В обеих культурах стыд воспринимается противоречиво: с одной стороны, данная эмоция играет роль некоего нравственного ориентира (совесть, справедливый, хорошее качество; Gewissen, gut), а с другой – он признается излишним, носящим деморализующий характер (помеха; unbedeutend, nutzlos). Некоторые реакции испытуемых носят ярко выраженный эмоционально-оценочный характер (жуть, schrecklich). В качестве различий в ассоциативных полях отметим интенсивность переживания эмоции стыда в русской лингвокультуре (позор, великий), эмоционально-оценочные ответы назидательного характера (стыдно должно быть), метафорическое осмысление стыда (жжет), а также его перенесение непосредственно на личность испытуемого (мой, мне). Для немецких же информантов более дифференцированными оказываются неприятные ощущения, сопряженные со стыдом (Peinlichkeit, Verlegenheit). Стыд у немцев, наряду с другими ассоциациями, тесно связан с темой интимных отношений (Lippen, ficken, Sex, intim, Nacht); он часто ассоциируется с физической нечистотой (Dreck, Schmutz, Toilette).

Во многом схожие данные мы получили при проведении собственного ассоциативного эксперимента, включавшего, однако, еще одно задание для информантов: они самостоятельно должны были дать определение понятиям «стыд»/«Scham». С точки зрения плана содержания в большинстве ответов русских и немцев при определении стыда сохраняется базовый субстратзафиксированных лексикографических дефиниций.

В ходе анализа полученных данных на предмет интергрупповых различий была выявлена следующая закономерность: существует прямая зависимость степени четкости, терминологичности определения понятия от возраста информантов. Прослеживается несомненная динамика развития онтологических представлений о стыде в процессе взросления личности индивида. С одной стороны, более старшие информанты, имеющие уже определенное социальное положение в обществе, отмечали непосредственную связь стыда с общественным мнением, репутацией (боишься, чтó о тебе могут подумать), рассматривая ситуацию стыда как потенциальную потерю лица, а с другой – на протяжении жизни индивида сами объекты стыда могут изменяться.

При дефиниции стыда показательно типичное обращение немецких информантов к его «эмоциональной» разновидности (к нему апеллировали в 1,72 раза чаще, чем к «моральному» стыду), в то время как русские определяли стыд преимущественно как «моральный» (обращение к данному виду стыда в 3,8 раза чаще, чем к «эмоциональному»).

Анализируя зафиксированные в ассоциативных словарях слова-реакции, образующие ассоциативные поля на стимул стыд/Scham, мы обнаружили в них парадигматические (стыд: позор, срам, совесть; Scham: Angst, Peinlichkei) и синтагматические связи (стыд: бесчестья, великий, жжет, Scham: hab ich nicht, haben viele).

Изучение реакций на стимул «вина»/«Schuld» позволило выделить нам парадигматические (ошибка, проступок; Verstoß, Sühne, Verantwortung), синтагматические (горькая, за нанесенный человеку вред, чья?) и гипо-гиперонимические связи между словом-стимулом и полученными реакциями (вина: чувство; Schuld: Gefühl, Vergehen), что свидетельствует о близости семантических координат слова-стимула и слов-реакций.

Полученные слова-стимулы позволяют говорить как об общих чертах, так и об этнокультурных отличиях концептов «вина»/«Schuld». К общим чертам относятся реакции, обусловленные идентичным экстралингвистическим знанием природы вины (проступок, признание ошибки, угрызения совести; Verstoß, Verantwortung, Reue, Sühne). Информанты фиксируют целую гамму мучительных переживаний, сопровождающих чувство вины: горькая, подавленность, совесть мучает, убиваться; Ohnmacht, Reue, schlechtes Gewissen. Спектр культурно-специфических реакций охватывает, с одной стороны, связь концептов «вина», «душа», «тоска» (душевная тяжесть, душевный груз, тоска), указание на вкусовое восприятие вины (горькая) в ответах русских информантов, а с другой – отражение событий национал-социалистического прошлого Германии и коллективной вины немецкого народа (historische Schuld, „zweite Schuld“), цветовое восприятие вины (schwarz) в реакциях немецких респондентов. Кроме того, русское языковое сознание больше сосредоточено на фиксации субъективных переживаний, сопровождающих чувство вины, в то время как немецкое сознание предпочитает искать средства преодоления переживания деструктивных эмоций (ср.: тяжесть, мучение, отчаяние, убиваться, угрызения совести и Entschuldigung, Versöhnung, Sühne).

Сравнивая определения вины, полученные в результате анкетирования, с данными лексикографических источников, мы находим точки соприкосновения прескриптивной и дескриптивной норм (термин Ю.Н. Караулова). Вину рассматривают как состояние человека, как результат его поступков, как локализуемую, тяжело перемещаемую субстанцию; с виной сопряжены раскаяние, прощение; она бывает коллективной и индивидуальной.

Имеют место несовпадения в дефинициях вины, составленных авторами словарей и участниками ассоциативного эксперимента, что обусловлено различным опытом мировосприятия и языковым опытом элитарных и среднестатистических языковых личностей. Интересно отметить, что ответы русских респондентов расширяют спектр анализируемых элементарных смыслов за счет четкого, однозначного отнесения вины к чувственной сфере, чего нет в русских лексикографических источниках. В дефинициях немецких респондентов упоминается «историческая вина», тесно связанная с ней идея «второй вины», появление которых в качестве реакции обусловлено трагическими событиями немецкого народа в середине прошлого века.

В заключении диссертации подводятся итоги выполненного исследования, намечается его перспектива, состоящая в привлечении в качестве исследовательского материала русских и немецких афоризмов и современных текстов публицистического характера, а также в изучении невербальных средств объективации концептов вины и стыда.

Основные результаты исследования отражены в следующих публикациях:

1. Дженкова, Е.А. Толкование номинаций концепта «стыд» / «Scham» в филологических словарях / Е.А. Дженкова // Антропологическая лингвистика: изучение культурных концептов и гендера. Вып. 1. Сб. науч. тр./ Под ред. проф. Н.А. Красавского, проф. В.П. Москвина. – Волгоград: «Колледж», 2003. – С. 43 – 48 (0,25 п.л.).

2. Дженкова, Е.А. Этимологический анализ имени концепта как один из методов лингвокультурологического исследования / Е.А. Дженкова // Антропологическая лингвистика: изучение культурных концептов и гендера. Вып. 1. Сб. науч. тр./ Под ред. проф. Н.А. Красавского, проф. В.П. Москвина. – Волгоград: «Колледж», 2003. – С. 48 – 53 (0,25 п.л.).

3. Дженкова, Е.А. Концепт «стыд» в русской наивной и научной картинах мира (опыт анализа словарных дефиниций) / Е.А. Дженкова // Аксиологическая лингвистика: проблемы языкового сознания. Сб. науч. тр. / Под ред. проф. Н.А. Красавского. – Волгоград: «Колледж», 2003. – С. 31 – 36 (0,25 п.л.).

4. Dshenkova, E. Konzept – rein kognitive Einheit oder kulturelles Phänomen? / E. Dshenkova // Ost-West Perspektiven. Institut für Deutschlandforschung. Lotman-Institut für russische und sowjetische Kultur. Band 3. Bochum 2004. – S. 215 – 223 (0,4 п.л.).

5. Дженкова, Е.А. Эмоциональный концепт «вина» в немецкой научной и наивной картинах мира (опыт анализа лексикографических источников) / Е.А. Дженкова // Аксиологическая лингвистика: проблемы и перспективы. Тезисы докладов международной конференции 27 апреля 2004/ Под ред. Н.А. Красавского. – Волгоград: «Колледж», 2004. – С. 32 – 34 (0,2 п.л.).

6. Дженкова, Е.А. Ассоциативная характеристика вербальных репрезентаций эмоции вины и стыда в современном немецком социуме / Е.А. Дженкова // Антропологическая лингвистика. – Вып. 4: Сб. науч. тр. / Под ред. проф. Н.А. Красавского и проф. В.П. Москвина. – Волгоград: «Колледж», 2005. – С. 89 – 93 (0,2 п.л.).

)