В первые недели восстания отряды состояли из тех же слоев, что и сама повстанческая организация, т. .е. из ре­месленников, рабочих, служащих, студентов, крестьян, дворовой службы, мелкой шляхты. Оружие повстанцев составляли косы (прикрепленные к древку не поперек, а вдоль), пики, топоры, реже — охотничьи ружья и писто­леты, наконец, оружие, захваченное у противника. Несмот­ря на чрезвычайные трудности борьбы, в том числе и при­родные (зимний период), первые повстанцы были преис­полнены энтузиазма и жажды сражаться с врагом. Они рассчитывали лишь на собственные силы и верили в по­беду. Не имея оружия, повстанцы шли в бой, чтобы «ру­ками добыть ка1рабины, а карабинами пушки». На запрос Лянгевича об оружии Бобровский отвечал, что оружие для восстающих всегда находится у противника. Малочислен­ные и плохо вооруженные повстанцы шли в открытый бой с могущественным противником. Беззаветная преданность справедливому, святому делу рождала этот героизм и при­носила известные успехи. Повстанцы не могли одолеть многочисленную и хорошо вооруженную армию русского царизма, но они добились того, что восстание развивалось. Оно не погибло через несколько дней, как того ожидали царские правители, Велепольский и польские имущие классы, но продолжалось уже много недель и все более усиливалось. И в этом заключался главный успех восста­ния в его первый период.[35]

Генерал Людвиг Мерославский принял пору­ченный ему пост, устроил по этому случаю особую цере­монию, но из Парижа выехал только 10 февраля. Спустя неделю он перешел русскую границу в направлении Влоцлавка (в северо-западном углу Царства Польского) и по­лучил в свое распоряжение отряд повстанцев числен­ностью около 100 человек. Здесь он выпустил воззвание, в котором призывал многомиллионный народ к восстанию, рекомендуя обеспеченным и образованным людям поднять на борьбу «необозримые тучи деревенского люда». Од­нако через два дня, 19 февраля, Мерославский потерпел поражение в стычке возле деревни Кшивосонд. После этого он получил новый отряд численностью до 700 чело­век, но и этот отряд вскоре же был рассеян царскими войсками возле деревни Нова Весь. Оба поражения были обусловлены прежде всего неуменьем Мерославокого вести партизанскую «малую» войну, его неосторожностью и не­предусмотрительностью. Расстроенный неудачами, Меро­славский не нашел иного решения, как покинуть родину: 23 февраля он перешел прусскую границу и вернулся в Париж, не послав в Варшаву предварительно никакого уведомления.

Неприглядная история с Мерославским вызвала боль­шое разочарование в национальном правительстве. Оно решило, что если Мерославский не приедет в страну до 8 марта, то постановление о его назначении отпадет само собой. Мерославский не приехал и его диктатура, таким образом, прекратилась. Она не принесла восстанию ни­чего, кроме ущерба.

В это время (в конце февраля) национальное прави­тельство пополнилось представителями Исполнительной комиссии, однако вскоре после отсева некоторых членов оно осталось почти в прежнем составе, именно: Бобров­ский, Авейде, Яновский, Гиллер, Майковский и директор пароходного общества на Висле Леон Круликовский.[36]

Восстание началось без предварительной подготовки крестьянства к участию в нем. Руководители повстан­ческой организации опасались, что массовое движение вооруженных крестьян против царизма может перерасти в социальную революцию против польских помещиков. Естественно, что крестьяне в массе своей не поднялись на борьбу за национальное освобождение.

Фактическое отношение различных групп крестьянства к восстанию в первые недели было самым различным.

Многие крестьяне участвовали в повстанческих отря­дах с первых дней движения. Это имело место главным образом в восточных воеводствах — Подляском и Люблинском, где повстанческой организации удалось завербо­вать многих крестьян еще перед восстанием. Отряд ксендза Бжоски, совершивший нападение на г. Лу­ков, состоял в большинстве своем из крестьян. В отряде ксендза Пашковского, совершившего наиадение на Ласкажев, были одни крестьяне. Значительную часть состав­ляли крестьяне в отрядах Леона Франковского и Mapтинa Борелевского (Лелевеля).[37]

В то же время в ряде случаев крестьяне выступили против повстанцев, которых они рассматривали как за­щитников помещичьих интересов. Повстанческая органи­зация не сумела накануне восстания доказать крестьянам народного и освободительного характера своих целей. С другой стороны, царские власти всячески старались очернить повстанческое движение как дело помещичье и антикрестьянское. Поэтому выступления крестьян про­тив повстанцев в первые недели восстания следует рас­сматривать не как движение антинациональное, а как движение социальное, направленное против помещиков. Крестьяне помнили события 1846 г. в соседней Галиции, аграрную реформу в ней рассматривали как результат крестьянских выступлений против повстанцев и думали, что своей борьбой против шляхетского восстания скорее добьются земли и свободы. Первая неделя восстания, ког­да царские войска очистили многие территории, а новых властей не было, казалась крестьянам благоприятным мо­ментом для предъявления своих претензий к помещикам. Естественно, что во многих местах крестьяне выступили против помещиков. Часто они прикрывали свои выступле­ния заявлениями о желании усмирить повстанцев, но это не меняет социальной сущности подобных выступлений; крестьяне своими антиповстанческими заявлениями прос­то предохраняли себя от репрессий царских властей.

Движение крестьян против помещиков в начале вос­стания не было повсеместным и наблюдалось главным образом в южной части Царства Польского — в Люблинской и Радомской губерниях. Только в одном Опочинском уезде крестьянское движение приняло массовый характер. Здесь повстанцы допустили ошибку: издали приказ о мо­билизации всех мужчин, включая крестьян, в возрасте от 18 до 36 лет. Крестьяне, освобожденные от рекрутского набора по указу Велепольского, подвергались насильствен­ной мобилизации со стороны повстанческой власти, задачи которой еще не были ясны крестьянам. Естественно, что все население деревень было охвачено брожением. Кре­стьяне деревни Волька Клуцка, принадлежавшей жесто­кому эксплуататору и яростному противнику восстания, взбунтовались. Движение перекинулось на другие деревни и охватило свыше 50 населенных пунктов. Крестьяне на­падали на помещичьи усадьбы, забирали имущество, изби­вали и арестовывали помещиков, арендаторов и других «подозрительных» лиц. Царские власти направили в уезд военные силы и усмирили крестьян, многие из которых были арестованы; лица, арестованные крестьянами, поч­ти все были освобождены. Уже это свидетельствует, что движение крестьян в Опочинском уезде по существу было направлено прежде всего против помещиков, а не против повстанцев.

В ответ на выступления крестьян против повстанцев и помещиков повстанческие власти применяли жестокие репрессии. Многие крестьяне, обвиненные в шпионаже, в подстрекательстве или активных выступлениях против национального правительства, были расстреляны или по­вешены. Десятки крестьян были осуждены, в частно­сти, Лянгевичем. Трудно сказать, сколько крестьян было казнено в первые недели восстания, но в течение всего года, как полагает проф. Кеневич, погибло около 200— 300 крестьян. Повстанческие репрессии против крестьян свидетельствовали о неправильном отношении руководя­щих деятелей восстания к крестьянам и, следовательно, ослабляли силы восстания.

Что касается основных масс крестьянства, то их отно­шение к восстанию было выжидательным. Манифест и аг­рарные декреты повстанческого правительства вызвали сочувствие среди крестьян. Во многих местах повстанче­ские власти оформляли наделение крестьян землей и от­мену чиншей о виде специальных документов, подписан­ных представителями крестьян, помещиков и пов­станческой власти. Однако крестьяне не вполне верили повстанцам, сомневались в успехе их дела и поэтому воз­держивались от поддержки их борьбы. Несомненно, такое отношение крестьян к восстанию набрасывало тень на его перспективы. )