Обязательным условием первичной реализации отношений между субъектом и изображением является первый акт восприятия ПИИ, который служит необходимой базой, основой для формирования следующих трех актов понимания. Однако начально интерпретирующим можно назвать второй акт восприятия – узнавание, сличение (и только с этого акта может начинаться вербальная интерпретация), в последующих актах интерпретация приобретает более выраженные, законченные формы. В каждом акте восприятия ПИИ не обязательно участвуют все его компоненты. Субъект останавливается на том уровне восприятия ПИИ, который соответствует его рецепционной установке, психологической и интеллектуальной подготовленности, социальным и индивидуально-личностным качествам.

Несмотря на единую окружающую реальность, на определенную типологичность восприятия и на одинаково устроенный зрительный аппарат, каждое конкретное восприятие отлично от восприятий других субъектов. Применительно к восприятию ПИИ, которое является тем самым объективно существующим предметом внешнего мира, восприятие его и интерпретация разными субъектами неизбежно будут в той или другой степени различными. Объективное и субъективное вступает в противоречие, которое определяется как взаимосвязь между значением (тем, что нормативно усвоено) и личностным смыслом (значением для меня) (А.Н. Леонтьев). Причины появления личностного смысла и различий в восприятии при инвариантности изображения и одинаковом зрительном аппарате связаны с различиями “мозговой картины” реципиента. Глаз при зрительном восприятии дает важную исходную информацию, но субъективное пространство зрительного восприятия строит мозг.

Согласно Р. Арнхейму, чем больше изображение (его конфигурация и другие атрибуты) приближено к реальности, к инварианту, тем меньше возможностей для субъективной перцептуальной неопределенности. (В этом смысле искусство в жанре фотореализма или просто фотография – идеальное поле для единообразного восприятия, хотя одинаковых интерпретаций даже в этом случае получить не удастся). Усложнение конфигурации изображения (выход за пределы толерантности образа, по Р. Арнхейму) неизбежно ведет к нарастанию перцептуального разнообразия и энтропии, вследствие чего на основе объективно существующего зрительного ряда субъект выстраивает свой уникальный структурный образ и формирует смысловое содержание.

При перенесении положения Ф. Шлейермахера о том, что произведение словесности является одновременно фактом языка и фактом мышления, на изображенный объект сохраняется оппозиция интерпретации грамматической (понимание “что”, интерпретация факта изображения) и психологической (понимание “как”, интерпретация факта мышления). Соотношение этих двух сторон интерпретации зависит, по Ф. Шлейермахеру, от предмета исследования: чем объективнее предмет, тем менее затребовано психологической интерпретации при максимуме грамматической. Эта модель, на наш взгляд, справедлива и для описанного Р. Арнхеймом “стандарта изображения” и “выхода за границы его толерантности”: чем стандартнее (следовательно, объективнее) изображение, тем большее значение имеет его “грамматическая”, изобразительная (объективная) интерпретация; чем “нестандартнее” изображение, тем большую роль начинает играть психологическое (субъективное) толкование.

Разумеется, разнообразие восприятий не безгранично, есть определенная амплитуда рецепционных колебаний вокруг возможной “оси смыслов”. Условной нижней границей этой амплитуды можно считать инвариант, “объективное содержание” ПИИ; верхнюю границу задает сам “разумный реципиент”, который должен соблюдать общее правило эстетического восприятия: восприятие ПИИ (при возможно высокой амплитуде колебаний) должно оставаться в конечном счете условно-эквивалентным инварианту. Иначе появляются так называемые “неправильные”, “произвольные” интерпретации.

В трехзвенной коммуникативной цепочке “эстетический объект (ПИИ) – интерпретатор – реципиент” представлена последовательная, в разной степени креативная деятельность участников эстетической коммуникации. В обозначениях звеньев схемы заложено определенное противоречие, которое следует принять: “интерпретатор” (субъект, интерпретирующий ПИИ) есть также, и прежде всего, реципиент (субъект, воспринимающий ПИИ), как и субъект третьего звена. Однако он не случайно назван нами интерпретатором, а не реципиентом (как третье звено цепочки), так как реципиенты второго и третьего звена выполняют принципиально разные коммуникативные задачи.

Аналогична данной эстетической трехзвенной схеме предложенная Т.А. ван Дейком и В. Кинчем дискурсивная модель, которая представляет собой также трехзвенную схему “происшествие – рассказ о происшествии – человек, слушающий рассказ о происшествии”. Репрезентация самого происшествия и рассказа о происшествии (семантическое содержание коммуникации) не будут совпадать. Во втором случае мы получаем представление уже вербализованной версии говорящего о случившемся, и не просто представление на основе сначала визуальных, затем – вербальных данных, а интерпретацию события и высказывания в рамках определенных социальных контекстов и пресуппозиций. Следует различать событие и вербальный факт, так как в отличие от события вербальный факт – это виртуальная реальность, неоднозначность которой усиливается тем, что она стремится не показать, а оценить себя (В.Н. Базылев, Ю.А. Сорокин).

Подобным вышеописанному образом организуется и модель передачи эстетической информации “объект – интерпретатор – реципиент” (или в приближении к модели Т.А. ван Дейка и В. Кинча “объект – рассказ об объекте – человек, читающий рассказ об объекте”).

Интерпретатора можно назвать реципиентом-1, поскольку именно он представляет реципиенту-2 письменный текст-интерпретацию, он – основное звено цепи и источник интерпретационного текста. Он соотносит свое восприятие с эстетическим объектом, вступая с ним в коммуникативную, условно диалогическую связь (поскольку он продуцирует текст), он владеет наиболее полной информацией об объекте, он – наиболее заинтересованное в коммуникативном процессе лицо и медиатор-посредник передачи эстетической информации реципиенту-2. Реципиент-1 своей ролью социально признанного истолкователя задает у реципиента-2 установку на авторитетность, значимость продуцируемых реципиентом-1 текстов.

Реципиент-2 связан с эстетическим объектом опосредованно через реципиента-1. Реципиент-2, в свою очередь, также становится интерпретатором, но уже не объекта, а вербального текста о нем. Следовательно, реципиент-1 и реципиент-2 задействованы в принципиально разных процессах интерпретирования. Они связаны с двумя типами передачи информации – фенестрационным (от лат. fenestra – окно), основанном на одновременном, едином восприятии, и иерархически-линейным, где знаки, являясь соподчиненными, следуют один за другим (А.А. Брудный, Р.О. Якобсон). В первом случае осуществляется перекодирование в вербальный код изобразительного кода, во втором – восприятие вербального текста и перекодирование его во внутреннюю речь субъекта.

Реципиент-1, связанный невозможностью однозначного перевода на вербальный язык языка объекта, тем самым объективно является лицом творческим, так как он владеет языковой базой и создает всегда “свой, новый текст”. Текст реципиента-1 всегда имеет уникальное место в ряду потенциально бесконечных “дешифрующих” текстов-интерпретаций других реципиентов-1. Реципиент-2, получая вербальный текст, связан только задачей своего собственного понимания, интерпретации для себя – в интрасубъективном аспекте, в отличие от интерсубъективной позиции реципиента-1, поэтому восприятие текста-интерпретации реципиентом-2 – менее креативный и более пассивный процесс. Операции понимания более распространены и просты по сравнению с операциями продуцирования текстов. Иначе говоря, реципиент обязан прочитывать и понимать текст, строить новый – не его задача. Здесь, на этом этапе, уже реально возникновение “эффекта смысловых ножниц” (Т.М. Дридзе), поскольку смысловой уровень текста-интерпретации и уровень субъективных возможностей понимания (“смыслового восприятия”, по И.А. Зимней) могут не совпадать. На этом этапе заканчивается трехзвенная коммуникативная связь. Можно представить себе дальнейшее развитие интерпретации в новом вербальном письменном тексте (интерпретация интерпретации), созданном реципиентом-2, иначе говоря, возможно вторичное воспроизведение текста-интерпретации, но это в принципе искусственное продолжение, представимое скорее как казус (Н.Л. Мусхешвили, Ю.А. Шрейдер). )