Таким образом, объективные условия сложившейся в стране социально-экономической и политико-идеоло­гической ситуации вызывали потребность и, более того, необходимость во внесении в «церковную политику» со­юзного государства определенных изменений. Нужно было отказаться от того, что не выдержало испытание временем, и, прежде всего, от обусловленных политикой «военного коммунизма» ограничений деятельности ре­лигиозных организаций; выработать новые формы и при­емы взаимоотношений государства и церкви. Для продвижения на этом пути напрашивалось: во-первых, формирование органа, ведавшего «церковной полити­кой» в общесоюзном масштабе, и во-вторых, выработ­ка общесоюзного законодательства о религиозных ор­ганизациях.

Но, видимо, в руководстве партии и государства не была в полной мере осознана необходимость придания государственно-церковным отношениям качественно но­вого характера, да к тому же эти проблемы были от­теснены на второстепенный план обостряющимися со­циально-экономическими проблемами в стране, взаимо­отношениями внутри партийно-государственной «вер­хушки». А потому потенциальные возможности по конструктивному развитию государственно-церковных отношений реализованы не были.

Не был сформирован общесоюзный орган, ведавший «церковной политикой». Хотя Президиуму ЦИКа СССР и было предоставлено право принимать обязательные для республик решения по принципиальным вопросам деятельности религиозных объединений и духовенства, но на практике оно реализовывалось очень редко.

Отсутствие союзного закона о религиозных органи­зациях приводило к тому, что одни и те же вопросы — о порядке и условиях регистрации обществ и групп, за­крытии культовых зданий, налогообложении духовенст­ва, совершении богослужений, обрядов и церемоний, осуществлении религиозной пропаганды и т. д.— разре­шались в республиках не только различными ведомст­вами, но и по-разному. Отсутствовал и общесоюзный учет религиозных объединений, что не позволяло пра­вительству объективно оценивать масштабы и значи­мость процессов среди верующих и духовенства, за­трудняло выработку долговременной «церковной поли­тики».

В РСФСР, после упразднения V (ранее VIII) отде­ла Народного комиссариата юстиции, государственную политику в «церковном вопросе» определяли ВЦИК (прежде всего его Президиум и Секретариат) и Сов­нарком (в лице Объединенного государственного политического управления и Наркомата внутренних дел).

ВЦИК разрабатывал и принимал законодательные акты, инструкции и циркуляры, бывшие руководством к действию для местных органов власти, выносил окон­чательные решения по таким вопросам, как регистра­ция и снятие с регистрации обществ и групп, закрытие и дальнейшее использование молитвенных зданий и культового имущества, и некоторым другим.

На НКВД в отношении религиозных организаций возлагались обязанности: общий надзор за их деятель­ностью, регистрация (в том числе и уставов) и учет; контроль за исполнением декрета об отделении церкви от государства; выдача разрешений на проведение съездов; пресечение нарушений законодательства о ре­лигиозных культах. ОГПУ контролировало политиче­скую сторону деятельности духовенства и органов цер­ковного управления. Следует добавить, что в осуществле­нии решений ВЦИКа важную роль играли и другие наркоматы: юстиции, финансов, просвещения.

Содержание и характер «церковной политики» впря­мую зависели от соотношения основных сил — ВЦИК, НКВД и ОГПУ. Для 1924—1927 гг. характерно пример­ное равновесие между этими организациями и степень их влияния на «церковную политику».

Но постепенно практическое осуществление «церков­ной политики» сосредоточивалось в руках ОГПУ и НКВД Одновременно вначале происходит едва замет­ная, а затем все более очевидная переориентация в об­ласти регулирования жизнедеятельности религиозных организаций в обществе «строящегося социализма» на меры административно-командные, направленные на ограничение их деятельности и вытеснение на перифе­рию общественной жизни, замыкание рамками отправ­ления богослужения, обрядов и церемоний Инструк­циями ВЦИКа «воспрещалось» на молитвенных собра­ниях «сектантов» обсуждение экономических, политиче­ских и культурно-просветительных вопросов, а также «учреждение» детских, юношеских и женских кружков при религиозных организациях. Устанавливались огра­ничения, а затем и полный запрет на хозяйственную, благотворительную деятельность.

В начале 1927 г. НКВД предлагает в развитие дек­рета об отделении церкви от государства разработать новую инструкцию по его применению. Но вскоре это­го показалось недостаточно, и принимается решение выработать законопроект, регулирующий деятельность религиозных организаций в РСФСР, но который, будучи принят ЦИКом и СНК СССР, послужил бы образ­цом для других республик и лег бы в основу общесо­юзной «церковной политики». В работе над ним, про­должавшейся до 1929 г., приняли участие Антирелигиоз­ная Комиссия ЦК РКП (б), НКВД, НКЮ, ОГПУ.

Проект получил название «Положение о культах и культовом имуществе», включая в себя 33 статьи, оп­ределявшие порядок организации «групп верующих» и их права, правила пользования культовыми зданиями и имуществом, проведения религиозных шествий, цере­моний и обрядов; условия строительства новых молит­венных зданий и проведения церковных сборов.

В статьях первой части проекта закона — «Общие положения» — были изложены основные идеи ленин­ского декрета об отделении церкви от государства: о праве граждан исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, о равенстве граждан независи­мо от ихотношения к религии, о праве свободного ис­полнения религиозных обрядов, о недопустимости ук­лонения от исполнения гражданских обязанностей в свя­зи с религиозными убеждениями и «возможности» изъя­тия этого положения по решению суда, о национализа­ции церковного имущества и т. п.

Однако присутствовали и отклонения от декрета. Например, в статье 6, касающейся «преподавания ре­лигиозных верований», из ленинской формулировки бы­ла снята заключительная ее часть, гласившая, что «граждане могут обучать и обучаться религии частным образом». Тем самым предполагалось ввести запрет на религиозное обучение (и для взрослых и для детей) в частной, семейной жизни граждан. Кроме того, проект предусматривал возможность существования религиоз­ных организаций лишь в одной форме — в виде групп верующих, чья деятельность связывалась исключитель­но с культовым зданием и совершением в нем религиозных треб и обрядов. Отныне не допускалась деятель­ность «церковных и религиозных обществ», ранее дей­ствовавших наравне с частными (культурно-просвети­тельными, научными и т. п.) обществами, рамки дея­тельности которых не ограничивались культовым зда­нием.

Вводилось и ограничение на отправление культа и произнесение проповедей, которые отныне были «свобод­ны» лишь в том случае, если имели «исключительно ре­лигиозный характер», «не нарушали распоряжения вла­стей» и не были «направлены против основы диктату­ры пролетариата».

Проект обсуждался в различных центральных ве­домствах, и было признано «нецелесообразным» выно­сить его на утверждение. В частности, объяснялось это тем, что «рассматриваемый проект не вносит чего-либо нового в основной закон от 23.01.18 г. и не выявляет каких-либо особых положений, требующих своего раз­решения в законодательном порядке». Правда, отмечая слабости проекта, НКВД не внес конкретных предло­жений по его качественному обновлению, а вновь пред­ложил ограничиться принятием ведомственной инструк­ции в качестве «единого руководства по применению и проведению в жизнь закона (декрета) об отде­лении церкви от государства и школы от церкви». Общая направленность этой инструкции — введение множества дополнительных, к ранее существовавшим, ограничений, ужесточение контроля за деятельностью религиозных организаций, расширение зоны запретов и вместе с тем сужение поля самостоятельности в действиях верующих и религиозных общин.

Трудно сказать, намеренно или нет, не было замечено тех отступлений от ленинского декрета, о которых говорилось выше и которые уже содержали в себе потенциальную возможность «ограничительного уклона» в законодательстве о культах. Так же как и трудно сейчас определить, почему, подвергая критике данный про­ект, не было указано на его основную, по моему мне­нию, слабость, на то, что он не мог стать документом, плодотворно развивающим декрет. Составители проек­та не смогли (или не захотели) попытаться с учетом новых общественно-политических условий преодолеть ограниченность декрета, связанную с конкретно-исто­рическими условиями, в которых он принимался, и по-новому решить насущные проблемы: о предоставлении религиозным организациям прав юридического лица, формах и пределах религиозной пропаганды и обучения религии, о церковной собственности, о месте религиоз­ных организаций в структуре общества. )