Формы, которые приобретает жанр политической автобиографии, представлены собственно автобиографией (мемуарами), дневниками, личной перепиской.

Было выявлено, что доминирующим типом автобиографического дискурса выступает политический дискурс, поскольку его субъект и содержание относятся к сфере политики. Отмечено, что автобиографический дискурс совпадает с политическим в плане системообразующих признаков, функций, знаков семиотического пространства, прагматических характеристик и речевых актов.

1. К системообразующим признакам (по Е. И. Шейгал) относятся следующие.

А. Институциональность. В политических автобиографиях институциональность определяется субъектно-адресными отношениями, которые представлены общественно-институциональной коммуникацией (осуществляется через высказывания автора биографической прозы как представителя института/партии), а также коммуникацией между институтом (автобиографом как носителем статусного индекса) и гражданином (отдельно взятым читателем со всей присущей ему системой политических взглядов и предпочтений).

Б. Информативность. С позиций информативности, дискурс политической автобиографии можно рассматривать в рамках противопоставления «информативность – фатика». Критериями информативности считаются небанальность, релевантность и адекватность в подаче информации, а фатика предполагает банальность содержания, эмоциональность и аффективность. Было установлено, что политические автобиографии навязывают читателю иллюзорное чувство новизны, возникающее благодаря передаче якобы до настоящего времени неизвестной фактологической информации. Однако на самом деле, это лишь субъективная, эмоционально окрашенная интерпретация событий, предложенная автором и выдаваемая им же за нечто истинное и разоблачающее.

В. Театральность. Напрямую она связана с теми ролями, которые по ходу развёртывания повествования автор-актёр играет для своих читателей-зрителей.

Г. Смысловая неопределённость, фантомность, фидеистичность, эзотеричность проявляются в автобиографическом политическом дискурсе в моменты реализации своей прагматической интенции.

Д. Динамичность дискурса политической автобиографии выражена в мобильности лексики, что легко проследить, обратившись к автобиографическим произведениям разных временных отрезков и этапов политической жизни.

Е. Фактор масс-медиа отражён в политических автобиографиях опосредованно, через общность массового адресата и сильную субъективную интерпретационную сущность.

2. Функциональную специфику политического дискурса в целом и дискурса политической автобиографии в частности можно рассматривать в двух планах: а) с позиции его ориентации на реализацию той или иной языковой функции; б) с точки зрения его системообразующей интенции.

В первом случае для автобиографического политического дискурса характерно выполнение следующих функций: регулятивной, референтной, креативной, магической. Во втором случае основной функцией автобиографического политического дискурса является инструментальная (борьба за власть, овладение властью, её сохранение, осуществление, стабилизация или перераспределение). Однако по причине своей глобальности она членится на более частные функции, например, такие, как функции социальной солидарности, ориентации и агональности. Они гармонично коррелируют с основными знаками семиотического пространства политического дискурса (знаки ориентации, интеграции и агональности) и накладываются на базовую семиотическую оппозицию «свои – чужие».

3. Наличие прагматических характеристик в дискурсе политических автобиографий обусловлено соображениями политической выгоды. Ложь, полуправда выходят на первый план и лежат в основе многочисленных коммуникативных манипуляционных приёмов. К таковым относятся, во-первых, эвфемизмы («неполная занятость», под которой понимается «безработица»; «скудость культурно-бытового обеспечения», которая камуфлирует прототип «неустроенный быт») и дисфемизмы («провал» вместо «неудавшаяся операция», «разваливаться» вместо нейтрального «ухудшаться»).

Эвфемизмы и дисфемизмы приводят к семантической неопределённости, которая в автобиографическом дискурсе выполняет функцию «вовлечения в сюжетную интригу». Смысл данного приёма заключается в следующем. Адресат, получая имена с неопределённой референцией, нуждается в уточнении этой референции и тем самым задаёт себе вопрос, на который не даётся ответа в тексте («Правда, некоторые деятели, из тех, кто прорвались к власти на волне демократического подъёма (кто?), считают, что им уже пора отмежеваться от реформаторов, сбросить их, как ненужный балласт»).

Ещё одним приёмом оказания манипулятивного воздействия является применение непрототипных вопросов, которые делятся на риторические вопросы с прямой адресацией («Неужели вы всерьёз полагаете, что народ слепо верит предвыборным обещаниям?») и с косвенной адресацией («Лужков несёт в себе стабильность, даже, возможно, некоторый экономический рост. Какие есть основания против него ополчаться?»).

Аргументация также входит в число манипулятивных средств и осуществляется посредством либо текстовых реминисценций, представленных в виде афоризмов, стихов и паремий, либо с помощью аналогий с личным опытом читателя («Вы приходите к врачу и говорите, что у вас болит сердце. А врач авторитетно заявляет, что вы напрасно жалуетесь, потому что кардиограмма у вас в порядке. Но вам-то всё равно плохо, всё равно больно!»).

Дискурс политических автобиографий – благодатная почва для применения техник НЛП, к которым можно отнести следующие: а) умышленное использование пресуппозиций через вводные слова («очевидно», «ясно», «конечно»), модальные операторы («требуется», «должен»), конструкции с «если»; б) перегрузку сознания реципиента информацией или воздействие на разные каналы получения и переработки информации; в) метафоризацию («Если изобразить это в картинках, то больного попытаются поставить на ноги и станут смотреть, что с ним будет. Окажется, что он хорошо и самостоятельно ходит, – назначат его к выписке. Если же он упадёт – продолжат лечение»).

4. Автобиографический политический дискурс в своём речеактовом представлении включает в себя следующие высокочастотные речевые акты: акты положительной самооценки, акты отрицательной оценки оппонента, акты положительной оценки единомышленника, акты опровержения/изобличения во лжи, акты прогноза и акты призыва.

Акты положительной самооценки варьируются от закамуфлированной похвалы самого себя (“The nicest thing in the waiting postbag was a lovely letter from Julian Amery. “I am amazed you survived the Reshuffle. You stick out like a red poppy in the hayfield of mediocrities surrounding you. It is very offensive to them to be original, intelligent, courageous and rich” What a marvelous compliment from someone who has been in public life for almost 40 years”) до открытого хвастовства («Если бы меня заставили работать в отделе пропаганды Министерства обороны, думаю, я нашёл бы способ сделать вооружённые силы романтическими и привлекательными»).

Речевые акты отрицательной оценки оппонента являются отражением агональности политического дискурса. Основная цель – ниспровержение политического соперника. Унижение оппонента осуществляется с помощью иронии, инвектив, сниженной лексики («Статьи профессора Московского института народного хозяйства Р. Хасбулатова привлекли моё внимание ещё в 1988–1989 годах. Напечатанные в «Комсомольской правде», они отражали упрощённое, розовое, в стиле раннего рыночного социализма, видение предстоящих преобразований).

Наряду с актами отрицательной оценки оппонента присутствуют и акты положительной оценки единомышленника («Чубайс – один из самых талантливых политиков России. Я не собираюсь давать положительную или отрицательную оценку его деятельности, последствиям этой деятельности. Но то, что Чубайс в огромной стране, благодаря своему аппаратному таланту, сумел реализовать беспрецедентную программу приватизации, то, что он осуществил эту программу, несмотря на все нападки, - это, я думаю, шаг, не имеющий аналогов во всей российской истории последних лет»). )