К концу 1990-х годов низшая точка падения влияния ВПК оказа­лась пройдена. Хотя многие оборонные предприятия находятся в крайне сложном положении, с трудом осваивая выпуск гражданской продукции, некоторые из них начинают приспосабливаться к условиям рыночной эко­номики, необходимости бороться за контракты на мировом рынке.

В-пятых, важным фактором, сказывающимся на всех сторонах жиз­ни российского общества, стало углубление его социальной поляризации. Важнейшим показателем в этом плане принято считать соотношение уров­ня доходов между 10% наименее и наиболее обеспеченных семей (иногда учитывается 20%), на основании чего определяется так называемый «коэф­фициент Джини». По этому показателю уже в 1993 году положение в Рос­сии было почти вдвое хуже, чем в странах Восточной Европы, приближа­лось к существующему в государствах Латинской Америки. За последние годы разрыв между бедными и богатыми еще более возрос. При этом, в отличие от стран Европы и Северной Америки, средний класс, главная опо­ра социальной и политической стабильности, в России отнюдь не составля­ет большинства населения. Наиболее многочисленны семьи, живущие ниже черты бедности. По различным оценкам, это от трети до двух третей всего населения.

Фактически Россия, стремясь перейти к современной, социально ориен­тированной, высокоэффективной рыночной экономике, воспроизвела ранее существовавшую преимущественно в теории модель загнивающего капита­лизма с такими его чертами, как отток капитала из сферы производства, стагнация экономики, рост социального неравенства, перманентный поли­тический кризис. Он проявлялся в конфликтах ветвей власти, частых сменах правительств, высоком уровне активности радикальных, ультранационалистических политических сил, существование которых во времена Коминтер­на было бы определено как симптом фашизации страны. Это положение, как и периферийная роль России в системе международных экономических отно­шений, вызывает обоснованную тревогу практически во всех слоях обще­ства, сказывается и на внешней политике Российской Федерации.

В первые годы существования России как суверенного государ­ства в основе ее внешней политики оказалось стремление к полному разрыву с парадигмами советской дипломатии периода «холодной вой­ны» (этот процесс был начат, но не завершен при президенте СССР М. Горбачеве). Если лидеры СССР десятилетиями воспринимали мир сквозь призму идеологических соображений, априори считая ведущие страны Запада потенциально враждебными, поддерживая любой режим, вступающий в конфликт с США и их союзниками, то дипломатия России стремилась быть прагматичной. Она исходила из того, что инте­ресам России в наибольшей степени будет отвечать ее участие в строи­тельстве нового миропорядка в качестве партнера развитых стран Запа­да, особенно США.

Другой вопрос, что при экономической слабости России, ее внут­ренней политической нестабильности она могла претендовать лишь на роль младшего партнера. По мере того как существовавшие в этом пла­не иллюзии рассеивались, и внешняя, и внутренняя политика, сторонника­ми которой выступали молодые реформаторы, в частности Е. Гайдар, А. Чубайс, А. Козырев, стала подвергаться все более жесткой критике как прозападная со стороны левого большинства Государственной Думы, многих средств массовой информации.

Поскольку эти упреки встретили отклик в обществе, они имели оп­ределенные политические последствия.

Правящие круги России не считали, что они переходят к коренному пересмотру приоритетов внешней политики. Они не собирались предпри­нимать шагов, которые могли вовлечь Россию в серьезный конфликт с развитыми странами мира, побудить их к введению ограничений на тор­говлю с нею, к запретительным мерам на предоставление кредитов, что серьезно ущемило бы интересы значительной части населения, нарушило бы внутреннюю стабильность. Речь шла лишь о намерении периодически демонстрировать, что Россия — «великая держава», способная заставить другие государства считаться со своей позицией и интересами и уделяю­щая должное внимание своей обороноспособности. Поводом для такой демонстрации становились те ситуации на международной арене, в кото­рых представлялось реальным добиться результата, чтобы преподнести его избирателям как успех правящих кругов.

Из первоначально отдельных, частных эпизодов начала вырисовы­ваться парадигма внешней политики России второй половины 1990-х го­дов. Главная ее особенность состояла в том, что внешняя политика вос­принималась в первую очередь как средство решения таких внутри­политических проблем, как повышение престижа первых лиц государ­ства; отвлечение внимания избирателей от обостряющихся социальных проблем; обоснование уступок начинающим расти запросам ВПК; уже­сточение контроля федерального центра власти над субъектами Федерации.

Первым следствием перехода к новой парадигме стал отказ от по­пыток заключения каких-либо новых масштабных соглашений с США и их союзниками, требующих ратификации, учитывая, что они вызовут лишь критику. От власти были отстранены Гайдар, Чубайс, Козырев, имевшие репутацию сторонников проведения курса, квалифицировавшегося оп­позицией как «прозападный». Российская дипломатия все резче стала осуж­дать планы по расширению НАТО на восток. При этом не были дезавуи­рованы ранее сделанные заявления об отсутствии у России оснований счи­тать НАТО противником, соглашение о партнерстве с этой организаци­ей, что ставило российскую дипломатию в заведомо невыгодное, дву­смысленное положение.

Лидеры стран Запада не хотели портить отношения с Россией, да­вать лишние аргументы леворадикальной оппозиции курсу ее правитель­ства, что определило их готовность к компромиссам. Политикам России была предоставлена возможность «сохранить лицо». В 1997 году был под­писан Основополагающий акт «НАТО — Россия», который был признан колоссальным успехом российской дипломатии, хотя этот документ не предусматривал отказа НАТО от принятия в свои ряды новых членов. Он переносил проблему в иную плоскость, достаточно зыбких обязательств учета странами НАТО интересов безопасности России в будущем, что позволяло завершить полемику по конкретному вопросу, начатую рос­сийской стороной.

Приемы отвлечения внимания общественности от внутренних про­блем с помощью активных действий на международной арене были ис­пользованы весной 1999 года, когда в России назревал политический кри­зис. Он был связан с тем, что выглядела реальной возможность одобрения импичмента президенту нижней палатой российского парламента с по­следующим конфликтом ветвей власти. Увеличился риск обострения внутриэкономических и социальных проблем, если не удастся достичь со­глашения с «клубами» зарубежных кредиторов о новой реструктуриза­ции долгов. В этой ситуации кризис вокруг Косово, в который втянуласьРоссия, позволил ее правящей элите укрепить свои позиции на арене наци­ональной политики.

С начала обострения этнического конфликта в Косово российские политики стали подчеркивать свою солидарность с Сербией. После нача­ла бомбардировок Югославии авиацией НАТО впервые за многие годы начались дискуссии о необходимости уделить большее внимание обороно­способности страны. Что весьма симптоматично, в хоре критики по адре­су НАТО, хотя и в различной тональности, звучали голоса лидеров прак­тически всех представленных в Государственной Думе политических сил России, в том числе ранее приверженных так называемой прозападной ориентации.

Были предприняты и определенные действия, призванные показать серьезность угроз России, хотя скорее они демонстрировали прямо противо­положное. Рассуждения о возможности включения Югославии в союз Рос­сии и Белоруссии, существовавший больше на бумаге, чем на деле, свер­тывание официальных контактов со структурами Организации Северо­атлантического договора, не нанесшее ему никакого ущерба, заведомо бесперспективные попытки добиться от Совета Безопасности осуждения действий НАТО, посылка невооруженного судна в район конфликта, бро­сок 200 десантников на аэродром в Приштине наглядно раскрывали все­му миру, что Россия выступает с позиций слабости, не обладает средства­ми реального противодействия НАТО. )