Мы видим, что Пушкин довольно трепетно и искренне относится к своему родному городу Москве.
Исторические события 1812 – 1814 годов – вторжение Наполеона в пределы России, Бородино, пожар Москвы, изгнание неприятеля, походы русской армии сильно отразились на детстве Пушкина и его лицейских товарищей. Охваченный патриотическим воодушевлением, юный Пушкин с глубокой скорбью воспринял известие о занятии Москвы французами. Об этом свидетельствуют его строфы из «Воспоминания в Царском селе», написанные в 1814 году:
Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
Не зная горести и бед,
И вы их видели, врагов моей отчизны!
И вас багрила кровь и пламень пожирал!
И в жертву не принес я мщения вам и жизни;
Вотще лишь гневом дух пылал!
Где ты, краса Москвы стоглавой,
Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
Развалины теперь одни;
Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!
Исчезли здания вельможей и царей,
Все пламень истребил. Венцы затмились башен,
Чертоги пали богачей.
И там, где роскошь обитала
В сенистых рощах и садах,
Где мирт благоухал, и липа трепетала,
Там ныне уголь, пепел, прах.
В часы безмолвные прекрасной, летней нощи
Веселье шумное туда не полетит,
Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи;
Все мертво, все молчит.
Но полный веры в будущее Москвы, поэт с сыновней любовью обращается к ней:
Утешься, мать градов России,
Воззри на гибель пришлеца/37/.
Наиболее ярко представлен образ Москвы в романе «Евгений Онегин». Описание Москвы приходится на седьмую главу его романа. Пушкин приводит три эпиграфа, которые открывают эту главу. Это стихи поэтов Дмитриева, Баратынского и Грибоедова.
Эпиграф Дмитриева: «Москва, России дочь любима,
Где равную тебе сыскать?»
Эпиграф Баратынского: «Как не любить родной Москвы?»
Эпиграф Грибоедова: «Гоненье на Москву! что, значит, видеть свет! Где ж лучше? Где нас нет»/35/.
Сам же Пушкин признается в любви к Москве чистосердечно и как бы неофициально:
«Ах, братцы! как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва… как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!».
Пушкин описывает Москву с большой естественностью и живостью, к чему его подвигает чувство искренней любви, симпатии и теплоты, которые он испытывает к Москве, как к городу
Что же касается образа Петербурга в романе, то мы можем говорить, о том,что Пушкин впервые так подробно рисует образ Петербурга. «Как часто летнею порою,когда прозрачно и светло ночное небо над Невою, и вод веселое стекло не отражает лик Дианы.»
Также в романе дан образ Петербурга «неугомонного»:
« Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит»/35/.
Но главное в образе Петербурга первой главы романа – это исторически типичная атмосфера общественной жизни конца 1810-х, атмосфера надежд, ожидания, перемен вольности и высокой духовности. Стихи насыщены лексикой эпохи, именами, словами, вызывавшими рой совершенно конкретных привязанных ко времени ассоциаций: «вольность», «гражданин», Адам Смит, Руссо, Байрон, Чаадаев.
«Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! – взывают к ней»;
Исследователь Ю.М. Лотман считает, что в романе представлен лишь Петербург аристократический, щегольской. Это Невский проспект, набережная Невы, Миллионная, набережная Фонтанки, Летний сад, Театральная площадь//.
Доминирующими элементами городского пейзажа в Петербурге были, в отличие от Москвы, не замкнутые в себе территориально обособленные особняки или городские усадьбы, а улицы и четкие линии общей планировки города. Хотя Петербург был задуман как «европейский город» и именно как таковой противопоставляется Москве, внешний вид его не напоминал облика европейских городов XVIII начала XIX века. Петербург не был окружен стенами, ограничивающими площадь застройки. Поэтому ограничений на размеры фасада в ширину улиц, определяющих облик всех европейских городов, в Петербурге не было.
Московский пейзаж строится в романе иначе: он рассыпается на картины, здания, предметы. Улицы распадаются на независимые друг от друга дома, будки, колокольни. В романе дано довольно длительное описание путешествия Лариных через Москву. Оно резко отличается от краткой эскизности петербургских зарисовок/25/.
«Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах»/35/.
В данном романе преобладают сразу несколько оппозиций: явная - это европейский - русский город, и скрытая - природа-цивилизация. Евгений покидает цивилизованный город и уезжает в деревню, на лоно природы.
«Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны».
Таким образом, мы видим, что Пушкин рисует в своем романе два совершенно разных по архитектурным стилям, атмосфере жизни и укладу, города.
В 1833 году он создает одну из лучших своих поэм – «Медный всадник», которую сам он назвал «Петербургской повестью». Петербург в ней – место действия, основная тема.
Поэма открывается «Вступлением», в котором образ города занимает господствующее место. Первые 20 стихов посвящены Петру I, который основал в устье Невы новый город:
«Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно».
В основу поэмы положено реальное историческое событие – наводнение, которое играет трагическую роль в жизни маленького чиновника – Евгения. Он теряет во время наводнения свою любимую Парашу, и лишается собственного крова.
«Обломки… Боже, боже! там-
Увы! близехонько к волнам,
Почти у самого залива-
Забор некрашеный да ива.
И ветхий домик: там они,
Вдова и дочь, его Параша,
Его мечта… Или во сне
Он это видит? Иль вся наша
И жизнь ничто, как сон пустой,
Насмешка неба над землей?»/36/.
Проходит год, а бездомный Евгений все бродит по улицам враждебного ему города: но «мятежный шум Невы и ветров раздавался в его ушах». И однажды он увидел «Медного всадника» – «кумир с простертою рукою сидел на бронзовом коне". И в изваянии Петра Евгений узнал человека, который по «воле роковой под морем город основал»/26/.
Итак, в данной пушкинской поэме преобладает явная оппозиция «органический» - «неорганический». Петербург – это город, который возник наперекор природным стихиям. ПетрI прежде всего хотел превратить Россию в мировую державу, но не подумал при этом о простых людях, которые теперь должны расплачиваться за его ошибки. В тексте прослеживается скрытая оппозиция- хаос-космос, Нева и Петр, стихия и сдерживание стихии. Но стихия-это природное явление и потому сдержать ее не удается, возникают противоречия между хаосом и космосом. Таким образом, мы видим, что стихия мстит и Петру и Евгению.
Н.В. Гоголь, восхищаясь Пушкиным, идет своим путем, ведущим в другом направлении. Прежде всего, тема этого города лишается в его петербургских повестях традиционной прямой связи с темой Петра и вообще выносится за пределы высокой «гражданской» истории. Это бросается в глаза, если обратиться к любой из пяти повестей, не исключая и «Шинели», в сюжете которой как будто фигурируют все три участника главной коллизии «Медного всадника» – «маленький человек», государство и непокоренная стихия. Исследователь В. М. Маркович говорит о том, « что за грозными для окружающих атрибутами чина виден просто человек, растерянный, слабый, не нашедший себя и с назначенной ему ролью внутренне не совпадающий. То же самое можно сказать и о других персонажах, которые в принципе могли бы предстать олицетворением власти. Вот, скажем, будочники, которые то и дело появляются на страницах «Шинели» – не что иное, как обыватели в полицейских мундирах, наделенные обычными чертами обывателей психологии и соответствующего ей поведения»/29/. Аналогичным образом преображен и сам Медный Всадник, – окруженный у Пушкина грозным мифическим ореолом, у Гоголя он предстает всего лишь деталью бытового анекдота о подрубленном хвосте «у лошади Фальконетова монумента». Словом, высокая, правда, государства в «Шинели» никем и ничем не представлена: все традиционные ее воплощения бесповоротно «обытовляются». Отсюда, впрочем, не следует, что гоголевский сюжет не имеет никакого отношения к государственной истории и, в частности, к теме Петра. Просто отношение к ней устанавливается в петербургских повестях опосредованно – через художественное исследование быта. Если Пушкина занимают великие дела преобразователя России и вызванные ими грандиозные исторические катаклизмы, то для Гоголя важнее, на первый взгляд, отдаленные и малозаметные последствия петровских преобразований в будничной жизни русских людей.
)