Подобный вариант в той тупиковой внутриполитической ситуации, которая сложилась к весне 1992 года в Афганистане, мог бы стать реальной возможностью сохранить единство афганского государства и выйти из состояния гражданского конфликта с минимальными издержками. Однако объективно в условиях Афганистана в 1992 году это все же являлось политической утопией. Слишком глубоки были системные противоречия между противоборствующими сторонами. К тому же, одна из сторон имела все основания считать себя победителем в гражданской войне. Особенно после распада СССР, главного действующего лица на афганской политической сцене в восьмидесятые годы. Естественно, что для лидеров моджахедов не могло быть и речи о сотрудничестве с режимом в Кабуле, скомпрометированном сотрудничеством с Советским Союзом.

Именно ожесточение гражданской войны, присутствие советских войск и масштабы вмешательства в систему организации традиционного афганского общества привели к формированию устойчивых идеологических стереотипов. Моджахеды в самом общем смысле вели борьбу за традиционные ценности афганского общества, включая в их число и исламские, против попыток их глобального изменения, предпринимавшихся сторонниками НДПА при поддержке Советского Союза. Так как глобальные изменения традиционного афганского общества в годы советского присутствия и правления НДПА проходили в рамках процессов модернизации, следовательно, традиционные и исламские ценности находились в этой стране в прямой конфронтации с самим процессом модернизации. Соответственно, победа моджахедов означала неизбежный крах идей, результатов и достижений модернизации в Афганистане.

Кроме того, за годы гражданской войны и войны против советского присутствия система осуществления государственной власти также подверглась глубокой модернизации. Ее усиление было неизбежным в силу необходимости координации процессов модернизации и управления страной в условиях военного конфликта. К тому же, общая ориентация на советский опыт управления в критических ситуациях делало неизбежным усиления роли системы государственного управления в Демократической Республике Афганистан. Это привело к тому, что институты централизованного афганского государства, функционировавшие в Кабуле во времена правления там прокоммунистического режима, во внутриафганском конфликте идей вызывали неприятие, равно как и проводившиеся им процессы модернизации традиционного общества.

Вполне возможное поражение НДПА, ставшее очевидным после распада СССР, несомненно, привело бы к разрушению достигнутых результатов модернизации, имея в виду, в том числе, и основные институты государственной власти. То есть, современное состояние дезорганизации государства и общества в Афганистане в конце девяностых годов является прямым следствием противоречия между стремлением части афганской элиты в лице сторонников НДПА к модернизации и нежеланием значительной части общества поступиться традиционными ценностями и традиционным образом жизни. Победив в гражданской войне, после 1992 года моджахеды разрушили практически все достижения модернизации, включая в их число и структуры системы государственного управления.[19]

Общественно-политическая обстановка в Афганистане перед падением режима Наджибуллы в Кабуле характеризовалась дальнейшей усилением интересов различных военно-политических организаций, усиливших свои позиции в ходе войны и входивших в состав противоборствующих группировок, в первую очередь, Пешаварского альянса и правительства Наджибуллы. Проблема Афганистана заключалась в том, что среди оппозиции правительству Наджибуллы не оказалось политической силы, способной предъявить единоличные права на политическую власть и в той или иной форме обеспечить преемственность государственного строительства. Напротив, организации моджахедов фактически выступили против модернизации и тесно связанных с ней государственных институтов.

Парадокс заключался в том, что, следуя логике войны против модернизации и за возврат к традиционным ценностям, военно-политические группировки моджахедов из Пешаварского альянса, объективно подвергли сомнению базовые основы существования единого афганского государства. Система власти в Афганистане в основном основывалась на доминировании этнических пуштунов. Они же составляли основную часть сторонников ведущей оппозиционной силы Пешаварского альянса. Кроме таджика Раббани, все остальные лидеры военно-политических организаций в Пешаваре были этническими пуштунами. Разрушение государственных институтов и результатов процессов модернизации объективно способствовало ослаблению политического превосходства пуштунов в Афганистане. Существование относительно централизованного афганского государства, несомненно, означало продолжение доминирования пуштунов в стране. Особенно с учетом их роли в борьбе против советского присутствия и прокоммунистического правительства в Кабуле. В случае децентрализации государственной власти превосходство пуштунов изменялось на доминирование многочисленных афганских военно-политических группировок, среди которых этнические пуштуны занимали далеко не лидирующее положение.

Единственной возможностью восстановления линии на доминирование пуштунов в стране был союз между политическими организациями моджахедов-пуштунов и умеренными представителями прокоммунистического кабульского режима. Либо возможен был другой вариант - капитуляция на почетных условиях всей системы организации власти кабульского режима или ее части (например, отдельных гарнизонов) Пешаварскому альянсу и наиболее влиятельному его лидеру Гульбеддину Хекматиару. Мятеж генерала Таная наглядно продемонстрировал, что такие настроения в правительственной армии в начале девяностых годов имели место.

Процесс фрагментации и обособления политических интересов происходил не только среди организаций Пешаварского альянса. В преддверии неизбежных политических перемен аналогичные процессы происходили и среди сторонников правительства Наджибуллы. Перспектива восстановления власти пуштунов в Афганистане в качестве возврата к исходному положению афганского общества до революции 1978 года не давала возможности национальным и религиозным меньшинствам страны сохранить свой политический полуавтономный статус, приобретенный в ходе гражданской войны. Восстановление власти пуштунов в едином Афганистане ограничивало возможности национальных и религиозных меньшинств по реализации своих интересов. Поэтому даже гипотетическая возможность переговоров правительства в Кабуле и партий, входящих в Пешаварский альянс, с перспективой объединения всех военных ресурсов кабульского режима и организаций моджахедов, этнических пуштунов, ради восстановления единого афганского государства, создавала серьезные трудности д ля лидеров национальных и религиозных меньшинств. Причем, это в равной степени имело отношение и к организациям шиитов-хазарейцев, лояльных Ирану, и к формированиям этнических узбеков, вместе с религиозной сектой исмаилитов в северном Афганистане, лояльных правительству Наджибуллы, и к Исламскому обществу Афганистана (ИОА), где преобладали интересы этнических таджиков, входящему в Пешаварский альянс.

К весне 1992 года, вопросы послевоенного устройства Афганистана стали определяющим фактором внутренней политики всех заинтересованных политических организаций. Сложившаяся после окончательного распада СССР в декабре 1991 года обстановка в Афганистане и неопределенность перспектив на будущее способствовали постепенному обособлению интересов наиболее влиятельных военно-политических группировок. Обособление интересов было тесно связано с конкуренцией на осуществление власти, если не во всеафганском масштабе, то на местном, провинциальном уровне.

Перспектива завершения многолетнего конфликта в Афганистане к весне 1992 года обострила проблему гегемонии пуштунов. Пешаварский альянс, объединяющий семь партий моджахедов, предъявлял свои права на власть в масштабах всей страны. В первую очередь это относилось к формированиям Исламской Партии Афганистана (ИПА) Гульбеддина Хекматиара. Доминирование среди партий Пешаварского альянса этнических пуштунов придавало дополнительную легитимность правам его участников на политическую власть. Надо отметить, что и возможные планы урегулирования афганской проблемы, такие, например, как “римский план” бывшего короля Захир-шаха, предполагали использование политических инструментов (Лоя Джирга - прим. авт.), характерных именно для демократии пуштунских племен. К тому же, все годы войны против прокоммунистического режима в Кабуле и советского присутствия в Афганистане, руководство и поддержка отрядов моджахедов осуществлялась именно из города Пешавар, центра Северо-Западной провинции Пакистана, населенного этническими пуштунами, где базировались основные политические организации оппозиции. )