На Дфине полки вновь соединились, и брожжением вспызнуло с новой силой. Полковники, подполковники и капитаны были отставлены. Их обязанности восставшие возложили на выборах, по четыре человека в каждом полку, и решили идти на Москву: «Умрем друг за друга; бояр перебъем, Кокуй вырубили, а как будем на Москве нас и чернь не выдаст».1

Сам факт, что представления о хорошем царе ассоциировались у стрельцов с именем Софьи, свидетельствуют не только об их царистской идеологии, но и об авторитетности Софьи на стрельцов проявилось и в эволюции их среде. Влияние Софьи на стрельцов проявилось и в эволюции характера выдвигаемых ими требований. Представители 175 стрельцов, появившихся в Москве в марте 1698 г., требовали удовлетворения жалоб, вызванных тяготами службы и испытаниями, выпавшими на их долю в связи с повышением цены на хлеб, для приобретения которого жалованья не доставало. После возвращения 175 стрельцов в полки их сослуживцы настолько «прозрели», что стали домогаться смены правительства. Ясно, что такое «прозрение» наступило не без постороннего влияния. Известие о бунте в Москве получили 10 июня. Боярская дума решила отправить против взбунтовавшихся стрельцов боярина и воеводу Алексея Семеновича Шеина, поручив ему не пропускать стрельцов в Москву и добиться их возвращения в «указные места». В помощники к Шеину Дума определила генерал — поручика Петра Ивановича Гордона и князя Ивана Михайловича Кольцова-Мосольского.2

17 июня царское войско встретило стрельцов под Воскресенским монастырем при переправке через реку Истру. Стрельцы прислали к Шеину письмо, в котором жаловались, что в Азове терпели всякую нужду, зимою и летом трудились над городовыми крепостями, потом из Азова перешли в полк к князю Ромодановскому, голод, холод и всякую нужду терпели: человек по полтораста их стояло на одном дворе, месячных кормовых денег не ставало и на две недели. Из Торопца Ромодановский велел вывесть их на разные дороги по полку, отобрать ружье, знамена и велел коннице, обступил их вокруг, рубить. Испугавшись этого, они идут к Москве, чтоб напрасно не умереть, а не для бунта; пусть дадут им хотя немножко повидаться с женами и детьми, а там, как представиться случай, и они опять рады идти на службу.1

Сражение 18 июня под Воскресенским монастырем еще одно свидетельство архаичности стрелецкого войска и полной неспособности решать стоявшие перед страной внешнеполитические задачи. Итак, стрельцы «знамена преклонили, и ружье покинули, и били челом государю виною своего». Шеин распорядился взять под стражу активных участников бунта «до его, великого государя, указу». Указ последовал через два дня: выборных в полках «казнить смертью при всех стрельцах».

Шеин в течение недели, с 22 по 28 июня, провел следствие и сразу же велел казнить 122 человека и 140 бить кнутом.2 И после того были великие и пытки им, стрельцом жестокия. И по тем розыскам много казнены и повешены.3

Когда в Москве появился Петр, розыск давно закончился. Царь не удовлетворился рассказами о бунте и сам изучал материалы розыска. Петр считал, что следователи до конца не выяснили целей выступления стрельцов и степени причастности к нему сил, которых он называл «семенем Милославского». А стрельцы понесли чрезмерно мягкое наказание.

Петр решил возобновить розыск, причем все руководство им он взял в свои руки. Судьба всех стрельцов была предрешена царем еще до завершения следствия: «А смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали и бились против Большого полка».1

И по розыску та стрельцы казнены розными казньми. И по всем договорам те стрельцы кладены на колесы тела их по десяти человек. А ныне повышены были по всему Земляному городу у всех ворот по обе стороны. А ныне вешены на Девичьем поле перед монастырем и в руки воткнуты им челобитная, где написано против их новинки… А пущие из них воры и заводчики, – и у них, за их воровство, ломаны руки и ноги колесами.2

В истории со стрельцами Петр предстает перед нами неистово жестокими. Но таков был век. Новое прибивало себе дорогу так же свирепо и беспощадно, как цеплялось за жизнь отжившее старое. Стрелецкий бунт 1698 г. был третьей попыткой стрельцов преградить Петру путь к власти. Ясно, что у него были свои основания ненавидеть их и вкладывать в борьбу с ними весь свой темперамент.

Астраханское восстание

Восстание произошло в наиболее сложный период правления Петра I. Хотя перелом в войне со Швецией уже начался, военные успехи России осуществлялись при максимальном напряжении сил страны. Война, постройка заводов, реформа армии и другие мероприятия Петра тербовали огромных средств и большого количества рабочих рук. Рост бюджета порождал новые налоги, реформа армии сопровождалась не только наборами рекрутов, но и сложной перестройкой военного аппарата, приводившей к изменениям в условиях службы стрельцов и солдат жилых полков. По всей стране резко ухудшилось положение народных масс. Оно усугубилось ростом помещичьей эксплуатации в деревне и типично феодальным произволом администрации в городах.3

Вспыхнув в Астрахани, восстание 1705-1706 гг. быстро распространилось на соседние города: Черный и Красный Яры, Гурьев, Терки и их округу с пестрым как по социальному, так и по национальному составу населением. Оно продолжалось более 6 месяцев и вызвало сильнейшую тревогу правительства.

Обстановка, сложившаяся в начале 18 века в Австрахани и ближайших к ней городах, вызвала сильнейшее недовольство всех слоев местного населения. Особенно сильно оно охватывало служилых людей, стрельцов и солдат, которые ощущая тяжесть общего роста налогов и повинностей не меньше, чем посадские люди, кроме того, остро реагировали на изменения в своем положении, а также на произвол полкового начальства и городовых воевод.1 Но положение стрельцов и солдат определилось не столько выполнением работ в пользу воеводы, сколько общим увеличением их повинностей: помимо караульной и гарнизонной службы они выполняли многочисленные казенные работы в качестве гребцов, кормильцев, грузчиков и т. д.

Самым обременительными работами считались сооружение селитряного завода, варка селитры и особенно заготовка дров, на которой одновременно работало по 600-700 человек.2

В начале 1705 г. был дан указ о снижении хлебного жалованья стрельцам. Поскольку спекулируя хлебом, Ржевский систематически затягивал выдачу хлеба служилым людям и приписным ремесленникам, указ правительства был воспринят как новая «обида» воеводы. В городе и за его пределами стал упорно передаваться слух, что «воевода хотел у них убивать и денежного жалования». Ему приписывали также инициативу введения некоторых новых налогов, в частности больно задевшего астраханцев указа о взыскании причальных и отвальных пошлин. «Худо де в Астрахани делается от воеводы и начальных людей стали велики обиды, завели де причальные да отвальные, хотя де хворосту на 6 денег в лотке привези, а привального дай гривну. Быть де тамошне, а даром не пройдет!» – возмущался один из стрельцов Конного полка.1

«А воевода Ржевский велел брать крепостных дел подьячим сверх указу лишних денег, и те деньги брал себе, и о тех поборах к Москве и в Казань посылали челобитчиков, а указу о том не учинено, а о вышеписанных всех обидах хотели они для челобитья из Астрахании послать, и их не пустили».2 Волнующие слухи ходили по городу всю весну и особенно усилились в начале лета, когда Ржевский начал проводить в жизнь указы о немецком платье и брадобритии, которые из-за его тактики оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения населения Астрахани.3 «Воевода не дал срока в деле немецком платья для своей корысти, посылал по многие праздники и воскресные дни капитана Глазунова да астраханца Евреинова к церквам и по большим улицам и у мужика и у женска полу русское платье обрезывали не по подобию и обнажали перед народом, и усы и бороды, ругаючи обрезывали с мясом.4

Не отставали от воевода стрелецкие и солдатские полковники. Рассуждали они так: «Воевода – де сидит в городе, хочет с города сыт быть, а я – де полку полковник, завсегда хочу с полка сыть быть и напредки, покуда поживу в полку, буду сыт и стану брать».5 Так, «Чижевский у стрельцов ружья обобрал, хлебного жалованья давать им не велел, с бань брал по рублю и по 5 алтын, с погребов по гривне, подымных по 2 деньги с дыму, …, от точенья топоров по 4, с варенья пив и браг с конных по 5 алтын, с солдат и пеших стрельцов по гривне, с малолетних, со вдов и которые в Свейском походе, и женам их и детям платить было нечем, и тех сажал на караул и бил на правеже, и многие дворишки продавали и детей закладывали…»6 )