В считанные дни выявилась влиятельная оппозиция само­державию, включавшая в себя некоторых членов Государст­венного совета и сенаторов, часть генералитета и офицерства и значительную долю столичной интеллигенции. Сердцеви­ной этой оппозиции стало Северное общество.

Центром притяжения консервативных сил стал Николай, и вскоре заговорили о новой присяге. Это заставило руково­дителей Северного общества начать действовать. Было ре­шено Николаю не присягать, поднять гвардейские полки и собрать их на Сенатской площади. Если бы в наличии ока­зались внушительные силы, кандидатура Николая отпала бы. сама собою. Тогда Сенат должен был обнародовать манифест о созыве Великого Собора для решения вопроса о форме правления; До созыва Собора власть переходила в руки Вре­менного правительства. В его состав предполагалось пригла­сить наиболее уважаемых и заслуженных людей: адмирала НС. Мордвинова, М.М. Сперанского, сенатора И.М. Му­равьева-Апостола (отца трех членов Южного общества), а также московского архиепископа Филарета. Тогда же было решено, что власть над войсками, отказавшимися присягать Николаю, вручается полковнику Трубецкому. Выбор его объ­яснялся тем, что князь являлся как бы связующим звеном между сановно-аристократической оппозицией и Северным обществом.

Однако в несколько дней положение круто изменилось. Путем обещаний, давления и угроз Николай сплотил на своей стороне подавляющую часть высших сановников и ге­нералов. 13 декабря ему присягнули Государственный совет и Сенат. Вместе со всеми пришлось присягнуть и тем, на кого надеялись члены тайного общества. Мордвинов, отправ­ляясь в Совет, сказал знакомому поручику, что не знает, вернется ли: если не присягнет, то и не вернется. И добавил: «Теперь не нам, а вам, господа, и гвардии должно действо­вать».

Начался отлив и в самом Северном обществе: уже не знали, на кого можно положиться, а на кого нет. Некоторые говорили, что не верят в успех и не хотят быть четвертован­ными. Между тем присяга войск была назначена на 14 де­кабря. Не выступить было нельзя, ибо дело зашло слишком далеко и общество перестало быть тайным. В случае неудачи решили отступать в район военных поселений. Заговорщики надеялись, что войска, присягнувшие Николаю, не будут стрелять в своих братьев по оружию и компромисс будет достигнут.

14 декабря 1825 г. офицеры Александр Бестужев и Дмит­рий Щепин-Ростовский (потомок ростовских князей) вывели к памятнику Петру I Московский полк. Затем к ним присоединились гвардейский морской экипаж и лейб-гвардии гре­надерский полк — всего около 3 тыс. человек. Верные Нико­лаю войска оцепили их, имея четырехкратное превосходство. Трубецкой, решив, что дело проиграно, не явился на пло­щадь. Но собравшиеся на ней декабристы так не считали. На стороне Николая было численное превосходство, на их сто­роне — моральное. Их выступление было бы сразу подавле­но, если бы произошло в казармах. Выход к Медному всад­нику был очень удачным решением. Здесь их видела вся сто­лица, вся Россия, вся Европа. Их сила была в том бесстрашном вызове, который они бросали самодержавию, требуя вольностей и прав. «Открытые, откровенные действия необходимы, — писал впоследствии А.И. Герцен, — 14-е де­кабря так сильно потрясло всю молодую Русь оттого, что было на Исаакиевской площади».

Сила декабристов была также в неприменении силы, ибо Николай как раз и ожидал от них активных действий, чтобы обрушиться на них всем своим войском. Даже первые кон­ные атаки на Московский полк отражались холостыми зал­пами. Декабристам удалось почти безупречно выстоять в этом моральном поединке. И только когда подъехал Мило-радович и начал уговаривать солдат присягнуть Николаю, не выдержали нервы у Каховского .

Николай не хотел идти ни на какие уступки, но противо­стояние затягивалось. Время работало не на Николая. В его войсках стояло немало членов тайного общества, не сумев­ших или не рискнувших поднять своих солдат. Через народ, столпившийся у строящегося Исаакиевского собора, солдаты присягнувших полков передавали своим товарищам на Се­натской площади, что перейдут к ним, как только стемнеет. В сумерках, действительно, многое могло смешаться.

Убийство Милорадовича сторонники Николая использо­вали как повод для решительных действий. «Ваше величест­во, — грубовато сказал генерал К.Ф. Толь, — прикажите очистить площадь картечью или отрекитесь от престола». Николай зло взглянул на него и приказал пустить в ход ар­тиллерию. Послышалась команда: «Пальба орудиями по по­рядку, правый фланг, начинай, первая пли!» — и выстрела не последовало. «Свои, ваше благородие .»,— сказал фейер­верке? подбежавшему штабс-капитану. Офицер выхватил у него фитиль и сам сделал первый выстрел .

Накануне событий 14 декабря были арестованы руково­дители Южного общества. Но в конце декабря молодые офи­церы из Общества славян освободили Сергея Муравьева-Апостола и его товарищей. С несколькими ротами Чернигов­ского полка он выступил на соединение с другими частями, на помощь которых рассчитывал. 3 января 1826 г. его настиг отряд гусар с конной артиллерией. Муравьев-Апостол не ве­лел солдатам стрелять и повел их в атаку на орудия. Картеч­ным залпом он был ранен, потерял сознание, а очнулся уже в плену.

Декабристы вписали яркие страницы в историю нашей страны. Хотя и не было все так просто в их движении. К нему примкнули разные люди — по характеру, воззрениям, социальному положению. Почти все они, правда, были дво­ряне, но дворянство не было однородным. Некоторые из де­кабристов принадлежали к аристократии, другие — к беспо­местному армейскому офицерству, третьи — к разночинной интеллигенции. Столь же различны были истоки идеологии декабристов. Одни из них считали своим предшественником А.Н. Радищева, другим были ближе «верховники».

Среди декабристов существовали разногласия, часто вспыхивали споры. Но до раскола дело не доходило. Декаб­ристов крепко связывало общее дело — борьба против само­державия и крепостничества. А внутренняя борьба в самом движении никогда не выходила на первое место. Это было замечательной особенностью движения декабристов.

Были в этом движении и очевидные слабости. Главная заключалась в сравнительной малочисленности его рядов. Нельзя, правда, совсем уж вырывать декабристов из общего состава оппозиции неограниченному самодержавию, которая выявилась в 1825 г. Декабристы были решительнее других и больше всех пострадали, а те, другие, отделались отстав­ками, царской немилостью, а то и вовсе не понесли наказа­ния. «Это наши друзья по четырнадцатому, которые удружи­ли нам ссылкою», — говорили с горечью о них декабристы.

Другая слабость декабристского движения заключалась в несколько любительском, не всегда серьезном отношении к делу. Лишь немногие — Рылеев, Пестель, Муравьев-Апо­стол — с головой ушли в это дело и представляли всю его опасность. Другие же были слишком молоды, беспечны, слишком любили жизнь, чтобы отказываться от всех ее благ, красоты и радостей.

В официальных документах выступление декабристов именовалось не иначе, как «бунт», «мятеж», «возмущение». Так правительство пыталось оправдать жестокую расправу над участниками движения. Сами они употребляли слово «восстание». Оно и закрепилось в исторической литературе. Однако после трех российских революций начала XX в. этот термин несколько изменил свой смысл. Он воспринимается теперь по-большевистски, как «вооруженное восстание», как выступление с широким и опережающим применением ору­жия. А вот этого-то и не было у декабристов.

Много поспорив по вопросу о средствах достижения це­ли, декабристы пришли к выводу, что хороши не все средст­ва, и отдали предпочтение мирным формам борьбы. Их вы­ступление на Сенатской площади по существу и в основном было мирной формой протеста, хотя в руках они имели ору­жие. Е.П. Оболенский считал, что в самом своем начале движение декабристов носило нравственный, этический ха­рактер — «в защиту истины и правды». И только потом оно приобрело политический оттенок. «Но и тут надобно сказать, — отмечал он, — что и политический характер, принятый Обществом, подчинялся нравственному, принятому в осно­вание Общества». )