Речь шла здесь о характере художественного творчества, но в известной мере данные суждения могут быть отнесены к различиям политической и духовной жизни этих городов в целом. Ибо при всех революционных катаклизмах столица вплоть до 1917 года сохраняла свои дисциплинарную, регламентирующую, рационально - организующую функции. Москва же – относительную свободу, стихийность эмоциональных реакций, и казалось, что такова природа национального российского духа.

Искусствовед Н.Пунин, в полном соответствии с только, что приведенными суждениями Бенуа утверждал, что на Всероссийской музейной конференции, проходившей в 1919 году в Петрограде, этот город как всегда обнаружил свои организующие тенденции и свое систематически -проработанное мировоззрение, тогда как Москва все время выявляла свою хаотическую стихийность, являясь тем самым началом дезорганизующим и беспринципным. Понятно, что в каждой области культуры эти различия имели свои силы и определенность - в музыке они были видимо менее яркими, чем в балете или живописи; но хотя музыковеды подчас возражали против преувеличения значений различий между «петербургской» (Римский-Корсаков) и «московской» (Танеев) композиторскими школами, об их существовании говорит хотя бы свидетельство Чайковского, что таково было «распространенное в русской музыкальной публике представление». Исследовательница русской музыкальной культуры того времени назвала одну из глав своей книги «Московские классицисты и петербургские классики» и описала в ней различие путей обусловленное культурно-психологическим климатом двух русских столиц.

Изучение истории русской фотографии привело к выводу, что в начале XX века в Москве и Петербурге господствовали разные взгляды на изучение фотографии: москвичи хотели видеть в ней «чистое искусство», подобное живописи, которое должно экспонироваться на выставках, а петербуржцы понимали фотографию значительно более широко, оценивая возможности ее использования в науке и технике.

Особенности «двух культур» России того времени сказались и на характере московской и петербургской архитектуры. При несомненном усилении черт общности, обусловленном функционально, технологически и расширившейся возможностью одних и тех же архитекторов работать и тут и там, застройка не могла не следовать сложившимся в обоих городах традициям; поэтому преобладавшей в Москве ориентации на древнерусскую архитектуру, Петербург противопоставлял европейский вкус, проявляя пристрастие к ренессансным формам и находя в большинстве случаев способы эстетического контакта нового строительства в стиле модерн с собственной классицистической архитектурой.

Европеизм продолжал направлять культуру столицы, и даже переименование города в Петроград в начале империалистической войны, лишившее его имя изначальной формы, имело чисто символическое значение и не сказалось сколько-нибудь серьезно на основной ориентации его жизни. Во всех своих разделах – в сфере образования, в гуманитарных науках, в характере философской мысли – она несла заложенный в себе Петром заряд «окна в Европу»,противопоставлявший неославянофильским, националистически – почвенническим позициям, господствовавшим в Москве. В Петербурге-Петрограде продолжали успешно работать немецкоязычные гимназии, здесь получила признание неокантианская философия, тогда как Москва оставалась центром формирования религиозно-философской мысли, которая при всей критичности отношения некоторых ее представителей и к славянофильству, и к официальному церковному православию, видела национальную природу русской философии в религиозной основе и противопоставляла мессианистскую «русскую идею» не только революционной идеологии марксизма, но и демократическим традициям русской интеллигенции XIXвека, а вместе с ними и рационализму как таковому, во всех его проявлениях – в частности, в обосновании петербуржцами научного характера философии. Правда, в некоторых отношениях города «менялись ролями» – Петербург становился защитником художественных устоев от безудержного движения молодежи осваивавшей новации европейского искусства, а источником этого движения в России оказывалась Москва: здесь были собраны и стали общедоступными две грандиозные коллекции западного современного искусства – пушкинская и морозовская. В первых десятелетиях XX века произошло своего рода «разделение труда» между Москвой и Петербургом: Москва стала центром философской мысли, Петербург – центром художественного творчества. Если во второй половине XIX века столичная культура противопоставляла почвеннической ориентации Москвы почерпнутые на Западе сциентистско – техницистские устремления, то в начале XX столетия она как бы возвращается к традиции пушкинского Петербурга, берет в качестве символа веры провозглашенный Достоевским лозунг: «красота спасет мир»; и упованию москвичей на религиозное обновление народа и человечества противопоставляет «религию красоты», эстетическую утопию, признание художественно-образного усвоения реальности наиболее эффективным способом перенесения человека в царство духа. Вот почему Москва стала родиной религиозно-философской мысли, а Петербург – местом рождения художественного символизма.

И в заключение своей работы Каган приходит к выводу, что, как бы ни стирала современная цивилизация различия между Москвой и Петербургом, культурно-исторические особенности обоих городов должны не только сохраниться, но и углубиться, ибо в них выражается неповторимая индивидуальность каждого, бесконечно ценная культура. На этой основе и будет развертываться диалог двух столиц, а не их противоборство.

Таким образом, и К.Г.Исупов, и М.С.Каган в своих работах определяют важнейшую черту русской культуры – биоцентризм.

1.3. Петербург-Москва в современной публицистике.

В данной главе мы остановимся на одной работе, которая принадлежит бывшему мэру Санкт-Петербурга А. Собчаку.

Работа называется «Из Ленинграда в Петербург: путешествие во времени и пространстве». Автор совершает путешествие из Ленинграда в Петербург.

А.Собчак говоря о современном Петербурге считает, что он конечно, много потерял, но, к счастью для нас, не утратил полностью своего петербургского качества – духовного, интеллектуального и культурного центра России, одного из важнейших центров классической европейской культуры. Интеллектуально-культурный феномен Петербурга не был тождественен его столичному положению, оказался шире его столичности.

Атмосферу нынешнего Петербурга во многом определяет столь характерная для него смесь превосходства и ущемленности. Чувство превосходство постоянно рождается горожанами сознанием того, что мы живем в единственном по-настоящему европейском городе России с его особой духовностью и культуры. Но это сознание собственного превосходства, витающего в атмосфере города, удивительным образом соединено с чувством ущербности, административной ущемленности города, упорно сопротивляющегося низведению его на уровень провинциального губернского центра. Именно – это чувство – источник открыто демонстрируемого петербуржцами презрения к Москве как «большой деревни» /? /, – полагет политик и публицист.

А. Собчак, как и многие другие исследователи, уверен, что Петербург создавался, прежде всего, в противовес Москве. Петр, устав бороться с косностью, азиатчиной, казнокрадством московского боярства, решил все начать на новом месте. «Царь оставил Москву, как бросают постылую, нелюбимую жену: враз и навсегда» /45/.

Наиболее интересным является в работе вопрос, касающейся римских приоритетов. Как мы знаем, Петербург иногда называют «Северным Римом». А. Собчак считает, что это определение имеет своим источником именно теорию «Трерьего Рима» – нового центра христианства, призванного сыграть в европейской истории не меньшую роль, чем древний Рим и его преемница Византия. Однако идеологи «Третьего Рима» адресовали это обоснование не Петербургу, а Москве, бывшей в ту пору столицей Московского царства. Но Москва никогда не была столицей российской империи. Ею был только Петербург. С именем Петербурга связан «императорский» период российской истории. Все российские императоры похоронены в Петропавловском соборе в Петербурге. В Москве покоится лишь прах русских царей и коммунистических вождей. Поэтому сравнение Петербурга с Римом более основательно и исторически достоверно, чем аналогичное уподобление Москвы. Да и чисто зрительное восприятие Петербурга с его стройными классическими формами невольно вызывает в памяти образы античного Рима, а не славянской Москвы. )