На протяжении всего колониального периода между губернаторами и законодательными ассамблеями шла борьба, отражавшая обострение обстановки, связанная с ростом политического самосознания американцев. С середины восемнадцатого века в развитии общественной мысли колонии происходят серьезные перемены, которые были прямым следствием роста среднего сословия и формирования национальной буржуазии.

Говоря о состоянии американских колоний к началу освободительного движения, необходимо подчеркнуть, что, в общем, американская семья имела четко выраженный облик, причем ее фундаментом служила европейская и, прежде всего английская семья. В этом нет ничего удивительного, ибо большинство колонистов были выходцами из Англии.

Тип семьи в США, получивший распространение в колониальный период, основывался на так называемой “семейной экономике”, имел нуклеарную структуру, то есть состоял из двух поколений – супругов и их детей. Семья, помимо экономических функций и функций воспроизводства, исполняла роль социального регулятора. Поскольку с раннего возраста детский труд использовался в домашнем хозяйстве, воспитание детей отличалось строгостью и аскетизмом. Известный этнолог М. Мид подчеркивала социальную гибкость нуклеарной семьи, особенно важную для условий иммиграции (и внутренних миграций), в которых всегда жила Америка [13 ,350]

Но, как особенно убедительно показали новейшие работы, немалое значение имели родственные связи, выходившие за пределы отношения «родители-дети», которые составляют сущность нуклеарной семьи [21 ,5]. Такие родственные связи, игравшие значительную экономическую и психологическую роль, были наиболее развиты и строились на основе этнических традиций.

Женщины составляли органичный элемент массового переселения в Северную Америку, начавшегося в XVII веке. Теперь, когда прошло время первопроходцев и искателей наживы (а это были главным образом мужчины) и переселенцы направлялись сюда уже с тем, чтобы прочно обосноваться, многие женщины покидали родину. Они, как, впрочем, и мужчины, имели различное происхождение и были движимы самыми разными побуждениями. Часто с надеждой, а иной раз и от отчаяния английские пуритане и квакеры, ирландские католики, голландские фермеры и шотландские пресвитериане устремлялись в Америку, дабы обрести свободу вероисповедания и нажить состояние. Воспитание, полученное женщинами в Старом Свете, повлияло на формирование отношения к жизни, их чаяний и надежд. Как мы уже заметили, Иллет довольно идеалистически трактует отношения между американскими мужчинами и женщинами. Она пишет: «В Америке, при возрастающем наплыве поселенцев, число женщин гораздо меньше, чем мужчин; в то время, при неверности и опасности путешествия, на которые отважились очень немногие женщины Старого Света, эта разница в числе, была еще значительней. Отношения между мужчинами и женщинами установились по известному экономическому закону: чего менее, тем более дорожат. Приобрести жену удалось немногим счастливцам, а при уединенном образе жизни первых поселенцев… женитьба тем более была необходимостью. Для дома нужна была работница. Каждая женщина имела множество обожателей ее. Мужчине, заподозренному в грубом деспотизме, несравненно труднее найти себе жену.» [2 , 5]

О.В. Бертон указывает, что социальный статус жительниц колоний был максимально приближен к статусу англичанок, в том смысле, что они были уважаемы, свободны, находились в безопасности, но в полном невежестве[20 ,186].

Оторванность семей переселенцев от своих корней наложило свой отпечаток на характер внутрисемейных отношений, который был менее авторитарен и гораздо меньше был связан с клановыми понятиями.

На этой бескрайней земле жизнь женщин определялась такими факторами, как демографический дисбаланс — мужчин было много больше, чем женщин; высокая рождаемость и стольже высокая смертность; социальное устройство, при котором границ между семьей и общиной, между частной и социальной жизнью практически не существовало. И все же, по причине широкого распространения пуританской морали, культурная традиция предписывала женщинам определенные задачи и отводила им роль подчинения мужчине.

Уже в первых североамериканских колониях сложились прочные стереотипные представления о роли мужчин и женщин. Иммигранты из Европы безоговорочно верили в превосходство мужского пола, даже протестанты, боровшиеся против приоритета мужчин в лоне католической церкви и утверждавшие, что все души равны перед богом, повторяли: в семье женщине надлежит слушаться мужа. Джон Кэльвин писал: «Пусть женщина удовольствуется своей зависимостью и не заблуждается на свой счет – природа обделила ее по сравнению с более сильным полом» [18, 29].

А посему послушание жены было сродни богобоязненности мужа и являлось метафорой, за которой скрывалась вся иерархия социальных отношений, обусловленная политическим уст­ройством общества.

Женщину закрепощала не только религия, но и право. Со­гласно английским законам, муж выступал в роли «опекуна» своей жены. Получая статус fете соvert (замужняя женщина – иск. фр.), женщина лишалась какой бы то ни было юридической самостоятельности. Она не обладала правом собственности и не могла подписывать контракты, ей запрещалось даже зарабатывать деньги. Социальное положе­ние жены определялось социальным положением мужа. Только fете sо1е — одиноким женщинам старше двадцати одного года и вдовам — принадлежало законное право распоряжаться иму­ществом и заключать сделки. Вдовы, продолжавшие дело своих покойных мужей, были наделены особо значительными юридическими полномочиями. [21, 30]

В XVII – первой половине XVIII века Новый Свет был жесток и полон опасностей. Здесь женщине было предоставлено право выбора жениха и обзаведение собственным хозяйством, но в реальности ее уделом становилось социальная изоляция и частые похороны близких. Каждый четвертый ребенок умирал в возрасте до одного года, а половина детей не доживали до совершеннолетия. Многие женщины оставались вдовами, так как по статистике, только каждый третий брак имел продолжительность до десяти лет. Жены часто переживали своих мужей - с двумя-тремя детьми на руках [22, 36].

В Новую Англию из центральных колоний переселялись, как правило, целые семьи.

Повседневный ритм работы женщины-колонистки поможет нам представить себе ту среду, в которой она выполняла стоявшие перед ней задачи. Вообразите большую комнату — двадцать на пятнадцать футов, — где основное место занимал глубокий камин в семь футов шириной. Вдоль стен — одна или две крова­ти, стол, иногда стул и несколько комодов. В первые годы коло­низации весь дом состоял из одной такой комнаты. Со временем надстраивался чердак, куда надо было забираться по лестнице, — он служил спальней или кладовой; иногда добавлялась вторая комната с камином, присоединенным к единственному дымоходу. На задах пристраивались сенцы, служившие дополни­тельной кладовой, сарайчики для стирки белья и хранения молока, курятники и помещения, где варили сидр или пиво. Но центром семейной жизни по-прежнему оставалась большая комната, иначе говоря, «зала». Целостность этого пространства отражала единство семьи в ведении хозяйства, однако у представителей каждого пола были свои, четко определенные обязанности. Эллет в своих мемуарах приводит слова одного члена наблюдательного комитета Христофора Маршала, в которых он описывает занятия жены: «исполнение ее обязанностей, во всех мельчайших подробностях, заняло бы большую часть моего времени, потому что она с раннего утра до поздней ночи постоянно занята работами в семействе, которое за эти четыре месяца очень увеличилось; к тому же, сверх этого увеличения, наш дом – совершенная гостиница, полная приходящих и уходящих, из которой редко кто уйдет с пустым желудком и сухими губами. Это требует ее постоянного присутствия не только для угощения, но и для приготовлений на кухне, печенья хлеба и пирогов и пр. и накрывания на стол. Ее дело – содержание дома в чистоте, попечение об огороде, резка и сушка яблок, которых запасены полные четверики; прибавьте к этому приготовление, без помощи каких-либо снарядов, сидра, который составляет постоянное питье семейства, ее присмотр за стиркой белья и глаженье ее нарядных платьев и моих тонких рубашек, чем она постоянно занимается сама; прибавьте к этому приготовление двадцати больших сыров и это от одной коровы, молочное хозяйство, не считая уж шитья, вязанья и пр. и пр. Таким образом, она исправно ведет хозяйство и не ест хлеб в праздности; да она простирает руку свою и подает помощь нуждающимся друзьям и соседям. Я полагаю, что ей с тех пор, как мы поселились здесь, пришлось быть не более четырех раз в гостях – у соседей.» [2, 21] )