аспекте решения тех вопросов, которые вытекают из факта установления в

Польше национального правительства национального единства и

необходимости, в связи с этим, ликвидация эмигрантского польского

правительства в Лондоне.

Эти предложения не вызвали возражений.

Участники встречи, по предложению Трумэна, договорились начинать

пленарное заседание не в 5, а в 4 часа после полудня.

-- Если это принято, -- сказал Трумэн, -- отложим рассмотрение

вопросов до завтра до четырех часов дня.

Но перед тем, как заседание было закрыто, произошел любопытный

диалог:

"СТАЛИН. .Только один вопрос: почему господин Черчилль отказывает

русским в получении их доли германского флота?

ЧЕРЧИЛЛЬ. Я не против. Но раз задаете мне вопрос, вот мой ответ: флот

должен быть потоплен или разделен.

СТАЛИН. Вы за потопление или за раздел?

ЧЕРЧИЛЛЬ. Все средства войны -- ужасные вещи.

СТАЛИН. Флот нужно разделить. Если господин Черчилль предпочитает

потопить флот, -- он может потопить свою долю, я свою долю топить не

намерен.

ЧЕРЧИЛЛЬ. В настоящее время почти весь германский флот в наших

руках.

СТАЛИН. В том то и дело, в том то и дело. Поэтому и надо нам

решить этот вопрос." Советское правительство уже имело неприятный опыт с

итальянскими трофейными судами, захваченными западными державами.

Естественно, что оно сочло необходимым проявить такую настойчивость в

отношении германского флота.

Дилемма атомной бомбы.

18 июля в 1 час 15 минут дня президент Трумэн прибыл на виллу

Черчилля. Британский премьер пригласил его на ланч. Трумэн захватил с

собой только что поступившую из Вашингтона телеграмму о результатах

испытания атомной бомбы в Нью-Мексико. Ознакомив Черчилля с его

содержанием, президент поднял вопрос о том, что и как следует сообщить по

этому поводу Сталину.

Трумэн считал, что если ознакомить советских представителей с

подробностями взрыва, то это лишь ускорит их вступление в войну против

Японии, чего он вообще предпочел бы избежать. Оба западных лидера

полагали, что поскольку больше нет нужды в советской помощи на Дальнем

Востоке, то самое лучшее было бы вообще ничего русским не говорить. Но это

в дальнейшем могло иметь отрицательные последствия. Вставал кардинальный

вопрос: каким образом и что именно сказать Сталину. Взвесив различные

возможности, собеседники пришли к тому, что лучше всего рассказать о

бомбе невзначай, как бы мимоходом, когда Сталин Будет отвлечен какими-то

своими мыслями.

Западных лидеров особенно тревожило то, как бы Япония не объявила о

капитуляции по советским дипломатическим каналам прежде, чем американцы

успеют "выиграть" войну. Черчилль рассказал Трумэну о пробных шагах

японцев, о чем Сталин сообщил накануне британскому премьеру. Суть этих

шагов сводилась к тому, что Япония не может принять безоговорочной

капитуляции, но готова согласиться на другие условия.

Черчилль предложил выложить требования о безоговорочной капитуляции

каким-то иным способом, так, чтобы союзники получили в основном то, чего

они добиваются, и в тоже время дали бы японцам какую-то возможность

спасти свою военную честь. Трумэн, не задумываясь отклонил это

предложение. Он опасался, что в случае какой-то модификации требования о

безоговорочной капитуляции Японии японцы сдадутся через посредничество

Москвы и тогда победа может выскользнуть из американских рук.

Как видно из мемуаров Черчилля, весь этот разговор произвел на него

неприятное впечатление. Он почувствовал решительность и агрессивность

нового президента, который в условиях возросшей силы Соединенных Штатов

хотел вести дела так, как будто наступил "американский век".

Черчилль предложил использовать совместно средства обороны, которые

разбросаны пол всему миру. Великобритания сейчас меньшая держава, чем

Соединенные Штаты, продолжал премьер-министр, но она может дать многое из

того, что у нее еще осталось от великих дней империи.

Трумэн насторожился: ему показалось, что Черчилль слишком уж быстро

идет на договоренность.

Трумэн рассчитывал, что США будет играть главную роль в Объединенных

Нациях и во всем мире. И помочь ему в достижении этой цели должна была

американская монополия на атомную бомбу.

Трумэну не терпелось дать понять советской стороне, что за козырь

зажат у него в кулаке. Выждав несколько дней, он 24 июля сразу по

окончании пленарного заседания, осуществил намеченный ранее план. Он

ограничился замечанием самого общего характера. Трумэн подошел к Сталину

и сообщил ему, что Соединенные Штаты создали новое оружие необыкновенной

разрушительной силы. Премьер Черчилль и государственный секретарь Бирнс

находились в нескольких шагах и пристально наблюдали за реакцией Сталина.

Он сохранил поразительное спокойствие. Трумэн, Черчилль и Бирнс пришли к

заключению, что Сталин не понял значения только что услышанного.

В действительности же Сталин не подал виду, что понял. Маршал Г. К.

Жуков, также находившийся в Потсдаме, вспоминает: "Вернувшись с

заседания, И. В. Сталин в моем присутствии рассказал Молотову о

состоявшемся разговоре с Трумэном.

Молотов тут же сказал:

-- Цену себе набивает.

Сталин рассмеялся:

-- Пусть набивает. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об

ускорении нашей работы.

Я понял, что речь идет о создании атомной бомбы."

Трумэн был явно в растерянности. Его обескураживало то, что первая

попытка атомного шантажа прошла мимо цели. Советская делегация держала

себя так же как и прежде: будто бы ничего не произошло. Трумэн

по-прежнему хотел, не теряя времени, воспользоваться преимуществами,

которые, как ему представлялось, давало Соединенным Штатам обладание

атомным оружием. Вместе с тем он не решался слишком раскрывать карты:

новое оружие еще не применили на поле боя. Он дал указание представителям

военного командования сбросить бомбу над Японией как можно скорее, но не в

коем случае не раньше того, как он покинет Потсдам. Трумэн хотел к тому

времени "находиться подальше от русских и вопросов и быть на пути домой

прежде чем упадет первая бомба".

Можно считать, что Трумэну в Потсдаме так и не удалось реализовать

"атомное преимущество".

В кулуарах конференции.

Помимо переговоров, проходивших на пленарных заседаниях, главу трех

правительств вели интенсивны обмен мнениями и входе неофициальных встреч

или, как принято выражаться, в кулуарах конференции.

Днем 18 июля Трумэн решил нанести короткий визит Сталину в ответ на

его посещение "малого Белого дома" накануне. Во время этой встречи Сталин

передал Трумэну копию послания японского императора, полученную Советским

Правительством через посла Японии в Москве. Трумэн сделал вид, что

читает. Но он уже знал о послании из недавней беседы с Черчиллем. Сталин

хотел прощупать, в какой степени президент уже осведомлен Черчиллем и

выяснить, убеждал ли британский премьер президента в целесообразности

изменения формулы о безоговорочной капитуляции Японии.

Сталин спросил собеседника, стоит ли отвечать на обращение японцев.

Трумэн прямо не ответил, но заметил, что не верит в добрую волю японцев.

Вечером того же дня, 18 июля Сталин пригласил британского премьера на

поздний обед. Впоследствии Черчилль подробно описал эту встречу. Он

отметил в своем дневнике, что Сталин был в очень хорошем расположении

духа. Британский гость принес с собой коробку больших бирманских сигар,

которые сам очень любил. Принимая подарок, Сталин заметил, что теперь

курит гораздо меньше чем прежде и порой просто по старой привычке просто

посасывает пустую трубку.

За обеденным столом Сталин видимо хотел сделать гостю приятное. )