Действительно, в годы первой русской революции Колчак был далек от политических страстей и видел свою задачу в кропотливой, неброской работе профессионала. А. В. Колчак стал членом, а вскоре и председателем полуофициального военно-морского кружка, считавшего своей целью “воссоздание флота на научных и правильных началах”.

Члены кружка занимались не только разработками в области военно-морского строительства (на основе их рекомендаций в 1906 г. был создан морской генеральный штаб), но и тем, что мы теперь называем футурологическими и политологическими изысканиями. А. В. Колчак, тогда в чине капитана 2-го ранга, вошел в морской штаб в качестве заведующего балтийским театром военных действий, и как представитель нового органа управления флотом неоднократно участвовал. в заседаниях Думы, был экспертом военных комиссий.

В столкновениях между германофилами и сторонниками ориентации на Англию и Францию позиция Колчака была однозначной: все политологические расчеты показывали, что война с Германией неизбежна и начнется она приблизительно к 1915 г. Подобная точка зрения не казалась еще в 1907—1908 гг. безусловной, и, из-за расхождений по этому вопросу с морским министром Воеводским, Колчак покинул штаб и вернулся к полярным изысканиям.

В 1908 г. он организовал постройку двух судов ледокольного типа “Вайгач” и “Таймыр” и, снарядив экспедицию по изучению Северного морского пути, отправился на Дальний Восток. По благополучном завершении исследований в 1910 г. Колчак еще два года работал в штабе, а потом, тяготясь столь длительным пребыванием на берегу, получил по собственному ходатайству назначение на Балтийский флот, где командовал последовательно миноносцами “Уссуриец” и “Пограничник”.

В начале первой мировой мы застаем Колчака на крейсере “Рюрик”, в штабе адмирала Эссена. “И вообще начало войны было одним из самых счастливых и лучших дней моей службы” — весьма характерное признание боевого офицера. Благодаря инициативным действиям Колчака по подготовке обороны Финского залива минные заграждения были установлены до официального объявления войны и приказа из Петрограда. Весной 1915 г. он провел самостоятельную операцию — минирование входа в Дан-цигскую бухту. Осенью 1915 г. его назначают, в звании капитана первого ранга, командиром минной дивизии. За десант под Ригой он награждается Георгиевским крестом, а в июле 1916 г. произво-дится в вице-адмиралы с переводом на должность командующего Черноморским флотом, где, согласно личным инструкциям императора, готовит к весне 1917 г. удар на Константинополь. К февралю 1917 г. адмиралу на Черноморском театре военных действий полностью удалось обезопасить снабжение кавказской армии от нападения подводных лодок и крейсеров противника.

Пожалуй, лучше всего облик А. В. Колчака как человека и офицера характеризует его поведение во время пожара в носовых погребах корабля “Императрица Мария”, о чем пишет в романе “Октябрь шестнадцатого” А. И. Солженицын. После сильного взрыва там загорелась нефть. Адмирал моментально примчался на корабль (хоть это и не входило в его прямые обязанности) и, поминутно рискуя жизнью, сам руководил затопленьем остальных погребов — “и удалось, больше взрывов не было. Броненосец перевернулся и потонул, но не. пострадал ни рейд, ни город”.

Выдуманная либеральными журналистами и поддержанная позднейшими поверхностными или тенденциозными исследователями версия об исключительных военных неудачах России в кампаниях 1914—1916 гг. не выдерживает серьезной критики.

Беспрецедентная кампания по дискредитации не слишком умелого правительства, развязанная в годы войны общественностью” (роковое для России слово) и с радостью поддержанная всеми антигосударственными силами, привела к крушению монархии и отречению Николая II. Подозревая всех и вся в измене, прогерманском шпионаже и т. п„ руководители Прогрессивного блока и близкие к блоку деятели расшатали огромную страну, разрушили армию, деморализовали тыл. В феврале 1917 г. оборвалось равнинное течение российской жизни. Мы застаем в это время Александра Васильевича Колчака командующим Черноморским флотом, 43 лет, женатым на Софье Федоровне Омировой (венчались они в Иркутске накануне японской кампании, в 1904 г.), отцом шестилетнего сына. Казалось бы, счастью и благополучию этой семьи могла угрожать разве что немецкая мина. Судьбе, однако, угодно было распорядиться иначе.

Февральская революция поставила А. В. Колчака, как и других русских военных, перед необходимостью политического выбора. Вообще политизация жизни всегда приводит к ее депро-фессионализации, к существеннейшим смещениям в распределении ролей, когда не только кухарка призывается к управлению государством, но и на всех уровнях пирожник обречен тачать сапоги, а сапожник вынужден печь пироги.

Политический опыт, накопленный Колчаком к 1917 г., был весьма незначителен. Лишь житейские и военные обстоятельства сталкивали его с проблемами социального характера, с борьбой различных партий и группировок. В старших классах корпуса он, проходя практику на Обуховском заводе, сблизился с рабочими, был в курсе их интересов, но рассматривал оные только в применении к своей грядущей специальности. Поражение в русско-японской войне навело адмирала на мысль о недостатках в руководстве армией и флотом, однако он, как мы уже отмечали, оставался при убеждении, что “вооруженная сила может быть создана при каком угодно строе, если методы работы и отношение служащих к своему делу будут порядочные”. События 1905—1907 гг. воспринимались им как реакция народа на проигрыш в войне, как прорыв оскорбленного национального чувства, которому противопоставить можно только кропотливую созидательную работу. У Колчака не было сомнений ни в правах династии, ни в жизнеспособности самого монархического принципа; и здесь он рассуждал не только как офицер, принявший присягу, но и как специалист, понимавший неплодотворность всякого постороннего вмешательства в чужую работу. Однако он приветствовал появление Думы и других форм общественного контроля, которые могли, по его убеждению, служить интересам дела, а соответственно, и интересам России.

Характерно “расследование” политических взглядов Колчака на его допросе в 1920 г. Следователи Никак не могли взять в толк, что у адмирала вовсе не было принципиальных воззрений на социальную и политическую жизнь, не было вовсе не от нежелания размышлять, а из-за совершенно иного взгляда на вещи при котором во главу угла встают судьбы конкретных людей и конкретного государства, а нб абстрактные принципы и расплывчатые интересы “народа” или “человечества”. “Я не могу сказать, что монархия — это единственная форма, которую я признаю — свидетельствует А. В. Колчак в 1920 г. И, возвращаясь к 1916 г., говорит: Я считал себя монархистом и не мог считать республи канцем, потому что такового не существовало в природе». Между тем вопрос о монархии отнюдь не был “мертвым” в 1920 г. ни для следователей, ни для бывшего Верховного правителя России. Страна проделала к этому времени довольно сложный путь через республику к различным формам диктатуры, обстановка была отнюдь на простая. Попову и его коллегам очень важно было упрекнуть своего подследственного в наличии шкурных интересов. Следователи настойчиво намекают на контакты Колчака с особами царствующей фами. лии, пытаются уличить его в связях с Распутиным; адмирал же

видел императора всего несколько раз и приближенным ко двору не был.

Альтернативу весны 1917 г. для русского генералитета можно сформулировать достаточно просто: либо оставить армию на произвол судьбы, на откуп безответственным демагогам, либо принять присягу новому правительству. Отметим, что именно те представители командования, которые с наибольшим энтузиазмом поддерживали “общественность”, прямо или косвенно способствовали развалу армии вольномыслием, муссированием слухов и различными «демократическими прожектами” во время войны, больше всего и пострадали от распропагандированной толпы (убийство адмирала Непенина и иные события на Балтийском флоте). Колчак без колебаний присягнул новому режиму, тем более, что юридическая его основа была безупречной (отречение Николая и Михаила). “Я, в конце концов, служил не той или иной форме правительства, а Родине своей, которую ставлю выше всего . Я приветствовал революцию, как возможность рассчитывать на то, что она внесет энтузиазм — как это и было у меня в Черноморском флоте вначале — в народные массы, и даст возможность закончить победоносно эту войну, которую я считал самым главным и самым важным делом, стоящим выше всего, и образа правления, и политических соображений”, — объясняет свою позицию Колчак. )