В качестве доказательства его политического лицемерия можно привести вторую речь против Сервилия Рулла, где «первый демократический консул» весьма забавным образам дурачит свою публику, поучая ее, что такое «истинная демократия». Само начало этой речи посвящено только восхвалению самого себя, якобы первого «нового человека», выбранного в консулы «истинного демократа». Он даже готов воздать должное Гракхам и не считает как некоторые другие консулы, положительную оценку их деятельности преступлением. Но если мы просмотрим другие его сочинения, то найдем там уже совершенно другую оценку «… но его сыновья (т.е. Гракхи) при жизни своей не снискали одобрения, а после их смерти их относят к числу людей, убитых по справедливости»(5), и это слова «истинного друга народа»! Далее в своем стремлении разоблачить «антидемократическую» сущность законопроекта Сервилия Рулла, Цицерон ловит его на слове, Рулл имел неосторожность высказаться в сенате о городском плебсе что его следует вычерпать, (что кстати и входило в планы демократов для снятия напряженности в столице), «… и сказал в сенате, что городской плебс чересчур много силы забрал в государстве и что его следует вычерпать; ведь он употребил именно это слово, точно говорил о какой-то выгребной яме, а не о сословии честнейших граждан»(3). Но настолько ли «искренним» было это возмущение Цицерона, можно судить на основании того, что впоследствии он неоднократно употребляет это же выражение, но уже от своего имени, так во второй речи против Катилины он произносит «… пусть они удаляться, пусть уезжают; не допускать же им, чтобы несчастный Катилина чах от тоски по ним. … О, какое счастье будет для государства, если он извергнет эти подонки Рима.» (1).

Более подробно разбирать борьбу Цицерона против Катилины и Рулла нецелесообразно, так как она была рассмотрена в предыдущих главах. Попробуем более подробно остановиться на деятельности Цицерона, как на отрабатывания «векселя доверия» выданного ему оптиматами. Необходимо вспомнить что в 66 году Цицерон активно поддерживал закон Манилия о предоставлении неограниченных полномочий Помпею на востоке. Помпей в это время находился в коалиции с демократами, и это выступление Цицерона, не могло прибавить ему популярности у оптиматов. В последующем выступление на суде против Гая Вереса, которого защищали представители таких известнейших патрицианских родов, как Корнелии и Меттелы, конечно не говорило в пользу Цицерона в глазах аристократии. Только страх перед избранием в консулы Катилины, и неимение у самих оптиматов достойных кандидатур, вынудило их сделать ставку на Цицерона. Естественно Цицерон прекрасно понимал, чему и кому он обязан своим избранием. Сохранилось и высказывание самого Цицерона, о том что он решил «держатся пути оптиматов». Решительно он говорит о переходе на этот путь и называя точную дату, в письме Лентулу Спинтеру: «В мое консульство, помню уже с самого начала январских календ, были заложены прочные основания для укрепления сената».

Своей победой над Катилиной, Цицерон завоевал прочные симпатии оптиматов. Он стал для них «своим», что он неоднократно подчеркивает в своих сочинениях, достаточно просмотреть его трактат «Об обязанностях», он так и пересыщен высказываниями «мы отцы сенаторы» и т.п. в том же духе, с вполне понятным желанием человека вышедшего из всаднической среды, быть большим оптиматом чем сами оптиматы. Но победа Цицерона была иллюзорной, демократия потерпела лишь тактическое поражение. Цицерон просто не мог понять того, что уже поняли демократы, этого не понимал так же и Помпей, в современном состоянии римской республики эффективное управление ею, могла обеспечить только единоличная власть основанная на опоре на армию. Уже во время войны между Суллой и популярами авторитет сената начал расшатываться. Хотя в консульство Цицерона авторитет казался незыблемым, но это состояние было иллюзорным, он перестал быть единственным центром политического руководства. Военная реформа Гая Мария, приведшая к появлению профессиональной армии, которая воевала в ожидании хорошей оплаты лично от своего полководца, а не от сената, давала возможность полководцу обладающим достаточным авторитетом, вести их даже против своего родного города. В политической жизни римской республики появился новый, и самый сильный фактор – армия. Время блестящих речей в сенате и на форуме неотвратимо приближалось концу. Поддержка сената и опора на него теперь уже не гарантировали устойчивого положения в политическом руководстве республики.

Цицерон еще принимал поздравления и восхваления за подавления заговора Катилины, но уже после 10 декабря 63 года вновь избранные народные трибуны Метелл Непот и Кальпурний Бестиа (кстати бывший катилинарец), стали открыто обвинять его в незаконной казни римских граждан. Цицерону даже запретили выступать с прощальной речью по окончании его консульства, разрешив произнести только обычную в этих случаях клятву. Эти нападки вынудили сенат принять решение, что бы защитить своего глашатая, что всякий кто попытается потребовать отчета от участников казни катилинариев, будет объявлен врагом государства. Но демократы добились своего, в 58 году т.е. через четыре года народный трибун Клодий, отправляет Цицерона в изгнание, а Катона якобы с заданием, но на самом деле в почетную ссылку на Кипр. Сенат уже практически устраненный от руководства республикой уже не смог защитить своих верных сторонников.

Консульство Цицерона, это вершина его политической карьеры, его возвышение в конце жизни, когда он поддерживал Октавиана его борьбе против Марка Антония, только с большими натяжками можно считать возвращением Цицерона к руководству государством. Можно смело утверждать что консульство Цицерона , было вершиной не только его политической карьеры, но последней победой оптиматов над демократами. Тактическая победа сената обернулась его поражением, демократы опять сблизились с Помпеем, и против такой коалиции сенату нечего было противопоставить, как говорилось выше оптиматы уже не могли выдвинуть из своей среды лидеров, способных бороться с демократией. Цицерон в силу своей патологической трусости просто не мог стать лидером оптиматов. Как уже было сказано выше новое время диктовало и свои условия, политическую силу мог иметь только тот за кем стояла армия, преданная своему руководителю и идущая за ним куда угодно. А Цицерон который всегда называл себя «человеком тоги, а не меча», просто физически не мог управлять армией, а тем более претендовать на роль лидера римской республики.

5. Заключение.

Поражение катилинариев можно рассматривать как общее поражение демократического движения. Планы сторонников Катилины поджечь Рим, обнародованные Цицероном, привели к тому, что умеренная часть римского общества, традиционно поддерживающая демократию, примкнула к партии оптиматов. Косвенные улики участия в заговоре Марка Красса и Гая Цезаря, чье участие если не в самом заговоре, то в общей подготовке и подталкиванию заговорщиков можно считать доказанным. Привело к окончательному сближению Помпея с аристократией, и как следствие временному поражению демократического движения. Но и победа аристократии так же не была полной. Так заявление на заседании сената одного из доносчиков об участии в заговоре Красса, было кассировано сенатом, а самого свидетеля заставили отказаться от своих показаний. Общая слабость аристократии, и отсутствие в ее рядах лидеров подобно Сулле, не позволила ей укрепить свое довольно шаткое положение. Сближение Помпея с оптиматами так же не было прочным. Косность мышления, политическая близорукость, оптиматов не смогли образовать достаточно прочный союз с Помпеем. Когда он предложил Катону, породниться, этот «Дон Кихот» аристократии, в силу собственной ограниченности не мог понять всех выгод создавшегося союза, и с негодованием отверг предложение Помпея. Фактически Катон сам снова направил Помпея на союз с демократами. Что и случилось в 60 году когда Цезарь объединил Красса и Помпея в «Первом триумвирате», и фактически поделив власть над Римом. )