ф) Следующий за у этап великокняжеского летописания, дошедший в списке XVI в. (Московский свод по Уваровскому списку), опубликованном М.Н.Тихомировым под названием «Московского летописного свода конца XV в.»

Историография

Тема эпидемий в Древней Руси начинает подыматься исследователями с XIX в. Однако скудость источников этого периода и данных, в них содержащихся не позволяет сколько-нибудь глубоко разработать ее. Поэтому количество работ, посвященных этой проблеме невелико. Кроме того, не имея возможности расширить рамки данных, увеличивая число привлекаемых летописей, исследователи вынуждены повторяться и копировать части своих трудов, рассматривающих данный период.

Заслуга первой работы, затронувшей ее принадлежит Эккерману, уже тогда создавшему труд (Эккерман, В. Материалы для истории медицины в России. (История эпидемий X-XVIII вв. Казань, 1884), принимавшийся за основу позднейшими исследователями. Ему удалось, используя наиболее информативные данные из летописей построить примерную географию болезней, выявить, насколько это возможно, их характер, и на основе зарубежных данных о болезнях, имевших там место определить, как возникла та или иная эпидемия — локально, или была перенесена извне.

Другой книгой, вышедшей в XIX столетии, посвященной эпидемиям, являлась книга В.Гозевера. Она, по сравнению с работой Эккермана уделяет больше внимания самой болезни, основываясь на данных современной медицины и содержит лишь краткую историческую справку, упоминающую в том числе и эпидемии в Древней Руси.

Первой работой, посвященной пандемиям, и открывшей список подобных трудов XX в. явилась книга М.Лахтина (Лахтин, М. Борьба с эпидемиями в до-Петровской Руси. М., 1909). Но она, как и работа его предшественника, не внесла большого вклада в развитие данной темы, представляя собой лишь небольшую зарисовку имевших место событий.

Во многом похожей на работу Эккермана является книга Ф.А.Дёрбека, рассматривающая, правда, историю только чумных эпидемий (Дёрбек, Ф.А. История чумных эпидемий в России. СПб., 1905). Однако большинство свидетельств, оставленных летописцами, указывают именно на чумной характер болезней. Заслугой книги является рассмотрение истории болезней на материале большего количества летописей и попытки выявить меры, принимавшиеся русскими против распространения заразы. Кроме того, несколько художественный стиль изложения автора оживляет повествование, основанное на скудных летописных упоминаниях, не без некоторых, впрочем, спекулятивных моментов. Важным нововведением является попытка автора установить связь природных катаклизмов и возникновения заболеваний. Кроме всего прочего, данная книга охватывает больший, по сравнению с предыдущими, период.

Одной из последних на сегодняшний день работ, посвященных истории эпидемий, является книга К.Г.Васильева и А.Е.Сегала, которая охватывает период с XI по XX вв. (Васильев, К.Г., Сегал, А.Е. История эпидемий в России. М., 1960). В ней в меньшей степени подробности, по сравнению с трудом В.А.Дёрбека, описано время с XI по XIV вв.; большее внимание было уделено более позднему периоду, когда стали доступны медицинские и статистические данные об эпидемиях. Несмотря на более высокий, благодаря развитию медицинской науки, уровень знаний о болезнях, авторы не смогли внести чего-либо нового, по сравнению с предшественниками, в современное представление о характере заболеваний, имевших место в Древней Руси за указанный период.

Эпидемии XI столетия

Первые достоверные сведения об эпидемиях на Руси относятся к XI в., т.е. к временам создания первых древнерусских летописей.

В то время на территории Руси существовало уже древнерусское государство, объединенное под властью киевских князей. Создание этого государства было обусловлено развитием феодальных отношений и явилось результатом длительного процесса социально-экономического развития. С возникновением Киевского государства началось объединение восточных славян в единую русскую народность, росли города, создавалась самобытная культура.

Развитие торговых связей и нарушение экономической замкнутости отдельных районов страны в значительной степени способствовали быстрому распространению инфекционных болезней; частые «глады» подготавливали почву для возникновения эпидемий.

В древнерусских летописях содержатся многочисленные указания и о «морах», то есть возникавших на территории Древней Руси эпидемиях. Однако, отдавая должное усердию русских летописцев, оставивших нам описания этих эпидемий, нужно сказать, что делать какой-либо эпидемиологический анализ по их данным не представляется теперь уже возможным прежде всего потому, что совершенно неясно, о каких болезнях в летописях излагаются сведения. Все попытки расшифровать, какая инфекционная форма вызвала тот или иной мор носят в значительной степени гипотетический характер и являются лишь более или менее хорошо согласуемыми с современными взглядами догадками.

Первое упоминание о «море» относится к 1042 г.: «Иде Володимер сын Ярославль на Ямь и победи я и помроша кони у вои Володимер яко и еще дышющим конем сдираху хзы с них толик бо бе мор в кони»[4]. Московский летописный свод не содержит статьи, относящейся к этому году; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов не упоминают это событие. О характере этой эпизоотии судить трудно. С небольшой долей вероятности можно предположить, что падеж был вызван непривычными для войска Владимира условиями современной Финляндии; столь обширное заболевание лошадей могло быть скорее вызвано общими источниками питания или воды, чем передачей заразы от одного животного другому.

Под 1091 г. та же Лаврентьевская летопись упоминает следующее событие: «В се же лето волхв явися Ростове иже вскоре погыбе»[5]. Характер упоминания не дает возможности делать какие-либо выводы. Возможно, однако, что летопись говорит о болезни, вызванной волхвом. С другой стороны, непонятно, кто «погыбе» — Ростов или волхв.

События 1092 г. настолько поразили воображение современников и потомков, что нашли отражение во всех рассматриваемых летописях. Лаврентьеская летопись: «…предивно бысть чюдо Полотьске в мечте ны бываше в нощи тутьн станяше по улици яко человеци рищюще беси аще кто вылезаше ис хоромины хотя видети абье уязвлен будяше невидимо бесов язвою и с того умираху и не смяху излазити ис хором посем же начаша в дне являтися на коних и не бе их видети самех но конь их видети копыта и тако уязвляху люди Плотьския и его область там и человеци глалогаху яко наяве бьют полочаны се же знаменье нача быти от Дрютьска»[6]. Менее подробно о том же рассказывает и Московский летописный свод: «Предивно бысть в Полтьсце, мечты быша в нощи, тутняше и стоняше по улицам, яко человеци рищюще беси; и аще хто вылазяше из храмины, хотя видеми то, абие уязвлен бываше невидимо от бесов язвою, и с того умираху и не смяху излазити ис хоромов по сем же не бе их видети самех, но конеи их копыта бе видети; и тако уязвляху люди полотьския и их область. Се же знамение нача быти от Дрютьска»[7]. Короткое упоминание в Новгородской первой летописи старшего и младшего изводов, переработавшая известие до состояния, из которого трудно делать выводы: «Наиде рана на полочаны, яко некако бяше ходити по уличям, яко мнети в …ожьство, а конем …ыта видети; да аще кто из истбы вылезет, напрасно убьен бываше невидимо»[8]. Очевиден фантастический элемент в описании данного события, и вряд ли возможно найти ему какое-либо подходящее объяснение исходя прямо из текста. Возможно, на каком-то этапе работы с источниками, служившими для данных летописей, имела место ошибка или фантазия автора или переписчика. Подобное известие стоит особняком в ряду других упоминаний об эпидемиях; с этого упоминания, позже мы больше не встретим ничего подобного. Судя по всему, в Полоцке в то время был туман: об этом говорят Лаврентьевская летопись и Московский летописный свод. Туман этот сопровождался некими звуковыми явлениями, похожими на вой, отождествлявшийся с жаждой бесами «крови»; кроме того, все это происходило как бы «во сне»: «в мечте ны бываше в нощи тутьн станяше по улици яко человеци рищюще беси»; «мечты быша в нощи, тутняше и стоняше по улицам, яко человеци рищюще беси». Все, кто оставался внутри жилища, был невредим. Каждый же, кто выходил на улицу, «уязвлен будяше невидимо бесов язвою». Здесь важно то, что ни одна летопись не упоминает какого-либо физического вреда, который могли причинить «бесы» — ни ударов, ни порезов. Кроме того, полочане находили на дорогах следы копыт, из чего заключили, что «бесы» являлись конно. Плюс ко всему, две летописи указывают, что данные явления пришли из Друцка (в XI-XIV вв. город в Витебской области на западе Руси). Если учесть упоминания Лаврентьевской летописи о лесных и болотных пожарах в тот год и нападениях половцев, то можно предположить, что смерти жителей Полоцка были как-то связаны с продуктами горения или убийством от рук врагов… )