И все-таки тут не может не возникнуть сомнение : не была ли эта революция в большей степени случайной, слепой и лишенной цели, не лежали ли в основе перемен не долгое размышление, а лишь волюнтаризм и безоглядность Гитлера, недостаточное понимание им того, чем бала Германия в плане ее социального, исторического и психологического своеобразия, и не имел ли он в виду, взывая к ярким образам прошлого, всего-навсего пустой традиционализм, помогавший ему скрывать за декорациями в фольклорном духе ужас перед будущим?

Не в последнюю очередь эти сомнения порождаются склонностью национал - социализма идеологически рядиться в максимально “ консервативные “ одежды. Вот что он не намеревался делать ни при каких обстоятельствах, так это реставрировать доиндустриальное государство привилегий, и никакие маскарады не должны затмевать тот факт, что он — вопреки своей амбиции восстановить немецкое прошлое, его достоинство, его аристократию — с помощью радикального насилия втолкнул страну в современность и раз и навсегда отрезал обратные пути в то авторитарно - государственное прошлое, которое благодаря охранительному темпераменту немцев держались открытыми несмотря на все социальные изменения. Парадоксально, но только с ним в Германии завершился XIX-й век. И какое бы впечатление не производил Гитлер, он был современнее или хотя бы решительнее по своей ориентации на современность, чем все его внутриполитические антагонисты. Трагичность консервативного Сопротивления как раз и заключается в том, что у его участников понимание морали во многом превосходило понимание политики : там авторитарная, глубоко погрязшая в своей романтической запоздалости Германия вела бесперспективную войну с современностью. Превосходство Гитлера над всеми его соперниками, включая и социал - демократов, основывалось именно на том, что он острее и решительнее их осознал необходимость перемен. Отрицание им современного мира проходило как раз под знаком современности, а своему аффекту он придал черты духа времени. Да и тот разлад, чье жертвой стал он как революционер, вполне им осознавался ; с одной стороны, он воздавал должное заслугам германской социал - демократии за то, что в 1918 году была устранена монархия, но, с другой стороны, говорил о “ тяжких страданиях “, которые причиняются любым общественным поворотом. А в конечном же счете внутренне желание назвать его революционером целиком связано, наверное, с тем, что идея революции представляется сознанию в тесном единстве с идеей прогресса. Но господство Гитлера не оставило незатронутой и терминологию, и одним из последствий этого не в последнюю очередь является и то, что понятие революции лишилось тут той моральной амбиции, на которую оно долго претендовало.

Однако национал - социалистическая революция захватила и разрушила не только устаревшие социальные структуры ; не менее глубокими были ее психологические последствия, и , возможно, именно в этом заключался ее важнейший аспект : она коренным образом изменила все отношение немцев к политике. До этого немецкий народ чуждался политики и ориентировался на частные взгляды, качества и цели ; успех Гитлера был частично связан с этим. А бросающееся в глаза на протяжении длительных периодов отсутствие людей, выступающих лишь при случае и как бы издалека как пассивный элемент, как инструмент или декорация, отражает что-то от традиционного немецкого воздержания от политики, что в психологическом плане так играло на руку режиму и было умело использовано им. Ибо в целом нация, которой разрешалось только маршировать, тянуть в знак приветствия руки и аплодировать, воспринимала себя не столько Гитлером выключенной из политики, сколько избавленной от нее. Всему набору ценностей — таких как “ третий рейх “, народная общность, вождизм, судьба или величие — были гарантированы массовые рукоплескания не в последнюю очередь как раз потому, что они означали отказ от политики, от мира партий и парламентов, от уловок и компромиссов. Мало что воспринималось и понималось столь спонтанно, как склонность Гитлера мыслить категориями героики, а не политики, трагики, а не социальности и замещать Вульгарную заинтересованность подавляющими мистическими суррогатами. О Рихарде Вагнере сказано, что он делал музыку для людей без музыкального слуха, с тем же правом можно сказать, что Гитлер делал политику для аполитичных.

Враждебное отношение немцев к политике Гитлер использовал двояким образом : вначале он непрерывной тотальной мобилизацией заставил людей втянуться в общественную сферу, и хотя это в подавляющей степени шло под знаком одурманивающих массовых празднеств, которые как раз и имели своей целью извести весь политический интерес, он все же не мог воспрепятствовать тому, что тем самым была порождена новая сфера переживаний : впервые нация последовательно отчуждалась от своего приватного мира. Пусть режим допускал или требовал лишь ритуальных форм участия — но сознание-то они все-таки изменяли. В результате же , в подрывных действиях социальной революции, рушился и весь привычный немецкий интерьер, вся сфера личного довольства бытием с ее мечтами, ее отчужденным от всего мирского счастьем и тоской по политике без политики.

Но, с другой стороны, и шок политической и моральной катастрофы, уготованный Гитлером стране, повлиял на изменение ее сознания. Освенцим явился символом фиаско приватного немецкого мира и его эгоцентрической самозабвенности. Конечно, это правда, что большинство немцев ничего не знало о том, что творилось в лагерях уничтожения и уж, во всяком случае, было куда хуже осведомлено об этом, нежели мировая общественность, с конца 1941 года непрерывно получавшая все новые тревожные свидетельства этого массового преступления. С немецкой стороны это подтверждается фразой Гиммлера насчет того, что немецкая общественность является политически недостаточно зрелой, чтобы понять меры по истреблению, и, следовательно, СС обязаны “ унести тайну с собой в могилу “. Отсутствие у людей реакции на ходившие слухи нельзя понять, не принимая во внимание традицию, которая издавна считала сферу политики исключительной компетенцией государства.

Использование нацистского контроля для агрессии против иностранных государств

К середине 1933 года нацистские заговорщики, захватив правительственный контроль над Германией, были в состоянии заняться дальнейшим и более детальным составлением своего плана, с уделением особого внимания внешней политике.

Агрессивные действия против Австрии и Чехословакии

Вторжение в Австрию началось 12 марта 1938 года. 13 марта Гитлер провозгласил себя главой австрийского государства и взял на себя командование вооруженными силами Австрии. Законом от того же числа Австрия была присоединена к Германии.

Одновременно с аннексией Австрии нацистские заговорщики дали лживые заверения Чехословацкому Правительству, что они не нападут на эту страну. Но в свете захвата Австрии, планы заговорщиков изменились.

21 апреля 1938 года они собрались и решили начать нападение на Чехословакию не позднее 1 октября 1938 года. С 21 апреля 1938 года и позднее нацистские заговорщики подготовили подробные и точные военные планы, предназначенные осуществить такое нападение в любой возможный момент и рассчитанные на преодоление чехословацкого сопротивления в течение четырех дней, чтобы таким образом поставить мир перед совершившимся фактом и тем самым избежать сопротивления извне. В течение мая, июня, июля, августа, сентября эти планы подвергались более точной и детальной разработке, и к 3 сентября 1938 года было решено, что все войска должны быть готовы для выступления 28 сентября 1938 года.

В течение этого же периода немецкая верхушка использовала в своих целях вопросы национальных меньшинств Чехословакии, особенно в Судетской области, вызвав дипломатический кризис в августе и сентябре 1938 года. После того как Германия угрожала войной, Соединенное Королевство и Франция 29 сентября 1938 года в Мюнхене заключили соглашение с Германией и Италией, предусматривающее уступку Судетской области Германии. От Чехословакии потребовали согласиться с этим. 1 октября 1938 года немецкие войска оккупировали Судетскую область. )