Можно предполагать, что неприемлемой казалась сама попытка принятия закона, ибо к этому времени сформировалось убеждение, что религиозную сферу предпочтительнее регулировать не через закон, а с по­мощью ведомственных инструкций и циркуляров.

Обсуждение проекта союзного закона происходило на фоне развернувшейся в обществе оживленной дис­куссии о перспективах существования религии, о функ­циях религиозных организации в социалистическом об­ществе, формах и предназначении «антирелигиозной ра­боты», ее соотношении с общей идеологической работой, партии и воздействии на процессы секуляризации. Пред­лагаемые решения этих и подобных вопросов несли на себе отпечаток сложной общественно-политической си­туации в стране, когда все более отчетливо проявля­лись отход от ленинской концепции строительства со­циализма, забвение марксистско-ленинских принципов государственно-правового регулирования деятельности религиозных организаций.

Ситуация усугубляется, когда в общественное со­знание привносится «теория» об обострении классовой борьбы в процессе строительства социализма, размеже­вавшая советское общество на два непримиримых лагеря — пролетариат и крестьянство, с одной стороны, и «буржуазно-капиталистические слои» - с другой. Религиозные организации объявляются проводниками бур­жуазного влияния, агентами «кулацко-нэпманской агентуры». Все чаще звучат утверждения, что деятели рели­гиозных организации принимают активное участие в антисоветской работе кулачества, агитируют против сда­чи хлеба государству и мероприятий по коллективиза­ции и социалистическому переустройству сельского хо­зяйства. Раздаются призывы бороться с религией не как с «отвлеченной идеей о Боге», а как с «контрреволюционной силой».

В этих условиях в начале 1929 г в директивных органах сформулировалось мнение о необходимости вы­работки специального партийного постановления по «религиозному вопросу», которое одновременно было бы «руководящим документом» и для государственных органов. Такой подход, по существу, отвергал, делал не­нужным союзное законодательство о религиозных культах, хотя и сохранял за республиками право на при­нятие республиканских законов «о религии и церкви».

В феврале 1929г. за подписью секретаря ЦК ВКП (б) Л. Кагановича в республиканские, краевые, областные, губернские и окружные партийные комитеты рассылается письмо ЦК ВКП (б) «О мерах по усилению анти­религиозной работы» (принято 24.01.29 г.). В нем была предпринята попытка проанализировать ситуацию, сло­жившуюся в стране в религиозной сфере, выявить успехи и неудачи антирелигиозной работы; наметить ближ­ние и перспективные цели и задачи в данной области партийных, государственных, хозяйственных и общест­венных организаций.

В письме констатируется, что в стране активно раз­вивается «процесс изживания религиозности», который, однако, «тормозится», во-первых, недостаточным внима­нием к этой работе со стороны «партийцев, комсомоль­цев, членов профсоюза и др. советских организаций», а во-вторых, оживлением деятельности религиозных орга­низаций, их стремлением приспособиться к новым со­циальным условиям. Обосновывая необходимость пре­одоления этих «тормозов» в антирелигиозной работе, составители письма обращаются к характеристике по­литических позиций религиозных организаций. При этом они, исходя из постулата об обострении классовой борь­бы в ходе социалистического строительства, зачисляют духовенство, активных рядовых верующих, органы цер­ковного управления и религиозные организации в разряд противников социализма. Им предъявляются обвинения в «мобилизации» реакционных и малосознательных эле­ментов в целях «контрнаступления на мероприятия советской власти и компартии».

Присутствует в письме и упоминание о недопустимости применения в отношении религиозных организа­ций и верующих «административных мер», «поверхностной клерикальной борьбы с попами», но это не более чем проформы ради. И в этом достаточно убедиться, об­ратившись к тем конкретным задачам, которые ставятся перед партийными, государственными, хозяйственными и общественными организациями.

Спущенное на места письмо, по сути своей, развяза­ло руки местным работникам, санкционируя «силовое» давление на религиозные организации. И все это под аккомпанемент высказываний о контрреволюционном характере религии и смыкании религиозных организа­ций с контрреволюционными организациями. И все это утверждалось вопреки заявлениям руководителей рели­гиозных организаций о лояльности к советской власти, которые теперь «подавались» общественному мнению как «прикрытие» их подлинных антисоветских настрое­ний и действий.

Что касается верующих и их руководителей, то они мгновенно отреагировали на изменившуюся ситуацию. К примеру, Всесоюзный совет евангельских христиан (Ленинград) писал в феврале 1929 г. в ЦИК СССР: «Мы получаем с мест целый поток писем, телеграмм и сообщений всякого рода, из которых видно, что на наши общины и их членов предпринят определенный нажим административного характера в различных на­правлениях».

Популярна стала и практика проведения сходов, собраний, митингов, на которых простым большинством голосов, зачастую в отсутствие «заинтересованной стороны», принимались решения, быть или не быть дейст­вующей церкви, мечети, синагоги, молитвенному дому в населенном пункте. Вот типичная для тех лет выписка из протокола рабочего собрания фабрики «Красный Октябрь» (Средневолжская область), состоявшегося 15.03.29 г.: «Слушали: О закрытии церкви. Постановили: .Считаем, что церковь, как рассадник религиозного дурмана, нам не нужна . Поручаем горсовету и прочим организациям немедленно церковь закрыть, помещение же церковное использовать под школу.

6 апреля 1929 г. в справке НКВД о религиозной ситуации в стране, представленной в ЦК ВКП(б), утверждалось, что «религиозники» организуют антисоветские выступления масс, прежде всего крестьянства; оказывают «давление» на низовые местные органы власти при перевыборах в Советы; создают подпольные контр­революционные организации; распространяют антисо­ветские листовки, терроризируют активистов-безбожни­ков и поддерживают движение за открытие и построй­ку церквей.

Однако при знакомстве с фактическим обоснована ем как этого, так и других документов бросается в гла­за случайность фактов, их «мелкость», заданность выводов. Единичные примеры деятельности конкретных священников подаются как явление организованного со­противления, законные требования верующих об откры­тии и строительстве церквей, проведении религиозных шествий и т. п. расценивается как антисоветская дея­тельность.

ПОСТОЯННАЯ КОМИССИЯ ПО ВОПРОСАМ КУЛЬТОВ

ПРИ ПРЕЗИДИУМЕ ВЦИК (1929-1934 гг.)

8 апреля 1929 г. Президиум ВЦИК принимает по­становление «О религиозных объединениях» , которое, хотя и подвергалось в дальнейшем уточнению, редакти­рованию, дополнению, но в целом сохранялось как дей­ствующее вплоть до 1990 г. Оно законодательно закре­пило ставшее к этому времени господствующим мнение о том, что религиозные общества не вправе занимать­ся какой-либо иной деятельностью, кроме как удовлет­ворением религиозных потребностей верующих, и преи­мущественно в рамках молитвенного здания, что сле­дует «вытеснить» религиозные объединения из всех сфер общества, где до этого они имели право действовать, и запретить им какой-либо вообще «выход» в общество. По сути, религиозные общества превращались в «ре­зервации» для исповедующих те или иные религиозные убеждения граждан. Одновременно деятельность их обставлялась множеством ограничительных и жестко регламентирующих условий.

Справедливости ради надо отметить, что Постанов­ление несло в себе и позитивное содержание, отвергая некоторые ошибочные предложения, заложенные в про­ект союзного законодательства о культах, определяя условия образования и функционирования религиозных об­ществ, совершения обрядов и треб и т. п. Но, к сожа­лению, очень скоро выяснилось, что многие из этих позитивных статей в условиях развертывающегося про­цесса «изгнания религии» из общества не реализовыва­лись на практике. )