причем с самого начала у полиции возникли трудности. Прикомандированные к Распутину агенты для охраны сошлись с ним довольно близко, вели разговоры, пили чай, читали ему газеты и тенденциозный компромат на него давать, судя по всему, отказывались. Из показаний Белецкого видно, что этим агентам в плане сбора сведений они не доверяли. Местной агентуры в Покровском завести не удалось. Как пишет Белецкий, “служащий элемент, поставленный Распутиным, держался им и мог бы ему передать и специальные наблюдения за ним, а правительство местное жило с ним в хороших, добросовестных отношениях, и он многое сделал для своего селения”.

Сведения о Распутине в письменной форме представляли министрам и их заместителям. С самого начала большой интерес к этим сведениям проявлял председатель Совета министров (1911 - 1914 гг.) В.Н. Коковцов.

Полиция использует самые недозволенные приёмы. Министр внутренних дел Макаров, получив в руки несколько писем Царицы Распутину, пытается сыграть на этом и дискредитировать его в глазах царской семьи. Письма были украдены у Распутина и вложены в руки Илиодора некими Каробовичем из Вильно и Замысловским.

То есть Илиодор здесь был использован для интриги против Распутина. Но такое грубое вмешательство в личную сферу царской семьи вызвало крайне отрицательную реакцию с её стороны и, естественно, окончилось отставкой Макарова.

За спиной этих людей стоял тот же масон Гучков А.И. Бывший глава правительства России Коковцов В.Н. пишет об этом:

“Особенное обострение получил этот вопрос (о влиянии Распутина на царя) в связи с именем Гучкова А.И. В начале декабря или в конце ноября (1912 г.) стали распространяться по городу отпечатанные на гектографе копии 4-х или 5-ти писем - одно императрицы Александры Федоровны, остальные от Великих княжон, к Распутину. Все эти письма относились к 1910 или 1909 году, и содержание их, и в особенности отдельные места и выражения из письма императрицы, составляющие, в сущности, проявление её мистического настроения, давали повод к самым возмутительным пересудам”.

Когда о Распутине поползли слухи как о хлысте и некоторые доверчивые люди стали остерегаться знакомства с ним, царская чета, по-видимому, по совету вдовствующей императрицы посылает на родину Григория своего ближайшего друга Анну Вырубову “посмотреть, как он живет у себя” Вырубова поехала не одна, а ещё с тремя дамами и своей горничной. Из Петербурга поездом до Тюмени. Там их уже встречал Распутин на тарантасе, запряженном сильными лошадьми, и повез их по пыльной дороге 80 вёрст до села Покровского. Вырубову поражала зажиточность сибирских крестьян. У многих были двухэтажные дома, довольно много земли, крепкое хозяйство.

В последние годы Распутин купил и перестроил двухэтажный дом, скромно украшенный резными наличниками и балясинами, как это принято в Сибири. Дом был достаточно вместителен. Несколько комнат на первом этаже, несколько комнат на втором. Сам Григорий жил на втором, эти же комнаты отводились почетным гостям. Семья и работники жили на первом этаже. Кроме того, во дворе главного дома стоял ещё один старый одноэтажный домик, в котором жил отец Распутина.

Второй этаж главного дома был хорошо, по крестьянским меркам отделан: цветные обои, расписанные потолки, дорогие иконы и царские портреты (и те, и другие - все подарки). Зашторенные окна, кресла, диван, большой стол, за которым собирались гости. В гостиной висело жутковатое изображение страшного суда Господня, так, как оно часто изображается на западной стене русских церквей со всеми муками ада для грешников.

В этот дом и приехалаВырубова.

“Встретила нас, - пишет она, - его жена - симпатичная пожилая женщина, трое детей, две немолодые девушки-работницы и дедушка-рыбак. Все три ночи мы, гости, спали в довольно большой комнате наверху, на тюфяках, которые расстилали на полу. В углу было несколько больших икон, перед которыми теплились лампады. Внизу, в длинной тёмной комнате, с большим столом и лавками по стенам обедали; там была огромная икона Казанской Божьей Матери, которую они считали чудотворной. Вечером перед ней собирались вся семья и “братья” (так называли четырех других мужиков-рыбаков), все вместе пели молитвы и каноны.

Водили нас на берег реки, где неводами ловили массу рыбы и тут же, ещё живую и трепетавшую, чистили и варили из неё уху; пока ловили рыбу, все время пели псалмы и молитвы. Ходили в гости в семьи “братьев”. Везде сибирское угощение: белые булки с изюмом и вареньем, кедровые орехи и пироги с рыбой. Крестьяне относились к гостям Распутина с любопытством, к нему же безразлично, а священники враждебно. Был Успенский пост, молока и молочного в этот раз нигде не ели; Григорий Ефимович никогда ни мяса, ни молочного не ел. По возвращении я рассказывала всё, что видела”.

В 1912 году против Распутина пытаются сфабриковать ещё одно дело о хлыстовстве.

Содержание этого дела передают воспоминания семинариста, учившегося в Тобольской семинарии в 1907-1913 годах, некоего М.В. Андреева. В 1913 году он был семинаристом выпускного курса, на котором вел занятия некто священник Юрьевский. И вот однажды этот Юрьевский пришел к семинаристам очень расстроенный и начал жаловаться, что Владыко Алексий бросил в горящую печь его трехмесячный труд о Распутине, выполненный им по заказу епископа Евсевия. )