Действительно, если подвергнуть анализу творчество архитекторов, прибывавших в Россию, то между их первыми и позднейшими работами нельзя не заметить значительной разницы. Так, например, Доминико Трезини, долгое время работавший при королевском дворе в Копенгагене, принес с собой в Петербург суровые формы скандинавского зодчества. Эта суровость нашла волплощение в колокольне Петропавловского собора, которая поднимается над равниной Невы подобно шпилеобразным башням Стокгольма, Таллина и Риги. Однако в дальнейшем под влиянием русского зодчества архитектурные формы Трезини заметно смягчились.

Еще более наглядную эволюцию демонстрирует творчество Шеделя, который прожил в России 40 лет. Сравнение построек Шеделя показывает, как постепенно, но неуклонно продолжалось художественное мышление этого мастера, и как укреплялась связь его творчества с национальной русской архитектурой. Если первые работы Шеделя в Ораниенбауме и Петербурге еще примыкают к западным образцам, то его постройки для Киево-Печерской Лавры несут в себе чисто русскую мягкость и получают богатый орнамент, очень близкий к мотивам народного творчества.

К сожалению, эта сторона в биографиях иностранных зодчих, работавших в России, остается еще малоизученной, но можно с полной уверенностью утверждать, что творчество иностранцев, попавших на русскую почву, не осталось неизменным. И даже больше того, оторванные от Родины и работавшие в течение многих лет в обстановке русской природы вместе с русскими плотниками, резчиками, литейщиками и каменных дел мастерами, попав наконец в страну, имевшую высокую национальную художественную культуру, эти архитекторы становились мастерами русского искусства.

Со смертью Петра приглашение иностранцев надолго прекратилось[41].

Конечно, отношение к иноземным архитекторам в эпоху Ивана III было иным, ибо тем мастерам предлагали забыть их родной художес твенный язык, а у иностранцев эпохи Петра охотно учились, и тем не менее было бы ошибочным полагать, что иностранцы обладали полной творческой независимостью, ибо на них воздействовали запросы и требования русского национального быта. Апраксины, Головкины, Кикины, Шереметевы и ряд других аристократических фамилий, еще недавно покинувших Москву, формировали общественное мнение и в сильной степени влияли на иностранцев.

Так, на русской почве в совместной работе с такими передовыми архитекторами, как Земцов или Иван Зарудный, и при воздействии русских запросов и требований переплавлялось художественное мышление иностранных мастеров, органически включившихся в национальное русское зодчество начала XVIII века.

Смерть Петра, хотя и лишила Россию выдающегося государственного деятеля, но не изменила ее внешней и внутренней политики и не отразилась существенным образом на архитектуре и градостроительстве в целом. Петербургская архитектурная школа по-прежнему сохраняла ведущее значение в стране. Однако состав архитекторов сильно изменился ввиду возвращения петровских пенсионеров - первых русских архитекторов, получивших профессиональное образование за границей. Среди них особенно выделялись Коробов и Еропкин, а если вспомнить, что еще в 1720-х годах в самой России сложились такие крупные зодчие, как Иван Бланк, Земцов и Мичурин, то станет понятным, какими сильными национальными кадрами обладала Россия в послепетровское время.

Планирование и прокладка улиц и магистралей Петербурга - явление в сущности уникальное. Основная масса архитекторов их планировку объясняет влиянием западноевропейских планировочных композиций, восходящих к лучевым магистралям Версаля и Рима. Однако нетрудно доказать своеобразие петербургской планировочной системы.

Сравнение лучеобразных систем магистралей Рима, Версаля и Петербурга дает возможность сделать следующие заключения: если в Риме и Версале лучевые системы обладают симметрией, при которой средняя улица становится главной, то в Петербурге такой симметрии нет. Наоборот, решающую роль в петербургской лучевой композиции играет боковой, косо направленный Невский проспект. И это направление главной магистрали вполне себя оправдывает, ибо комплексы, окружающие Адмиралтейство, как и весь центр Петербурга, не обладают симметрией.

Широко расходящиеся петербургские проспекты не дают возможности видеть их в целом. В Петербурге лучевая система рассчитана на прямо противоположный оптический эффект: если в Риме улицы ведут от планировочного узла, то в Петербурге они приводят к планировочному узлу. Великолепная Адмиралтейская башня, увенчанная сверкающей иглой, является оптической "целью" для трех петербургских проспектов и производит несравненно более сильное впечатление, чем римский обелиск или пустынный почетный двор Версальского дворца.

Самое закрепление башней исходной точки трех лучевых проспектов - есть русское нововведение, впервые примененное в Петербурге. Широкий веер петербургских проспектов находит полное оправдание в композиции генерального плана Петербурга, так как эти проспекты прорезают насквозь левобережную территорию города и прочно держат кольцевые магистрали в наиболее существенных местах, а именно: в точках перегиба Фонтанки и Мойки. Лучевые магистрали Петербурга черезвычайно удобны и в транспортном отношении, на что указывает дальнейшее развитие этих проспектов.

Таким образом, лучевая планировочная ситема Петербурга лишь при самом поверхностном рассмотрении может показаться вариантом версальской или римской системы. На самом деле она является независимым и живым решением, целиком принадлежащим русскому градостроительному гению.

$ 4. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ - ГОРОД-ВЕРФЬ И ГОРОД-ПОРТ.

С самого своего возникновения Петербург стал крупнейшим центром судостроения. Последнее было затем долгое время ведущей отраслью промышленности города. Самым крупным и первым по времени возникновения предприятием в судостроительной промышленности была Адмиралтейская верфь. Спешное создание в устье Невы крупной судостроительной верфи диктовалось неотложностью строительства Балтийского флота, без чего невозможно было ни ведение успешной войны со Швецией на море, ни закрепление за Россией возвращенной от шведских захватчиков территории.

Место для верфи было намечено как можно ближе к морю, но в тоже время на таком растоянии от Петропавловской крепости, чтобы верфь могла быть под защитой пушек последней. Строительство верфи было начато 5 ноября 1704 г.

Уже весной 1706 г. на верфи было начато строительство мелких военных судов. В том же году было спущено на воду 18-пушечное бомбардирское судно и яхта “Надежда”.

После разгрома шведов под Полтавой начинается перестройка верфи: замена деревянных сооружений каменными, устройство корабельных эллингов .Строительство линейного флота стало абсолютно необходимым. И к 1712 г. на верфи строилось уже 6 линейных 90-пушечных кораблей.

Адмиралтейская верфь была самым крупным предприятием промышленности Петербурга. В 1709 г. на ней работало 900 человек.

Кроме Адмиралтейской верфи в городе и его окрестностях были заложены и функционировали еще несколько государственных и частных верфей. В 1715 г. количество работавших на них людей достигало 10000 человек[42]. К концу первой четверти XVIII в. петербургская Адмиралтейская верфь стала одним из самых крупных судостроительных предприятий в Европе. Всего в первой четверти XVIII в. в России было построено около 900 военных судов, в том числе в Петербурге - 262. Из 48 линейных кораблей, имевшихся в русском флоте в конце царстовавания Петра I, 23 были построены в Петербургском Адмиралтействе, а из 305 галер и полугалер, 203 построены на Галерном дворе в Петербурге[43]. Русский флот к концу царствования Петра I стал, несмотря на незавершенность его строительства в объеме, необходимом для России, одним из сильнейших в мире, а русские линейные корабли были, по всеобщему признанию, “превосходны по конструктности и по добротности материала”[44]. Недаром английский матерый шпион и диверсант Джефферис сообщал в 1719 г. из Петербурга английскому правительству, что “корабли строятся здесь не хуже, чем где бы то ни было в Европе”. Но он не знал, как в том же 1719 г. смотрел сам Петр на выстроенный к этому времени в Петербурге Балтийский флот. В указе князю Галицыну относительно десантных операций на территории Швеции Петр писал, намекая на английский флот, курсирующий неподалеку, что надо “показать шведам, что мы на английские грозы не смотрим”[45], таким образом, оценивая достоинства русских кораблей и флота выше английских. )