2. Исследование ситуативно-ролевого варьирования в процессе «языкового существования» позволяет выявить ситуативные типы детской речи. Выделяются три наиболее общих ситуативных типа детской речи на основе такого параметра, как «количество участников коммуникации»: 1) монологи, 2) диалоги, 3) полилоги. Выделение названных типов является условным и требует конкретизации с учетом других, уточняющих параметров. В частности, особое место в речевой деятельности ребенка занимает так называемая «речь для себя». Специфическим проявлением детской речи является инсценированный квазидиалог — тип речи, возникающий в процессе одиночной сюжетно-ролевой игры и представляющий собой инсценирование спонтанно возникающих диалогов. Уникальность данного типа речи заключается в пересечении речи эгоцентрической и социальной.

3. «Языковое существование» ребенка позволяет обратиться и к гендерному аспекту владения языком. В этом случае интерес вызывают два вопроса: 1) как гендерные особенности проявляются в речевом поведении ребенка и 2) как речевое поведение ребенка варьируется в зависимости от пола взрослого — участника диалога с ребенком. В результате первых наблюдений, можно сделать вывод о том, что ситуативно-ролевое варьирование девочек является более гибким и подвижным. Во-первых, эта особенность речевого поведения девочек обнаруживается в сюжетно-ролевой игре: речь девочек отличается от речи мальчиков большей активностью регистрового переключения. Во-вторых, девочки обладают более выраженной способностью приспосабливаться к женскому или мужскому типу речевого поведения.

Таким образом, ценность детской речи как материала для социолингвистического исследования очевидна.

ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ТЕРРОРИЗМА:

СОЦИОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

Единственное, в чем сходятся авторы многочисленных исследований терроризма, так

это в том, что дать четкое и исчерпывающее определение этого понятия чрезвычайно сложно. Некоторые политические социологи спорят, что никакого определения в принципе достичь невозможно, потому что сам процесс определения является частью соревнования идеологий или политических целей. Западные социологи видят проблему определений терроризма в идеологическом расколе. Это признается и отечественными учеными.

Изначально «борец за свободу» в отличие от «террориста» был связан некими правилами. Борцы за свободу проводили четкую грань между военными и мирным населением, между солдатами и детьми, правительством и женщинами. Если террорист намеренно избрал своей мишенью гражданское население, то подразумевалось, что борец за свободу, наоборот, защищает и сражается за освобождение мирного населения, рискуя при этом собственной жизнью.

В 1972 году на XXVII сессии Генеральной Ассамблеи ООН предпринимается попытка

разрешить противоречия, продиктованные «холодной войной». Принято решение именовать террористами «государства и режимы, использующие террор в массовом масштабе в качестве инструмента своей внутренней и внешней политики, орудия экспансии против других народов или вмешательства в их внутренние дела».

Отсутствие точного всеобщего определения терроризма, которое бы принималось

представителями обоих идеологических лагерей позволяло каждой стороне трактовать явление с выгодных для себя позиций. Каждая из сторон проводила собственные экспансионистские действия на международной арене. Для того чтобы как-то эти действия оправдать, часто подтасовывались и искажались факты.

Российские исследователи В.В. Витюк и С.А. Эфиров полагают, что выработать общую дефиницию терроризма вполне возможно, если «соблюсти несколько элементарных логических условий». Во-первых, надо четко различать употребление понятия «терроризм» в прямом и переносном смысле. Во-вторых, необходимо отличать терроризм от других «форм и методов вооруженного насилия, террористический характер которых сам по себе не доказан». В-третьих, «определение терроризма должно быть принципиально полным», включая признаки, объединяющие его с другими формами насильственных действий, но главное – те «специфические характеристики, которые отделяют террористическое насилие от нетеррористического». В-четвертых, «надо учитывать, что действия, составляющие специфику именно терроризма, в рамках других форм вооруженного насилия носят частный или вспомогательный характер».

Витюк проводит специальное сопоставление терроризма с другими формами вооруженного насилия, анализирует существующие дефиниции терроризма и дает свое развернутое определение.

В.В. Витюк в соавторстве с С.А. Эфировым отмечают, что терроризм – это политическая тактика, связанная с использованием и выдвижением на первый план тех форм вооруженной борьбы, которые определяются как террористические акты. Террористические акты, которые ранее сводились к убийствам «отдельных высокопоставленных лиц, но объединяет их с терроризмом прежних времен то, что «главной угрозой со стороны террористов остается угроза жизни и безопасности людей». Террористические акты направлены также на нагнетание атмосферы страха в обществе, и они должны быть политически мотивированы.

Некоторые правительства склоняются к тому, чтобы именовать терроризмом любые акты насилия, совершаемого политическими оппонентами. Неточная природа термина означает, что он может быть применен практически к любому типу действий, вызывающих страх.

Пол Пиллар, исследователь терроризма из США, не выдвигает своего определения, но предлагает брать за основу то, которое используется правительством США для ведения статистики по международному терроризму: «предумышленное, политически мотивированное насилие, совершаемое против невоенных целей местными группировками или секретными агентами, с целью повлиять на аудиторию». Пиллар полагает в нем содержатся 4 ключевых элемента, отличающих террористическую деятельность от любой другой. Во-первых, предумышленность, которая предполагает, что действие было заранее спланировано. Во-вторых, обязательное присутствие политической мотивации, что исключает уголовное насилие, мотивированное стремлением к получению наживы. В-третьих, мишени террористов – обязательно гражданские. П. Пиллар относит к этой категории и военных, которые в момент совершения теракта безоружны или не несут службу. В-четвертых, исполнители – местные группировки или секретные агенты, поскольку если теракт совершается вооруженными силами страны, то это уже не терроризм, а война.

Клиффорд Симонсен и Джереми Спиндлав видят в определении терроризма сложную, но разрешимую задачу. Они подходят к терроризму с точки зрения поведенческого континуума и подчеркивают важность нравов, привычек и законов в развитии социальных групп.

Другой американский исследователь терроризма, Джонатан Уайт, обращает внимание на то, что определение терроризма меняется со временем. Те, кого сегодня называют террористами, завтра могут восприниматься как освободители, и наоборот. По мнению Дж. Уайта, необходимо осознавать, что любое определение зависит от исторического контекста. Так и феномен терроризма нельзя обсуждать без учета исторического контекста террористической кампании. В мировой практике терроризм рассматривается как субнациональный прием ведения войны. В новом тысячелетии терроризм стал обозначать действия независимых от государства группировок, религиозных фанатиков и других групп людей, использующих насилие для определенных целей.

Помимо исторического контекста, Джонатан Уайт также учитывает природу конфликта, поскольку то, что понимается под термином «терроризм», варьируется в зависимости от типа войны.

Дж. Уайт принимает во внимание и то, что определение терроризма зависит, в том числе, и от политической власти. Правительства могут увеличивать свою власть, если называют своих противников террористами. Граждане с готовностью примут злоупотребления властей, если это произойдет во время антитеррористической кампании.

Жерар Шалиани, Арно Блен полагают, что религиозный компонент служит основной цели: рекрутированию новых последователей и поиску движений со сходной идеологией. )