Вообще форма могла зависеть и от моды, даже моды в масштабах отдельной гимназии, но такая форма была уже неофициальная, а ношение её наказуемо. Например, так было в гимназии при лицее кн. Безбородко в Нежине: «Кто-то из гимназистов вздумал носить вместо форменной фуражки, войлочную шляпу – так называемый «бриль»… Другим гимназистам показалось это чем-то демократическим, и вот началась мода на брили. По выходе из классов, многие гимназисты появлялись в городе в этих нелепых шляпах. Их преследовало начальство и сажало в карцер»[297].

Но случалось и так, что некоторые запрещаемые, неофициальные элементы форменной одежды постепенно узаконивались: «Когда нам дали новую форму – вместо безобразных чёрных пиджаков с синими петлицами, - мундиры с серебряным галуном и с светлыми пуговицами – некоторые стали щеголять превосходно сшитой формой, подбивали полы белым атласом, нося серую шинель с багровою шалью – и вместо форменных кепи синие фуражки с белыми кантами и значком – за что даже сиживали в карцере. В конце концов, фуражкой было оффициально заменено кепи…»[298].

И всё же для школы форменная одежда была настолько характерна, что её учащегося невозможно себе представить без формы. При этом форма помогала контролю над учащимися, она выдавала их (значок на фуражке показывал, из какой именно гимназии ученик) и, по разумению начальства, дисциплинировала учащихся.

5.2. Распорядок дня

Продолжая описание быта учащихся, нужно отметить, что быт школьников зависел, прежде всего, от таких вещей, как распорядок дня. Пожалуй, только у учащихся день был настолько нормирован. Они думали, работали и отдыхали строго по часам и минутам. Учебный день делился на уроки и перерывы между ними – перемены, были и большие перемены. Длительность их в разных учебных заведениях и в различные периоды часто значительно отличалась. Но обычно учеба начиналась в 9 часов, как в начальной школе (о ней пишут Д.Засосов и В.Пызин: «Приходить надо было к 9 часам»[299]), так и в средней: «Явиться надо без четверти 9. В большой зал из классов приводят шеренги учеников, становятся по стенам зала…. Ученик читает «Отче наш»… Потом ученик читает молитву «перед учением» и с 9 часов начинаются в классе уроки…»[300].

Что обычно школьники приходили раньше девяти, подтверждает и А. Греков: «Раздевшись в шинельной, собираемся сперва в гимназическом зале, откуда в 8.30, построившись в пары, расходимся по классам. В классе нужно поскорее заткнуть кое-какие прорехи в знаниях. Списываешь, подзубриваешь наскоро, с замиранием сердца ждёшь начала»[301].

А дальше уже шли различия: отличались продолжительность и количество уроков, длительность перемен, время окончания. К началу XX века они более или менее установились и стали примерно такими, как их описывает Н. Щапов: «С осени составлено жёсткое расписание уроков на весь год, отпечатано, роздано по рукам. В день 6 уроков с 9 до 4 часов дня. Большой перерыв с 12 до часу дня, полчаса на завтрак, полчаса на прогулку для живущих воспитанников. По субботам только три урока, а с 12 часов – репетиции для неуспевающих учеников; учителя назначают на них двоечников: «в субботку на работку»…»[302]. В гимназиях, где учились Д. Засосов и В. Пызин, был несколько другой, но похожий распорядок дня: «Занятия начинались в 9 часов. Урок продолжался 50 минут. Между уроками перемены: первая - 5 минут, вторая - 10, третья - 30, четвертая - 5 минут. Начиная с пятого класса, каждый день было 5 уроков… Ровно в 9 раздавался звонок, к этому времени все гимназисты были уже в классах. В классы шли учителя с журналами. Все вставали. Перед первым уроком дежурный читал молитву. Через 50 минут раздавался звонок на первую перемену. Все выходили в залы, в классе дежурный открывал окно. Во вторую перемену младшие классы спускались в гимнастический зал, где были приготовлены столы, а на них кружки с горячим сладким чаем… В 12 часов, в большую перемену, чай пили старшие классы.

…После четвертого урока была последняя перемена в 5 минут. В большую перемену некоторые выбегали во дворик поиграть в мяч или снежки. Близко живущие бегали завтракать домой. Наконец кончались занятия, по классам читались молитвы. Младшие классы в парах под надзором педагога спускались в шинельную. Но на последнем, крутом марше лестницы пары расстраивались, все неслись вниз, кто побойчее, сидя на ранцах, съезжали по ступенькам»[303].

В начальной школе занятий было поменьше: «Около 11 перерыв на полчаса, после чего занимались еще часа два»[304], по уставу 1828 года в уездных училищах «учение бывает ежедневно, за исключением воскресных и других положенных в табели праздничных дней»[305]. Кроме того: «Всякий урок должен продолжаться полтора часа, и на каждый день назначается по четыре урока, кроме среды и субботы, в сии дни после обеда учения не бывает. По субботам после обеденного времени желающие могут быть обучаемы церковному пению по нотам»[306].

Но ещё более нормированный порядок дня имели, конечно же, пансионеры – учащиеся, живущие в пансионах, на квартирах учителей, в общем, при учебных заведениях. Так, учившийся в Университетском благородном пансионе М. Дмитриев описывает царивший там порядок таким образом: «Вставали мы по звонку в шестом часу; умывшись и одевшись, в шесть часов мы шли в репетиции, учили и повторяли уроки. В 7 часов по звонку шли, комната за комнатой, всегда в одном определенном порядке, в столовую пить чай с тремя сухарями, а по середам и пятницам - сбитень с половиной небольшого белого хлеба.

При начале читалась одним из полуотличных утренняя молитва, после которой все садились. Во время же чая один из отличных по очереди читал на налое, стоящем посредине, нравоучительную книгу, изданную при Новикове, но которой название я не помню. В девять часов шли в классы, которые продолжались до двенадцати.

Обедали мы в 12 часов все в одной зале, где было, кажется, девять или более столов, по числу комнат. Для отличных был круглый стол посредине. Каждая комната обедала за особым столом под председательством своего надзирателя, который разливал горячее. За обедом нам не позволяли разговаривать, а для предупреждения разговоров велено было всякому ходить за стол с книгой и читать между кушаньями…

После обеда, побегавши до двух часов, в два часа мы опять шли в классы, до шести. В шесть часов, вместо чаю, раздавали нам куски белого хлеба. В семь мы шли опять в репетиции, потом в 9-м часу ужинали и слушали вечернюю молитву, а в десятом ложились спать» [307].

Похожий, но немного отличный порядок существовал в Московском коммерческом училище и пансионе при нём: «Ровно в 6 часов раздавался обыкновенно звон небольшого колокола…; звук этого колокола был слышен во всем доме, и он давал нам сигнал обо всем: о вставаньи, начале и конце каждого класса, об обеде, ужине, чае и проч… Итак, ровно в 6 часов… все вставали; старшие воспитанники-надзиратели будили своих подчиненных; затем все отправлялись в общую умывальную…

После умыванья, то есть около половины седьмого, приходил надзиратель, и мы поклассно собирались на молитву, где один воспитанник вслух, очень скоро, а иногда с большими пропусками читал молитвы…

После молитвы ученики попарно отправлялись в столовую пить чай. Впереди каждого класса шел ученик, занимавший должность спального надзирателя, за ним шли воспитанники первого класса, меньшие ростом впереди; потом опять спальный надзиратель и воспитанники второго класса и так далее. Тот же порядок был соблюдаем, когда мы ходили обедать, ужинать и вечером спать. Завтрак наш состоял из порядочной кружки довольно скверного чаю и половины довольно большого ситника. Очень не редко, осенью и весной, чай отзывался навозом, а в ситниках иногда попадались запеченные мухи и тараканы…

После чаю мы тотчас отправлялись в классы; до 8 часов здесь иной приготовлял уроки, другой бил баклуши… В 10 часов бил опять звонок, и давалось четверть часа отдыху… В 12 часов снова бил благодетельных звонок; на этот раз он призывал в столовую; мы строились в пары и отправлялись обедать… После молитвы, на обоих концах… столов, являлись тотчас дядьки с огромными мисками, и начиналась работа; только и слышен был стук посуды… )