С вокняжением Святослава спокойствия в Новгороде не наступило. У Святослава и его противников в новгородской общине оказалась слишком хорошая память. По словам Н. И. Костомарова, “месяца через два новгородцы невзлюбили Святослава”.[186] Не ясно, откуда у исследователя такие данные о сроках вновь возникшей нелюбви новгородцев к своему князю. Впрочем, чувство нелюбви у князя и новгородцев, похоже, было обоюдным. Святослав принялся за старое свое занятие, то есть начал изводить своих врагов: “потоциша Кыеву къ Всеволоду Къснятина Микулъциця, и пакы по немь инехъ муж 6, оковавъше, Полюда Къснятиниця, Демьяна, инехъ колико”.[187] И. Я. Фроянов отмечает, что, судя “по некоторым летописным нюансам, новгородцы воспринимали эти гонения как злое противное небесным силам деяние”. При этом он указывает на мрачное знамение 20 марта 1140 г., свидетельство о котором помещено как раз перед сообщением об отправке в Киев узников.[188] Догадка исследователя не лишена оснований, но сомнительно, что речь в данном случае можно вести о новгородской общине в целом. Очевидно, что опора у Святослава на тот момент в Новгороде была довольно основательная, иначе с ним не замедлили бы попрощаться.

В следующем, 1141 г. “придоша ис Кыева от Всеволода по брата Святослава вести Кыеву; «а сына моего, рече, приимите собе князя»”.[189] Причины, по каким киевский князь принял такое решение, нам не ясны. Кроме того, вновь имеется разночтение с другими летописями. Например, Лаврентьевская сообщает: “Новгородци выгнаша Святослава и ко Всеволоду прислаша епископа с мужи своими, рекуще даи нам сын свои, а Святослава не хочем”.[190] Ипатьевская летопись гласит: “почаша въставити Новгородци у вечи на Святослава про его злобу. Он же узрев, оже вставають на нь Новгородьци, посла к брату Всеволоду, река ему тягота, брате, в людех сих, а не хочю в них быти, а кого тобе любо, того посли”.[191]

Из летописей не ясно, в чем все-таки конкретно заключалась “злоба” новгородского князя. По мысли С. М. Соловьева, она состояла именно в том, что он не забыл своих врагов, бывших причиною его изгнания.[192] Другими словами, Святослав оказался злопамятен. Еще одну версию развития событий излагает Никоновская летопись: “а къ великому князю Всеволоду Олговичю Киевскому послаша епископа Нефонта съ мужи своими, глаголюще: «дай намъ сына своего Святослава, а брата твоего Святослава Олговича не хощемъ, и уже выгнахомъ его изъ Новагорода съ княжениа»”.[193] По мнению Н. И. Костомарова, “Всеволод киевский интриговал против брата и послал в Новгород своих приближенных – настраивать новгородцев, чтоб они просили себе в князья его сына. Интрига прошла удачно”.[194] Рассматривая версию, представленную новгородским летописцем, В. Л. Янин делает следующее заключение: “Спустя каких-нибудь три года после восстания 1136 г. практически возрождается старая схема взаимоотношений с великокняжеской властью: новгородский князь Святослав – родной брат киевского князя и его ближайший союзник. Эта ситуация создает условия для активного вмешательства великого князя в новгородские дела, но она также ведет и к обострению антикняжеской борьбы”.[195]

Все это может быть верным только в том случае, если борьба в 1136 г. велась против института княжения как такового и достоверной является версия, изложенная в Новгородской Первой летописи. Если первое никак не просматривается в тех событиях, и это было показано в первой главе данной работы, то достоверность слов новгородского летописца ставится под сомнение другими летописями и им самим. И. Я. Фроянов отмечает, что “новгородский летописец сгладил острые углы и перенес вину с новгородцев на Всеволода, изобразив его инициатором смены князей на местном столе, но тут же проговорился, рассказав о том, как Святослав, «боявъся новгородьць», бежал «отаи в ноць»”.[196] Действительно Новгородская Первая летопись гласит: “И яко послаша епископа по сына его и много лепьшихъ людии, а Святославу реша: «а ты пожиди брата, то же поидеши»; онъ же убоявъся новгородьць: чи прельстивъше мя имуть, и бежа отаи въ ноць; Якунъ съ нимь бежа.”[197] Бегство посадника и его брата Прокопия подтверждают и другие летописи.[198] Вспоминая, что Якун прекрасно пережил первый уход Святослава, необходимо признать наличие весомых причин у князя “убояться” новгородцев. Более того, вслед беглецам была послана погоня. Относительно погони в источниках разногласий нет, но наиболее полно ее освещает Никоновская летопись: “Новгородци же гнаша за Якуномъ и за братомъ его, и сугнавше его на пути, и много бивше, точию при смерти оставиша его, и обнажиша его всего якоже мати родила его, и свергоша его съ мосту въ воду; но Богъ смерти не предаде его, прибреде бо къ брегу, и къ тому не биша его, но взяша у него тысящу рублевъ, а у брата его пятсотъ рублевъ, и възложиша на нихъ железа тяжки на руце и на нозе, и послаша их в заточение в Чюдь. Потомъ же, времени минувъшу, приведе ихъ къ себе князь великий Юрьи Владимеричь Маномашь въ Суждаль, и жены ихъ и дети ихъ изъ Новагорода, и держа ихъ у себе въ любви и в милости. А Новгородци взяша себе изъ Суждаля Судила Нежатича и Страждтка, иже убо бежали Святослава ради, и Якуна и брата его ради Прокопия изъ Новагорода, и даша посадничество Судилу Иванковичю”.[199] Из приведенного отрывка видно, что особое неудовольствие новгородцев вызывал как раз Якун. Видимо, с него как члена общины был иной спрос, нежели с пришлого князя. Совершенно не понятно, почему Н. И. Костомаров решил, что “за Святославом послали погоню; Святослав убежал от погони; поймали на дороге бежавшего за ним вслед посадника Якуна с товарищами”.[200] Из летописей никак не следует, что погоню посылали за князем и, кроме того, что Якун бежал вместе с князем. Возможно организация побега князя было делом его рук.

Между тем Юрий Долгорукий вновь выступил как третья сторона. У него явно были хорошие отношения с Якуном в бытность сына новгородским князем. Но и с “оппозицией” у Юрия были отличные отношения, если у него поочередно находили защиту представители разных сторон. В этом свете вызывает определенные сомнения утверждение А. В. Петрова относительно того, что именно Якун “послал за своим союзником Святославом Ольговичем” в 1139 г.[201] Во-первых, источники не дают оснований утверждать, что это была именно его инициатива. Учитывая сложность и растянутость во времени процесса второго призвания Святослава, сомнительно, что он был в силах по своему усмотрению манипулировать общественным мнением, да еще с использованием таких методов как клятва и заложники. Во-вторых, непонятна степень союзничества Якуна и Святослава в свете того, что посадник не пострадал после первого ухода Святослава, хотя политика последнего в Новгороде в первое княжение была едва ли мягче, чем во второе. Кроме того, совсем не ясна политика Юрия Долгорукого, сын которого потерял новгородский стол после отказа новгородцев пойти с ним на Киев, и вот теперь, после бегства брата киевского князя из Новгорода, он укрывает у себя человека, мягко говоря, не пошедшего на сотрудничество с ним. Судя по летописи, как раз киевская сторона не проявила ни малейшей заботы о судьбе новгородского посадника и его родственников.

Тем временем, по словам новгородского летописца, “разгневася Всеволодъ, и прия слы вся и епископа и гость. И седеша новгородци бес князя 9 месяць”.[202] А. В. Петров из этого делает вывод о том, что гнев Всеволода и задержку им послов вызвали именно бегство брата и расправа над Якуном.[203] Но и тут новгородский летописец вновь недоговаривает. Потому вывод А. В. Петрова представляется преждевременным и неверным. Кроме того, мы видели, что киевский князь не проявил не малейшей заинтересованности в судьбе Якуна. Для уточнения вопроса о причине гнева Всеволода надо обратиться к другим летописям. Дело в том, что перед тем как разгневаться, киевский князь послал в Новгород своего сына в соответствии с договоренностью с представителями города. Сын Всеволода уже миновал Чернигов, когда новое новгородское посольство пришло в Киев: “Не хощемъ сына твоего княжити у насъ въ Новегороде, ни брата твоего, ни племяни твоего, но хощемъ племени Владимера Маномаха княжити у насъ”.[204] Таким образом, в Новгороде уже успели перемениться настроения. Киевский же князь имел в своем арсенале довольно ограниченный набор инструментов воздействия. Он приказал задержать всех представителей Новгорода, в том числе, купцов. То есть началась блокада. )