Окружение царевича сложность из лиц, причастных к его воспитанию. Подражая отцу, Алексей тоже называл круг свои приближенных «компанией». «Компания» сына существенно отличалась от «компании» отца. И дело было не только в разной степени одаренности лиц, входивших в ту и другую «компании», и их причастности к современным событиям, но и в принципиально ином отношении к этим событиям. Члены «компании» Петра являлись активными участниками преобразований, каждый из них в меру сил и способностей вносил лепту в дело, требовавшее от них полной отдачи. Члены «компании» царевича Алексея были всего на всего созерцателями происходившего, причем созерцателями не только пассивными, но и враждебными.

Чем дальше, тем явственнее становилась отчужденность в отношениях отца с сыном. Поручения отца царевич считал тяжелой обузой – выполнял их, надлежало трудиться, а к труду он относился с нескрываемым отвращением. Когда наследник стал взрослым, то заменил комнатные игры с девчатами хмельным застольем.2

У Петра было немало оснований для недовольства поведением сына. Гресь вызывало не только тяготения Алексеяк монахам и кликушам, но главным образом безразличие к тому, чем жила страна. Первая приобщение царевича к делу состоялось в 1704 г., когда он находился в составе русских войск, осаждавших Нарву, а затем участвовал в торжествах, устроенных в Москве по случаю овладения этой крепостью. В 1707 г. царевич был послан в Смоленск для заготовки провианта и фуража; осенью того же 1707 г. ему был поручен надзор за укреплением Москвы на случай похода на столицу войск Карла XII.

Н вскоре представился случай убедиться в том, что сын проявил к поручению полное равнодушие и был озабочен не столько его выполнением, сколько пьянством в кругу друзей. Царевич прислал в Преображенский полк, командиром которого являлся Петр, малопригодных рекрутов, чем вызвал гнев царя. Петр проявлял снисхождение к ошибкам, но никогда не прощал малодушия и промахов, порожденных отсутствием прилежания. «Я зело недоволен, – прочел сын в письме отца, – присылаю в наш полк рекрутов, которые и в другие полки не все годятся, из чего вижу, что ты больше за бездельем ходишь, нежели дела по сей так нужный час смотришь».1

В 1710 г. царевич находился в Дрездене, а в следующем году был занят устройством брачных дел. Алексею отец прочил в супруги вольфенбюттельскую принцессу Шарлотту Христину Софию, сестра которой была замужем за австрийским императором. Свадьба состоялась 14 октября 1711 г. в Торгау.

Брак не внес существенных изменений в жизнь царевича. Высокая и худая, с лицом изуродованным оспой, Шарлотта не пользовалась любовью Алексея: «Жену мне на шею чертовку навязали; как к ней не приду, все сердитует и не хочет со мной говорить». Основания для «сердования» у европейски образованной и воспитанной Шарлотты были – супруг часто пербывал в пьяном разгуле, к тому же завел фаворитку. У его учителя Никифора Вяземского была крепостная Евфросинья Федорова. Она приглянулась царевичу и привязанность к ней и даже нежные чувства он сохранил до конца дней своих.1

Безмятежная жизнь царевича оборвалась для него совершенно неожиданно в один из осенних дней 1715 г. 27 октября хоронили супругу царевича Алексея, скончавшуюся после родов сына.2 Сразу же после похорон царь‑отец поставил в письме к сыну вопрос весьма круто: «Ибо за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то как могу тебя, непотребного пожелать. Лучше будь чужой добрый, неже своей непотребный». Окружившие Алексея в Петербурге «компанейцы» посоветовали податься в монахи, а там видно будет: «клобук не гвоздем к голове прибит».

Петр, будучи в Копенгагене, пригласил Алексея к себе, надеясь убедить сына переломить себя. Но окружение Алексея и прежде всего бывший интендант Адмиралтейства А.В. Кикин уговорили царевича использовать письменное приглашение в Копенгаген для бегства за рубеж (в Рим или Вену). Немалым стимулом к этому было желание Алексея сохранить любовную связь с Ефросиньей Федоровой. Кикин подготовил побег, и 10 ноября 1716 г. в дом вице-канцлера венского двора Шенбория вошел русский царевич и заявил, что «император должен спасти» его и что он хочет царствовать.

Тем временем в Копенгагене Петр так и не дождался исчезнувшего сына. Начался долгий розыск, и только в марте 1717 г. порученцы Петра установили, что Алексей нахрдится в Эренберге. Предстояла сложная дипломатическая борьба с венским двором, который намеревался в защите Алексея объединиться с Англией.

Убедившись в лояльном отношении к себе со стороны Франции и отчасти Англии, Петр посылает в Вену опытного дипломата Петра Андреевича Толстого и гвардии капитана Александра Ивановича Румянцева с жестоким приказом вернуть Алексея в Россию. В долгих многолетних переговорах Толстой проявил недюжинную изворотливость и настойчивость. Он пошатнул уверенность Алексея и прочности австрийской опеки, при этом, сумел склонить на свою сторону девицу Ефросинью. В итоге 4 октября 1717 г. Алексей объявил о согласии вернуться в Россию1 «… недостойному всем моем своевольном отъезде, будет, буде я возвращуся, прощение …И, наделся на милостивое обещание ваше, полагаю себя в волю вашу и с присланными от тебя, государя, поеду из Неаполя на сих днях к тебе, государство, в Санкт-Петербург.

Всенижайшим и непотребный раб и недостойный назваться сыном Алексей».2 3 февраля 1718 г. царевич въехал в первопрестольную Москву.

На первой встрече царя с беглым сыном царевич умолял о прощении и о даровании ему жизни. Царь же потребовал отречения, на что царевич тут же согласился и подписал присягу, на что царевич тут же согласился и подписал присягу новому наследнику (Петру Петровичу).

Получив от сына сведения о сообщниках, Петр возглавил следствие. Сразу же было взято под стражу 50 человек. Среди них были А.В. Кикин, Иван Афанасьев, сенатор Михаил Самарин, брат адмирала Апраксина Петр Афанасьев, князь Василий Долгорукий и много других известных старине лиц. Тут же в Москве произведены были первые казни. А.В. Кикина колесовали.

18 марта весь двор отправился в Петербург. Там были продолжены следствие и суд. Причем, теперь уже все дело было передано в руки «вернолюбивых господ министров, Сената и стану воинскому и гражданскому». Поступая так Петр был предельно честным и проявил величайшее мужество: «Я с клятвою суда Божия письменно обещал одному своему сыну прощения и потом словесно подтвердил, ежели истину скажет, хотя он сие и нарушил утайкою наиважнейших дел, и особливо замыслу своего бунтовского против нас, яко родителя и государя своего». Обращаюсь к духовенству, Петр сказал: «Смотрите, как зачерствело его сердце… Соберитесь после моего ухода, вопросите совесть свою, право и справедливость, и представьте… ваше мнение о наказании… Я прошу вас не обращать внимания ни на личность, ни на общественное положение виновного… и произвести ваш приговор над ним по совести и законом».

14 июня 1718 г. царевича взяли под стражу и заключили в Петропавловскую крепость. Отныне он был на положении обычного колодника. Если в предшествующий период следствие в Москве и Петербурге Алексей жил на свободе и сам излагал ответы на поставленные вопросы, то теперь его стали подвергать пыткам. Отец присутствовал при пытках собственного сына. Царевич получил 25 ударов. Экзекуция длилась один час. Спустя 10 дней был объявлен приговор, скрепленный 127-ю подписаниями: царевич достоин смерти и как сын и как подданный. Церковные иерархи от категоричности уклонились. Однако, приговор не был приведен в исполнение. Согласно официальной версии, зарегистрированный в журнале Петербургской гарнизонной канцелярии под 26 июня, «в 7-м часу пополудни царевич Алексей Петрович в Санкт-Петербурхе скончался». Их этой лаконичной записи можно сделать заключение, что царевич скончался, не выдержав физических истязаний и нервного напряжения.1

Петр не сомневался, что все, им содеянное, чему он вместе с народом отдал таланты и энергию лучших лет своей жизни, с воцарением сына пойдет прахом и страна вновь превратиться в захолустье Европы. Судьба сына или страны – таков был у царя выбор, и он его сделал. )