«И поцелуй его – проклятье!» (Лермонтов).

«Но, старый враг, не дремлет сатана!» (Пушкин).

«Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» (Булгаков).

«So kein Gesicht sah ich in meinem Leben!» (Goethe).

«Wie wird mein Pudel lang und breit!

Er hebt sich mit Gewalt,

Das ist nicht eines Hundes Gestalt!

Welch ein Gespenst bracht ich ins Haus!» (Goethe).

«Snakes!Snakes! Look at the snakes!»

«Kill the beast! Cut his throat! Spill his blood!» (Golding).

Ко второй группе мы относим менее используемые конструкции, чем названные выше, но всё же достаточно значимые и вносящие вклад в смыслообразование. В эту группу включены: аллюзии, сравнения, парадоксы, неоднозначность, междометия, вопросительные предложения, среди которых особо выделяется риторический вопрос, и пунктуация.

1. Сравнение экспрессивно по сути, так как оно связано с оценочностью. Кроме этого, оно метафорично, так как сама возможность сопоставления предполагает наличие общей черты или качества, и в процессе сопоставления происходит взаимодействие и некое эмоциональное слияние смыслов на основе этой черты (качества), в результате чего происходит некоторая трансформация концепта.

«Er wird staunender stehn; wie du standest

bei dem Seiler in Rom, oder beim Töpfer am Nil» (Rilke).

В данных строках сопоставляются человек и ангел. Удивление ангела снижает его до уровня человека. При этом, учитывая факт, что ангел удивлён простыми вещами, творцом которых является человек, последний по уровню духовности «поднимается» над ангелом.

«Schon sieht er wie ein Nilpferd aus» (Goethe). Экспрессия создаётся за счёт необычности образа: пудель похож на бегемота.

«The Lord of the Flies was explanding like a balloon» (Golding ). Сравнение показывает ничтожность Вельзевула и позволяет предположить, что он не всесилен.

М. Булгаков с помощью сравнений описывает глаз Воланда: «левый – пустой и чёрный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней». Необычность сравнений передаёт необычность глаз и, тем самым, неповторимость концепта.

2. Рассуждая о поэтическом языке, Н.В. Перцов пишет о том, что художественный текст открыт для множественной интерпретации, которая может быть названа экстралингвистической неоднозначностью, если речь идет о разных оценках и характеристиках персонажей или событий, и может быть названа собственно лингвистической неоднозначностью, если языковая единица в тексте реализует больше одного значения. Безусловно, экстралингвистическая неоднозначность базируется на лингвистической неоднозначности. Решение данного вопроса, мы полагаем, состоит не в выборе из множества одного значения, а в понимании и восприятии синтеза значений (Н.В.Павлович).

В повести неоднозначным и неопределенным оказывается основной изучаемый нами концепт – Повелитель мух:

а) правитель ада в библейском смысле;

б) часть внутреннего мира каждого человека;

в) правитель на данном конкретном острове;

г) видение, явившееся в результате страха и одиночества.

В трагедии «Фауст» Мефистофель предлагает придворным кайзера загадку:

«Was ist verwünscht und stets willkommen?

Was ist ersehnt und stets verjagt?

Was immerfort in Schutz genommen?

Was hart gescholten und verklagt?

Wen darfst du nicht herbeiberufen?

Wen höret jeder gern genannt?

Was naht sich deines Thronen Stufen?

Was hat sich selbst hinweggebannt?» (Goethe).

Вальтер Дитце полагает, что ответом на загадку является «шут», что вполне логично вписывается в контекст.

Из восьми вопросительных слов лишь два переводятся «кого?», то есть предполагают одушевленное существо, остальные же означают «что?», то есть в загадке, скорее, речь идет не о человеке, а о понятии. И так как Мефистофель – носитель и символ всемирного зла, выступающий под маской шута, то вполне возможно, что решением загадки является «зло».

Ответ на загадку можно увидеть во многих понятиях, но, по сути, все они восходят к двум: ложь, ненависть, вражда и др. восходят к понятию «зло», а любовь, правда, милосердие и др. – к понятию «добро».

Многозначной в «Ангеле смерти» нам представляется фраза

«Все тот же он, и власть его

Не изменилась ничего; …» (Лермонтов):

а) власть ангела, данная ему Богом, не изменилась;

б) власть ангела не изменила мир, людей;

в) в ангельской сути ничего не изменилось;

г) в ангельском мире ничего не изменилось.

В тексте «Гавриилиады» неоднозначна строка «Восстал духов крылатый легион»: В контексте данные слова предстают как приветствие ангелами царя небес. Вне контекста, взятая как фраза, строка имеет лишь одно точное религиозное значение: библейское восстание Люцифера против Бога. Лексические единицы «восстать» и «легион» употребляются в христианстве, как правило, только по отношению к демонам.

3. В.И.Карасик характеризует парадокс как определённую норму, опирающуюся на систему ценностей и вступающую в конфликт с иной аксиологической системой, против которой он используется.

«Ein jeder Engel ist schrecklich» (Rilke). Смысл, заложенный в этом предложении, является лейтмотивом всего цикла «Дуинские элегии», на протяжении которого поэт пытается разрешить данный парадокс: как ангел, символ совершенства, мог стать ужасным, и так ли это на самом деле.

«Ein Teil von jener Kraft,

Die stets das Böse will und stets das Gute schafft» (Goethe).

Данный парадокс объединил два произведения, определив как структуру главных концептов, так и их функцию и даже структуру трагедии и романа в целом: от зла через страдание к добру.

«Он улетел. Усталая Мария

Подумала: «Вот шалости какие!

Один, два, три! – как это им не лень?

Могу сказать, перенесла тревогу.

Досталась я в один и тот же день

Лукавому, архангелу и богу» (Пушкин).

В основе поэмы лежит парадоксальная с христианской точки зрения мысль об уподобления архангела сатане. Она имплицитно введена в поэму как лейтмотив, прорывающийся в словах и действиях героев. С другой стороны, она концептуальна в поэме. Эксплицитно же она выражена в представленном отрывке, где Мария, путём перечисления уравнивает их и даже включает в эту группу самого «царя небес».

4.Риторический вопрос базируется на обратном соотношении утвердительности и отрицательности (Г.В. Шевченко).

«Wer, wenn ich schriee, hörte mich denn aus der Engel

Ordnungen?» (Rilke)

В данном контексте риторический вопрос выражает уверенность автора в беспредельности расстояния между ним и ангелом, уверенность в том, что его крик, зов, каким бы он ни был, не будет услышан ангелами.

«Для таких очей

Кто не пожертвовал бы славой?»

«Кто может дважды счастье знать?» (Лермонтов)

Риторические вопросы, представленные в «Ангеле смерти», не требуют дополнительных толкований, они содержат достаточно ясные утверждения.

К третьей группе мы отнесли индивидуально-авторские средства создания экспрессии, не включённые ни в одну из описанных групп, но также значимые при создании выразительных и неповторимых «ангелов». Это оксюмороны (Булгаков), синестезии (Rilke), жаргонизмы (Golding), лексические усилители (Лермонтов), отдельные экспрессивы и экспрессивные конструкции (Пушкин), афоризмы (Goethe).

В результате сопоставления данных групп можно сделать вывод, что не только авторский замысел и стиль определяют созданный концепт, но и сам избранный концепт или даже его архетип требуют от автора непременного использования определённых типов экспрессивных конструкций. В результате, основными чертами как «ангелов света», так и «ангелов тьмы» на базе экспрессии исследованных художественных произведений можно назвать:

1. Многоплановость, выраженную в многочисленных именах каждого из авторских концептов.

2. Внутреннюю противоречивость и противостояние человеческому миру, открывающиеся благодаря антитезе.

3. Статичность и определённость как носителей устойчивого архетипа и заданной идеи, что выражается в повторах. )