Временное назначение в Варшаву длилось, однако, около года, и Деникин решил напомнить о себе управлению Генерального шта­ба. Напоминание, как признается Деникин, было сделано в не слиш­ком корректной форме, и реакция на него оказалась резкой: «Пред­ложить полковнику Деникину штаб 8-й сибирской дивизии. В слу­чае отказа он будет, вычеркнут из кандидатского списка».

Принудительных назначений в Генеральном штабе никогда не было, и потому Деникина подобный подход взорвал. Он ответил ра­портом в три слова: «Я не желаю».

Вместо дальнейших неприятностей, которых он ожидал, из Пе­тербурга пришло предложение принять штаб 57-й резервной брига­ды в Саратове, на Волге. Резервная бригада состояла из четырех полков, и потому служебное положение Деникина было такое же, как начальника штаба дивизии. Это предложение он принял.

В Саратове Деникин пробыл с января 1907 до июня 1910 года.

Петербург того времени благосклонно прислушивался к крити­ке в военной печати и даже поощрял ее. В своих статьях в военном журнале «Разведчик» Деникин, касаясь самых разнообразных во­просов военного дела, не раз затрагивал авторитет высоких лиц.

Неудачи войны с Японией сильно ударили по национальному са­молюбию корпуса русских офицеров. Стало очевидным, что выс­ший командный состав жил преданьями старины глубокой и что следовало немедленно произвести радикальные перемены в подходе к вопросам современной военной науки и тактики. Началась лихо­радочная работа по реорганизации армии, по переводу иностранной военной литературы на русский язык. Изучение германской военно-морской программы определенно указывало на неизбежность боль­шой европейской войны; русский диагноз того времени определил ее начало — к 1915 году. Оставалось мало времени, надо было торо­питься .

Деникин считал, что «никогда еще, вероятно, военная мысль не работала так интенсивно, как в годы после японской войны. О необ­ходимости реорганизации армии говорили, писали, кричали. Усили­лась потребность в самообразовании, значительно возрос интерес к военной печати».

В армии и во флоте образовались полуофициальные кружки. Они состояли из энергичных и образованных молодых офицеров, целью которых было воссоздание разбитого в японскую войну флота и возрождение армии. За членами этих кружков, основанных в Пе­тербурге, установилось шутливое прозвище «младотурки». Их дея­тельность нашла поддержку и в Военном и в Морском министерст­вах, а также в Государственной думе, вернее сказать, в ее ко­миссии по государственной обороне.

Деникин, служивший тогда в провинции, прямого участия в кружках не принимал, но искренне сочувствовал их деятельности. Обменом мнений, опытом, приобретенным в японской войне, своими статьями в военной печати он всячески старался содействовать их успеху.

Начиная, с 1906 года были проведены реформы по омоложению и улучшению командного состава, повышению его образовательного ценза. Все старшие начальники должны были пройти проверку во­енных знаний. Это выразилось в принудительном увольнении мно­гих и в добровольном уходе тех, кто боялся проявить свое невеже­ство. «В течение 1906—1907 годов было уволено и заменено от 50 до 80 процентов начальников, от командира полка до командующего войсками округа». Это подсчеты Деникина.

В короткий срок между концом японской войны и началом ми­рового конфликта в 1914 году не удалось, конечно, обновить весь ко­мандный состав армии и флота. Сохранились устаревшие кадры среди старшего генералитета. Но молодое русское офицерство на­кануне первой мировой войны находилось на высоком уровне. Это признали во время войны и союзные с Россией державы, и совет­ские военные писатели, не слишком щедрые на похвалу, когда дело касалось офицеров старой армии.

Что касается Деникина, то он считал, что горечь поражения в войне с Японией и сознание своей ужасной военной отсталости толкнули русскую армию на чрезвычайно интенсивную и плодо­творную реорганизацию. «Можно сказать с уверенностью,— писал генерал Деникин,— что, не будь тяжелого маньчжурского урока, Россия была бы раздавлена впервые же месяцы первой мировой войны».

В Саратове, как и в Варшаве, служба оставляла Деникину до­статочно времени для размышлений. Он пытался проанализировать причины многих важных политических процессов. Однако ни Дени­кин, ни кто другой не могли предвидеть все причины, ошибки и слу­чайности, которые несколько лет спустя привели Россию к ката­строфе. Даже Ленин в те годы думал, что окончит свой век полити­ческим эмигрантом, так и не дождавшись настоящей революции.

В июне 1910 года полковника Деникина назначили командиром 17-го пехотного Архангелогородского полка, расположенного в Жи­томире и входившего в Киевский военный округ.

К тому времени служба в Саратове настолько ему приелась, что он с радостью принял новое назначение. Да и Архангелогородский полк, основанный Петром Великим, имел прекрасную боевую исто­рию, включая переход с Суворовым через Альпы у Сент-Готарда.

С увлечением отдался Деникин работе по воспитанию полка, учитывая свой опыт в русско-японской войне.

Отбросив в сторону парады, он уделял главное внимание прак­тическим занятиям: стрельбе, маневрам, ускоренным переходам, пе­реправам через полноводные реки, без мостов и понтонов.

С сослуживцами Антон Иванович общался в офицерском соб­рании. У себя на квартире сборищ не устраивал и вообще избегал принимать гостей. Его мать и старая нянька всюду следовали за Де­никиным. Обе понимали по-русски, но говорили лишь по-польски, и все попытки Деникина научить их русскому языку не увенчались ус­пехом. Поэтому мать стеснялась принимать гостей в роли хозяйки. Оберегая ее, сын вел замкнутый образ жизни. Бывали у него дома лишь два-три близких человека. Мать обожала сына, и он с ней всегда был во всем предупредителен и трогательно заботлив.

Началась Первая мировая война. Наступление в Восточную Пруссию закончилось для русских ка­тастрофой под Танненбергом. Но слово было сдержано, и русская жертва спасла французскую армию от разгрома. Немцы перебросили два армейских корпуса на русский фронт, и это дало возможность французам одержать победу на Марне.

Опрокинув планы и первоначальные расчеты стратегов всех воюющих стран, масштаб первой мировой войны быстро унес на­дежду на скорое её окончание. Из маневренной она превратилась в позиционную, и окопы вдоль линий различных фронтов растянулись на много тысяч километров. Стало очевидным, что, растягиваясь во времени, война потребует таких усилий индустриального производ­ства, на которые Россия того времени была неспособна.

То, что происходило на русском фронте в 1915 году, отразилось на жизни и психологии всей страны. К концу 1914 года русская армия начала испытывать острый не­достаток артиллерийских снарядов, ружей и патронов. Запасы, наив­но рассчитанные на краткую войну, были израсходованы, а производ­ство внутри страны не могло удовлетворить огромные требования фронта.

И, тем не менее, в начале 1915 года воинский дух русской армии был еще на высоком уровне. В марте 1915 года пал Перемышль, и русские захватили там 9 генералов, 2500 офицеров, 120000 солдат, 900 орудий и громадное количество других военных трофеев. Победа была велика, но большой расход артиллерийских снарядов при оса­де Перемышля приблизил надвигавшийся кризис. И тут германское командование, хорошо осведомленное о нуждах русской армии, к лету 1915 года решило сделать попытку вывести Россию из строя. Центр немецких военных действий был перенесен с запада на восток. Уже в мае германская армия генерала Макензена была переброшена на помощь австрийцам против русского Юго-Западного фронта. Борь­ба с технически превосходящим противником была не под силу. Вско­ре началось «великое отступление 1915 года», чтобы путем уступки территории спасти русскую армию от окружения и разгрома. К концу лета неприятельские войска заняли всю русскую Польшу, Литву, Белоруссию и часть Волыни. Потери немцев были ничтожны, русские же потери за это лето — грандиозны.

В самом начале 1916 года мать генерала Деникина, Елизавета Фе­доровна, тяжело заболела воспалением легких, осложнившимся плев­ритом. От болезни своей больше не оправилась. Жизнь ее медленно угасала. Восемь месяцев она лежала, не вставая, с постели, часто бы­вала в беспамятстве и скончалась в октябре 1916 года семидесяти трех лет от роду. Ее длительная болезнь и смерть стали большим го­рем для сына. Он был далеко от нее, на фронте, и только дважды до ее смерти, по телеграфному вызову врача, приезжал к ней и неотлуч­но проводил свой печальный отпуск у кровати умирающей. Осенью, когда снова по вызову врача он приехал к своей «старушке», она была уже мертва . С ее уходом из жизни рвалась последняя связь с детством и юностью, хотя тяжелыми и убогими, но близкими и до­рогими по воспоминаниям. Жила Елизавета Федоровна в Киеве в квартире сына на Большой Житомирской улице, 40. Он нанял эту кварти­ру весной 1914 года, перевез туда свою мать из Житомира, где коман­довал полком. Натерпевшись в свое время вдоволь горя и нужды, она провела свои последние годы в покое и уюте. Перспектива смерти матери пугала сына полным одиночеством. Да и возраст его — соро­катрехлетнего мужчины — казался непреодолимым препятствием для женитьбы и новой жизни. Впереди маячило беспросветное одиночество. )