Перед нами выстраивается довольно сложный и противоречивый образ Петербурга: это и олицетворение деспотизма, город бессмысленной деятельности, у которого нет сердечной связи со страной, и в то же время Петербург – это залог нашего сближения с Европой, город, в судьбе которого есть «что-то трагическое, мрачное и величественное».

Также в тексте встречаются довольно часто противопоставления:

«В Петербурге любят роскошь, но не любят ничего лишнего; - в Москве именно одно лишнее считается роскошью; оттого у каждого московского дома колонны, а в Петербурге нет; у каждого московского жителя несколько лакеев, скверно одетых и ничего не делающих, а у петербургского один, чистый и ловкий. В Петербурге по его мнению можно предаваться скорбным мыслям, а «Москва даже мучить, терзать не умеет»/12/.

Как мы видим, Герцен отмечает прежде всего отрицательные стороны в жизни двух столиц: барской Москвы и бюрократического Петербурга. Герцен не отдал преимущества ни Москве ни Петербургу.

«Есть стороны московской жизни, которые можно любить, есть они и в Петербурге, но гораздо более таких, которые заставляют Москву не любить, а Петербург ненавидеть».

У Герцина являются преобладающими две явные оппозиции – « органический»(Москва) – «неорганический»(Петербург), и русский – европейский город.

В отличие от Герцена, В. Белинский в своем очерке «Петербург и Москва» поставил на первое место Петербург, тем самым, изменив точку отсчета.

«… Если у нас две столицы, - пишет В. Белинский, - и значит, каждая из них необходима. Белинский не принимает вывода Герцена о неоригинальности и неисторичности Петербурга.

«О Петербурге привыкли думать как о городе, построенном даже не на болоте, а чуть ли не на воздухе. Многие, не шутя, уверяют, что этот город без исторической святыни, город, построенный на сваях и на расчете. Все эти мнения немного уж устарели, и их пора оставить. Правда, коли, хотите, в них есть своя сторона истины, но зато много и лжи. Петербург построен Петром Великим как столица новой Российской империи, и Петербург – город неисторический, без предания!… Эта нелепость, не стоящая опровержения! Вся беда вышла из того, что Петербург слишком молод для самого себя и совершенное дитя в сравнении со старушкою Москвою»/34/.

По его мнению, Московское царство было обречено, оно уже не могло больше двигаться, как пишет Белинский, «на ржавых колесах своего азиатского устройства», а народу надо было жить и именно Петербург, должен был сблизить народ с Европой. И это и является высокой миссией города – распространение и утверждение европеизма в русском обществе.

Мы можем увидеть, что до Белинского сопоставления двух русских столиц делалось так: или Москва, или Петербург. Белинский предложил свой вариант: и то, и другое. Он впервые сумел посмотреть на соперничество Москвы и Петербурга, как на движущееся противоречие, органический, естественный процесс.

В начале своего очерка автор рассуждает о Москве, о ее противоречивости после основания Петербурга.

«Она вышла каким-то причудливым городом, в котором пестрят и мечутся в глаза перемешанные черты европеизма и азиатизма».

Далее он говорит о московской обширности как о создаваемой иллюзии. По его мнению здесь нет огромных зданий т.к. этот город «патриархальной семейственности: «дома стоят особняком». Здесь во всем и на всем печать семейственности: «и удобный дом, обширный, но тем не менее для одного семейства, широкий двор, а у ворот, в летние вечера, многочисленная дворня»/34/.

Таким образом, получается, что везде царит разъединенность, особность.

Далее автор обращается к Петербургу, параллельно сопоставляя его с Москвой.

Первое сравнение – это жизнь того и другого города. По его мнению, московские улицы только бывают, тесны и то по причине их узкости, нежели многолюдства. Но с десяти часов вечера Москва уже пустеет. « Широкие улицы Петербурга почти всегда оживлены народом, который куда-то спешит, куда-то торопится. На них до двенадцати почти довольно людно, и до утра везде попадаются то там, то сям запоздалые».

Еще одно сравнение касается размеров города – «Петербург несравненно больше город, чем Москва, и здесь нет домашнего или семейственного затворничества». «В противоположность Москве, огромные дома в Петербурге не затворяются».

Далее в тексте сравнение уже идет на уровне народонаселения.

«В Петербурге очень много кругов «большого света». «Петербург во всем себе верен: он стремится к высшей форме общественного быта… Не такова в этом отношении Москва». Ядро коренного московского народонаселения составляет купечество, но также автор выделяет и еще одно среднее сословие - образованные люди. «Образованный класс в Москве довольно многочислен и чрезвычайно разнообразен – все москвичи очень похожи друг на друга». Главным петербургским сословием Белинский все же считает бездомных, и в этом отношении Петербург – антипод Москвы.

И в заключение очерка Белинский рассуждает над гоголевской фразой: «Москва нужна России; для Петербурга нужна Россия». По его мнению, Петербург так же нужен России, как и Москва, а Россия также нужна для Москвы, как и для Петербурга. В Москве есть свое собственное консервативное начало, которое только уступает, и то понемногу новизне, но не покоряется ей. И представитель этой новизны есть Петербург, и в этом его великое значение для России.

Для Белинского также наиболее важной является явная оппозиция – русский-европейский город, но если Петербург – это европейский город, то Москва- это даже нерусский город, а смесь азиатизма и европеизма. Также мы можем выделить еще и скрытую оппозицию – это обширный – замкнутый. Москва, считает Белинский, в отличие от Петербурга, город «домашнего и семейного затворничества».

В творчестве еще одного яркого представителя художественной литературы 19 века Ф.М. Достоевского проследить диалог двух столиц довольно сложно. Но мы попытаемся обратиться к образу Петербурга, ведь именно ему автор посвятил все свое творчество.

Как считает исследователь В.М. Орлов, Достоевский проникся ощущением города как живого существа, со своим характером, со своими повадками/33/.

Уже в «Петербургской летописи» (1847г.) город возникает в образе желчного, «с ног до головы сердитого» субъекта, изливающего свое раздражение решительно на все, что его окружает. «Весь горизонт петербургский смотрел так кисло, так кисло… Петербург дулся. Видно было, что ему страх, как это водится в таких случаях у иных гневливых господ, всю тоскливую досаду свою на каком-нибудь подвернувшемся постороннем третьем лице… а потом уже и самому куда-нибудь убежать с места и ни за что, не стоять более в ингерманландском суровом болоте».

В его произведениях «прослеживается нота» безотчетного страха перед неразгаданными тайнами города. В «Петербургских сновидениях в стихах и прозе» (1861) он говорит: «Еще с детства, затерянный, заброшенный в Петербурге, я как-то все боялся его. Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною». Герой «сновидений» рассказывает, как однажды, зимним вечером, в сильный мороз, когда он стоял, задумавшись над необъятной Невой, город обернулся в его глазах «фантастической, волшебной грезой» – и эта метаморфоза с удивительной силой отозвалась в его душе: «Какая-то страшная мысль вдруг зашевелилась во мне… как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый и известный только по каким-то темным слухам, по каким-то таинственным знакам»./44/.

А тут же рядом влачит жалкое существование какой-то по-своему тоже фантастический чиновник с красноречивой фамилией Млекопитаев, с женой, сгорающей в чахотке, с некормлеными детьми и прохудившимися сапогами. Самое удивительное, что в представлении Достоевского, на эту убогую жизнь тоже падает свет волшебства и фантастики.

Практически во всех его произведениях, таких как «Бедные люди», «Белые ночи» и других, Петербург выступает как враждебная, беспощадная сила, губительная для многих людей. Губительна петербургская среда и для Р. Раскольникова, главного героя романа «Преступление и наказание». )