Взгляды лидеров “правого уклона” существенно отличались от сталинских трактовок. Бухарин выступал за пропагандистские мероприятия и широкое культурное строительство,[13] что согласовывалось с его теорией мирного врастания кулака в колхозное хозяйство.

Весьма четко обозначил свою позицию в речи на XIV Всероссийском съезде советов А.И. Рыков: “… в области таких мероприятий, как борьба с религией, административные меры и приказы часто не только не приносят пользу, но и вредят… мы, сторонники борьбы с религиозным дурманом, не собираемся применять против религии принудительных мер, но признаем в нашей конституции свободу религиозных исповеданий”.[14] Отвечая на нападки делегатов, обвинивших его в примиренчестве, Рыков подчеркнул, что “неправильно, когда в борьбе с религиозным дурманом прибегают к излишним административным мерам”. [15]

Нужно отметить, что Бухарин и Рыков были не одиноки в своих воззрениях на методы антирелигиозной пропаганды. С ними был солидарен М.И. Калинин, вообще известный тем, что занимал достаточно либеральные позиции при решении каких либо вопросов, связанных с религией. Еще на I Съезде Союза Безбожников Калинин подчеркнул, что “борьба с религией - это философская борьба. Это борьба такая – быть идеалистами или быть материалистами”.[16] Об этом же он говорил и на втором Съезде Союза Воинствующих Безбожников.[17] К тем, кто выступал против перегибов в борьбе с религией, следует отнести и А.В. Луначарского,[18] хотя он и не был против усиления антирелигиозной борьбы.[19] Против усиления гонений на церковь выступала и Н.К. Крупская, считавшая самым эффективным средством борьбы научную пропаганду.[20] Таким образом, к 1929 г. четко обозначились теоретические расхождения между “большинством” и “правым уклоном” в антирелигиозной вопросе. Сталин полагал, что по мере построения социализма “эксплуататорские классы” (в том числе и духовенство) усилят свою борьбу, и для успешного завершения коллективизации их необходимо обезвредить, не останавливаясь ни перед какими средствами.[21] В отличии от него Бухарин и Рыков склонялись к проведению антирелигиозной пропаганды без помощи репрессивных мер, рассматривая борьбу с религией как столкновение двух идеологий. Было бы неправильно делать вывод, что Бухарин и его сторонники были нейтральны по отношению к церкви или тем более доброжелательны к ней. Конечная цель и у них, и у Сталина была одна, но способы ее достижения различались весьма существенно.

§2. II съезд Союза Безбожников и постановление Политбюро о речи Бухарина.

Апрельский Пленум ЦК 1929 г. нанес серьезный удар по “правому уклону”. Позиции Сталина существенно укрепились. Но говорить о его полной победе было рано. Чтобы нанести последний удар группе Бухарина и ее лидеру, нужно было что-то такое, что позволило бы лишний раз обвинить его в отступлении от “истинного марксизма” и “генеральной линии партии”. Таким предлогом стала речь Бухарина на II съезде Союза Безбожников.

Этот съезд, намеченный на июнь 1929 г. должен был стать важной вехой безбожного движения. От его исхода во многом зависело дальнейшее направление антирелигиозной работы – пойдет ли оно по линии, проводимой АРК[22], или по тому варианту, который исходил от Сталина и его окружения.

27 мая 1929 г. вопрос о предстоящем съезде рассматривался на заседании Политбюро. Было решено создать комиссию для просмотра тезисов по докладам, в которую вошли Криницкий, Бухарин и Ярославский. “т. Бухарину поручить выступить на открытии съезда от имени ЦК”. [23] Принятое Политбюро решение очень интересно. Из черновых протоколов заседания видно, что первоначально этот вопрос не был включен в повестку дня и возник в ходе заседания. Решение Политбюро написано на простом листе бумаги рукой Ярославского и скреплено его подписью. Либо Ярославский просто зафиксировал решение Политбюро, либо, что вполне возможно, он внес это предложение на заседание. Этот факт очень важен, ибо к тому времени стараниями Сталина Бухарин уже превратился в одиозную фигуру, персонифицировавшую в себе все уклоны и расколы в партии. Возможно, не будучи в силах предсказать исход внутрипартийной борьбы, Ярославский колебался между двумя лагерями. Эти колебания хорошо заметны во всех его статьях и речах 1929 г., где он поддерживает антирелигиозные взгляды и Сталина, и Бухарина одновременно.

Для меня интересна и реакция противников Бухарина на это предложение[24]. К маю 1929 г. любые выступления стали для Бухарина большой проблемой, ибо Сталин тщательно следил, чтобы его противник не мог обратиться к партии. В деле отсутствуют результаты голосования, но сам факт принятия этого постановления говорит о том, что оно не встретило возражений со стороны Сталина. В самый разгар борьбы Сталин соглашается на то, чтобы Бухарин выступил перед огромной аудиторией делегатов. Возможно, этим самым он как бы провоцировал Бухарина. Зная о глубоких расхождениях по антирелигиозному вопросу между ним и Бухариным, Сталин, разрешая его выступление, создавал почву для будущих обвинений Бухарина в “примиренчестве”, в отходе от “генеральной линии партии”. Как известно, “генеральной линией” были взгляды самого Сталина и его окружения.

Съезд состоялся в июне 1929 г. На одном из его заседаний с докладом “Реконструктивный период и борьба с религией” выступил Н. Бухарин. Если Сталин в своем понимании антирелигиозной пропаганды исходил из обострения классовой борьбы и необходимости нового наступления на церковь, то Бухарин увязывал ее с задачей построения нового человека, совершения культурной революции. По мнению Бухарина, в наступившем этапе нужны новые люди, с новым складом ума, “нужна большая гибкость этого ума, творческая жилка у миллионов строителей”[25]

Бухарин был согласен с тем, что необходимо усиление антирелигиозной борьбы, ибо “именно по этой линии идет мобилизация сил враждебного нам лагеря”.[26] Но при этом предлагаемые им методы борьбы существенно отличались от тех, которые выдвигал Сталин. “Нужно отчетливо знать, что есть крупнейшая разница между городом и деревней, между крестьянином и рабочим… Задача не в том, чтобы “нажать”, а в том, чтобы убедить.[27]

Подводя итог, Бухарин подчеркнул, что при “общем развернутом фронте нашего наступления на врага мы должны наступать дифференцировано”. Нужна “длинная” борьба, а не кавалерийская атака.

Речь Бухарина была не просто выступлением, посвященным антирелигиозной борьбе. В условиях давно начавшегося наступления на “правый уклон” Бухарин использовал каждую возможность, чтобы донести до партии свои идеи. Совершенно прав С. Коэн, который полагает, что в этой речи “он в завуалированных выражениях протестовал против сложившейся атмосферы и сталинских требований беспрекословного партийного подчинения”.[28]

Речь Бухарина была издана отдельной брошюрой. Некоторое время никакой реакции со стороны Сталина не было. Наконец 8 июля 1929 г. Политбюро приняло постановление,[29] в котором речь Бухарина подвергалась разгрому, так как она якобы представляла “в замаскированной форме борьбу против партии и ЦК”. [30] Как и следовало ожидать, Сталин развивал прежние обвинения Бухарина в борьбе против партии. Важной победой Сталина был запрет на публикацию статей и речей Бухарина. Фактически “правые уклонисты” были лишены возможности излагать свои взгляды.

22 июля 1929 г. Бухарин пишет письмо членам и кандидатам в члены Политбюро и Ярославскому, где пытается отвести все выдвинутые обвинения: “Это экстраординарное решение, не знающее прецедентов в истории партии, представляется мне глубоко несправедливым и по существу, и по формальным соображениям”.[31]

Бухарин подчеркивает, что текст речи был предварительно согласован с Ярославским и не вызвал у него никаких нареканий, а впоследствии был опубликован в “Правде” и отдельным изданием. Эти факты подтверждают мнения, что выступление Бухарина было разрешено вполне сознательно, чтобы на его почве выдвинуть новые обвинения. Конечно, это понимал и сам Бухарин, с горечью спрашивавший у своих бывших товарищей по партии, в чем смысл “несогласованности” его речи с “генеральной линией” – “несогласованность, которую не замечал никто в течение примерно шести недель”. )