Роман перенес несколько редакций, окончательный вариант увидел свет в 1829 году. Его и принято считать каноническим. «Годы странствий…» значительно отличаются от предыдущих произведений Гете в этом жанре. В нем нет ни типичного романного сюжета, ни четкой композиции. Главный герой Вильгельм Майстер, по сути, главный лишь номинально. Повествование лишено единства, распадается на отдельные, не связанные друг с другом эпизоды, пестрит вставными новеллами, не имеющими отношения к судьбе героя. Порой просто трудно вспомнить, что же с ним происходило в тот момент, когда мы с ним расстались в предыдущий раз.

В силу этого роман сразу же по выходе в свет был воспринят многими литературоведами как старческий, отразивший ослабление творческих потенций писателя. Типично в этом отношении мнение немецкого литературоведа начала XX века А. Бельшовского, которое затем неоднократно повторялось и варьировалось, что «излюбленное поэтом спаивание и сковывание совсем разнородных тел и обломков возбуждает чувство досады, и это чувство еще усиливается вследствие невероятной небрежности редакции…». Обоснованность такого мнения на первый взгляд как будто подтверждается рассказом друга и постоянного собеседника Гете И-П. Эккермана о том, что Гете ошибся в расчете печатного объема романа из-за размашистого почерка переписчика, в силу чего писатель был вынужден с помощью Эккермана вставить в текст романа весьма органично вписавшиеся в «Годы странствий…» «Размышления в духе странников», «Из архива Макарии» и два стихотворения, которые он закончил к тому времени. Такова история канонической редакции романа. Стоит упомянуть и о том, что после смерти Гете Эккерман, выполняя прижизненное пожелание самого автора, переиздал «Годы странствий…» в сокращенном виде, без вышеуказанных вставок. Эта редакция сохраняет свою художественную ценность так же, как первый вариант «Геца фон Берлихингена», первый вариант «Страданий юного Вертера», «Театральное призвание Вильгельма Майстера» и т.д. В каждом случае нам открывается художественная многогранность Гете, его желание сделать раз созданное еще более совершенным.

Художественная форма романа была понята уже в нашем веке. Стало ясно, что отказ от традиционных приемов повествования, и в первую очередь – от четко выстроенной фабулы был намеренным. Это видно также из следующего высказывания Гете: «Эта книжечка – то же самое, что и сама жизнь; в комплексе целого находишь и необходимое, и случайное, и преднамеренно возникшее; одно удалось, другое – нет; и это придает ему своего рода бесконечность, которую нельзя понятными и разумными словами ни вполне выразить, ни до конца исчерпать…» (Рохлицу,23 ноября 1829 года.)

Итак, получается, что «Годы странствий…» – роман совершенно нового типа, герой которого не отдельное лицо, а вся жизнь, в ее многообразии, в ее течении и изменчивости, в переплетении прошлого, настоящего и будущего. Своим произведением Гете в некоторой степени предвосхитил так называемый «экспериментальный роман» XX века с его стремлением проникнуть в самые глубины человеческой мысли и вместе с тем охватить жизнь во всем ее объеме.

В отличие от Эмиля Золя, который в пределах сложившейся формы романа второй половины девятнадцатого века производил художественный «эксперимент» взаимодействия человека (как биологической особи) и социальной среды, у Гете экспериментальной является и сама форма романа. Писатель задумал вместить в этот жанр вообще-то необычное для него содержание: это роман не столько о человеческих судьбах, хотя, конечно, и о них тоже, сколько роман идей. Идей в чистом, символическом виде. Это некая «книга мудрости» (Ф. Гундольф). Но, забегая вперед, стремясь решить реальные противоречия жизни раньше, чем для этого созрели реальные предпосылки, Гете не мог не отдать дани утопизму, и это также обусловило художественные особенности романа. Он не мог быть в такой же мере основан на реальности, как другие произведения Гете в этом жанре, хотя бы потому что в основные вопросы романа – из областей духовно-нравственных, эстетических и философских, и потому, что речь в нем идет не только о поисках решений, но и о поисках условий, делающих возможными гуманные решения уже возникших в действительности проблем. Как и во второй части «Фауста», герой здесь связывает композицию в единое целое, но его личная судьба отступает на второй план, а то и вовсе вытесняется разными побочными эпизодами и вставными новеллами. И все же он не манекен, не бесполезная фигура, а личность, чья судьба имеет большое значение в идейном комплексе произведения.

Если композиционный стержень имеет явно условный характер, то вставные новеллы - это реальные жизненные истории. Во всяком случае, они претендуют на то, чтобы их воспринимали как события, имевшие место, хотя каждая из новелл изображает какой-нибудь из ряда вон выходящий случай. Главная линия повествования, связанная с Вильгельмом, касается вопросов общественных, философских, эстетических и моральных. Новеллы посвящены личной жизни и на разные лады освещают тему любви.

В обоих планах повествования - личном и общем – в разной форме и степени выдвигается тема Отречения. Это не аскетическое понятие, ибо герой и его соратники по Обществу не только не отрекаются от жизни, но, наоборот, идут в самую гущу ее, чтобы помочь людям в решении наиболее сложных проблем. Если герои романа от чего-то и отрекаются, то от эгоизма, корысти и себялюбия; их идеал – служение человечеству, помощь другим людям, утверждение гуманных начал во всех областях жизни. Отречение, как оно выражено в романе, заключается также в отказе от абсолюта, от стремления к безграничному и бесконечному. Как и в «Фаусте», причем даже с большей настойчивостью, в «Годах странствий .» утверждается необходимость самоограничения. Каждый человек, как говорится в дневнике Ленардо, стеснен и ограничен со всех сторон. Даже самый разумный человек »должен приноравливать свой ум к насущному мигу и потому не может постичь целое». Это отнюдь не приводит Отрекающихся к отчаянию и пассивности. Осознание собственной ограниченности означает для человека лишь возможность четкого самоопределения. Труд – прежде всего. Искусство прекрасно, но оно не приносит реальной пользы. Пользу приносит лишь труд. Здесь вновь звучит мотив «Западно-восточного дивана»: «Каждодневно – трудное служенье!». «Думать и делать, делать и думать – вот итог всей мудрости . И то и другое в течение нашей жизни должно вершиться попеременно, как вдох и выдох, и, как вопрос без ответа, одно не должно быть без другого»[7]. Так в новом варианте предстает фаустовский принцип: «В начале было Дело»[8]. Отречение, самоограничение не означает ни отказа от познания, ни бессилия человеческого ума постичь законы природы. Пример такого постижения природы подает Монтан, объясняя, как он изучает горные породы: он смотрит на трещины и расселины «как на буквы, стараясь их разгадать, составить из них слова и научиться бегло читать их». Это долгая и сложная наука, но именно таким путем – путем конкретного изучения жизненных явлений в их своеобразии – и достигается познание, утверждает Гете. В частном и единичном непременно должно обнаруживаться общее, а это подводит к установлению законов природы и законов жизни человека.

Как ни интересны наблюдения над человеческими сердцами, изображенными в новеллах, еще более значительны те социально-экономические и нравственные идеи, которыми наполнил Гете свой роман. Например, описание бедствий, грозящих человечеству в результате индустриализации и описание проблем, вытекающих из вышеуказанного положения. Идея общественно полезного труда была в какой-то степени заимствована у Жан-Жака Руссо, который в трактате «Эмиль, или о Воспитании» (1762) сказал: «Труд есть неизбежная обязанность общественного человека».

Идея странствия как воспитательного элемента также восходит к Руссо. Путешествия без цели, как и учение без оной, ничего не стоят: « Те, кто . получили хорошее воспитание, развившее их лучшие качества, возвращаются лучшими и более разумными, чем тогда, когда они отправились». Странники Гете имеют цель: благо отдельных людей и общества в целом. )