Наиболее взвешенной нам представляется такая точка зрения, при которой отношение НК и языка понимается не как жесткое противопоставление, а как диалектическое единство. Так понимал язык В. фон Гумбольдт, включавший в “форму языка” не только системные отношения языковых значений и значимостей, но и функционирование языка, деятельность сознания по “превращению мира в мысли”, а также историю языка и его место в “языке человечества” — совокупности возможных концептуализаций мира смыслов. Гумбольдт, по-видимому, наиболее четко представлял взаимные отношения языка и непрямой коммуникации и был одним из немногих лингвистов, расширявших сферу рассмотрения НК. Так, начиная с Ф. де Соссюра в лингвистике исследовался преимущественно “язык в самом себе и для себя”. Речь, коммуникация в целом считались объектом несущественным: лингвисты изучали значения и значимости, исключая из рассмотрения смыслы. По Соссюру, языковыми знаками могут считаться только “символы”, передающие информацию, которая сознательно закладывается в них адресантом. Тем самым роль адресанта понимается в целом как гораздо более важная, чем роль адресата, а из восприятия символа исключается человеческий фактор (как исключается интерпретация). Однако вторая половина и особенно конец XX века характеризуются неуклонным расширением интересов лингвистики. В общем русле развития лингвистики намечается поворот от изучения внешней, формальной стороны коммуникации к стороне внутренней. Данный поворот можно определить как семантизацию лингвистики, что связано с преодолением идей формального генеративизма, автономного синтаксиса Н. Хомского.

Общая семантизация лингвистики делает особенно актуальным изучение асимметрии языка, которая обычно понимается как рассогласование языковых означающего и означаемого, формально-языковая аномальность коммуникативно неаномальных высказываний. Однако асимметрия и НК далеко не тождественны. Термин “асимметрия” в современных языкоцентрических исследованиях означает либо свойство языковой системы, либо свойство методологического аппарата, присущего лингвистике преимущественно на системно-структурной стадии ее развития, то есть ДО обращения лингвистики к речи, человеческой коммуникации в целом. И в первом, и во втором понимании асимметрия не имеет прямого отношения к коммуникации, будучи свойством языкового знака. Единицы же НК — диады, члены которых суть интенциональные состояния, — не являются знаками в принятом значении этого термина. НК имеет в основном либо до-знаковый, либо после-знаковый характер. Асимметрия есть лишь следствие НК (подобно другим “следам НК” в языке, типа лексемы неопределенный).

Преодоление НК, по-видимому, осуществляется неодновременно на разных смысловых участках: средства НК, подвергшиеся конвенционализации, могут становиться фактами языка. Языковые средства, в свою очередь, могут использоваться для маркирования или обозначения НК (точнее, планируемой НК, или НК-2). Поэтому, по-видимому, следует говорить не о “выпрямлении НК”, а о постепенном спиралевидном развитии ПК и НК, когда на разных этапах одно переходит в другое и наоборот.

Отношения речи и НК еще более сложны, нежели отношение языка и НК. По Соссюру, “речь”, то есть использование языка, исключается из рассмотрения лингвистики именно потому, что в речи (в отличие от языка) есть НК. Исследователи ХХ века часто приписывали речи, прежде всего разговорной, качества НК: ситуативность, неточность, формальную неряшливость, непредсказуемость. Безусловно, устной речи обычно присущи все эти качества именно как отражение категории НК. Непосредственная бытовая коммуникация чаще всего обходится самым малым количеством аттракторов. В письменной речи, особенно деловой и научной, названные качества НК уже почти не проявляются.

В современных исследованиях разговорная речь нередко понимается как особая система (например, в коллективной монографии “Русская разговорная речь” [М., 1973]). Такое понимание разговорной речи изменяет и представление об отношении речи и НК: НК тогда то, что не укладывается в систему. Подобным образом обстоит дело в риторике, изначально ориентированной на нормирование, упорядочение речи: с точки зрения риторики, НК, в общем, есть такое говорение, которое представляет собой простое следование правилам языка, когда говорят обо всём “как получится” (Е.В. Клюев). Риторика, которая могла бы дать наиболее широкое понимание НК, и наиболее сужает тем самым объект своего исследования, то есть ПК в таком понимании.

Процесс общей семантизации лингвистики обусловил также широкое изучение передаваемых и принимаемых коммуникативных смыслов, описание и систематизацию приемов интерпретации дискурса (Г.И. Богин, Б.Л. Борухов, В.З. Демьянков, К.А. Долинин, А.Е. Кибрик, Е.С. Кубрякова, М.Л. Макаров). Эта же тенденция делает особенно актуальным изучение тех коммуникативных смыслов, которые в общении людей не могут быть переданы “прямо”, то есть средствами языка (Г.П. Грайс).

В лингвистических исследованиях уже давно намечается тенденция рассматривать явления, которые, на наш взгляд, представляют собой различные разновидности НК, в связи с функционированием языка. Речевой аспект НК получил достаточно широкое рассмотрение в целом ряде внешнелингвистических дисциплин — психолингвистике, прагмалингвистике, а также в функциональных грамматике, лексикологии, синтаксисе и т. д.

Психолингвистическое понимание противопоставления прямой и непрямой коммуникации восходит, думается, к противоречию, существующему между двумя качествами (состояниями) смысла — исходным психологическим мотивом говорящего и смыслом, заключенным в высказывании, которое представляет собой результат перекодирования личностного смысла из универсально-предметного кода в вербальное сообщение (Л.С. Выготский, Н.И. Жинкин, И.Н. Горелов).

В прагмалингвистике существует два разных понимания явлений, которые мы объединяем посредством категории НК. Первое реализуется в теории косвенных речевых актов, которые понимаются как проявление асимметрии языка и ставятся в один ряд с полисемией и синонимией (Дж. Серль, В.Г. Гак, В. Зёкеланд, Дж. Катц, Р. Конрад, А.Г. Поспелова). Второе понимание противопоставления прямой и непрямой коммуникации состоит в различении двух типов информации, передаваемой высказыванием: информации, равной его логическому содержанию, выводимому из значения его компонентов, и прагматической информации — разного типа импликатур как конвенционального характера (прагматические пресуппозиции), так и неконвенционального характера (импликатуры общения) (Г.П. Грайс, Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев, В.И. Карасик, Л.А. Киселева, Е.В. Падучева, Ч. Филлмор).

Таким образом, в исследованиях речи так или иначе учитывается НК, причем в большей степени, чем в языкоцентрических исследованиях. Это объясняется самой спецификой речи как использования языка в конкретной ситуации общения. Учет среды заставляет выделять два разных смысловых аспекта речевых единиц — абстрактные ситуативно независимые значения и ситуативно обусловленные смыслы. Можно сказать, что противопоставление прямой и непрямой коммуникации традиционно рассматривается в семиотике, герменевтике как противопоставление “значения” / “содержания” и “смысла” (Г. Фреге, А. Шафф, М.А.К. Хэллидей, Г.П. Щедровицкий, Г.И. Богин, Е.В. Сидоров, В.Я. Шабес, В.В. Красных, И.М. Кобозева). Как уже отмечалось, в случае прямой коммуникации в содержательной структуре высказывания смысл = значению.

Коммуникативная малоупотребительность термина “значение” и слабая внутренняя дифференцированность термина “смысл” заставляет исследователей коммуникации искать более эффективные и компактные содержательные единицы для анализа конкретного дискурса в категориях прямой и непрямой коммуникации. Представляется, что к непрямой коммуникации не относятся ни содержательные моменты, понимаемые как значения, ни содержательные моменты, понимаемые как интенции. И те, и другие составляют план содержания единиц прямой коммуникации. Более того, термин “значение”, по-видимому, вообще малоприменим к коммуникации, за исключением малораспространенных специальных формализованных сфер коммуникации — деловой, научной и подоб. Термин “интенция”, противопоставляемый “значению” в работах по прагмалингвистике, также не представляется нам удовлетворительным, поскольку определение содержательной стороны высказывания как интенции исходит из того, что в процессе коммуникации любое действие или состояние говорящего целенаправленно, то есть соотносится с некой положительной, при этом типичной, интенцией. )