Однако процесс понимания вербального текста, являясь более простым, чем процесс продуцирования нового, внутри себя остается сложным мыслительным актом. С психолингвистической точки зрения, понимание вербального теста проходит ряд этапов, в результате чего происходит преобразование вербальной формы текста во внутреннюю речь субъекта, где совершается переход от внешних кодов языка к внутреннему коду интеллекта, на основе которого формируется содержание текста как результат понимания. А.И. Новиков выделяет несколько аспектов интеллектуальной переработки субъектом (в нашем случае – реципиентом-2) воспринимаемого вербального текста: это членение текста на смысловые отрезки, фиксирование различных “контекстных объединителей”, таких как “смысловые вехи”, “опорные пункты”, а также объединение их в общий смысл.

Целостный вербальный текст, получаемый реципиентом-2, можно определить как дискурс в значении “связного текста” (Ц. Тодоров, В.Г. Борботько, П. Серио, А.П. Булатова, В.И. Карасик) с тремя “базовыми” уровнями его анализа (референциальным – тематическая структура – то, что написано, предикативным – семантическая структура – то, как написано, иллокутивным – прагматическая структура – для чего написано), производимыми реципиентом-2.

Степень и глубина интерпретирования реципиентом-2 текста, толкующего эстетический объект, связаны, кроме субъективных особенностей реципиента, с типологическими характеристиками самих текстов. Каждая из четырех классификационных групп представляет собой тексты со своей эстетической задачей, со своим принципом описания объекта, со своими стилистическими и лексическими особенностями. Каждая группа интерпретаций требует от реципиента-читателя определенной типологии восприятия.

Специальные искусствоведческие тексты-интерпретации (ИскТ) предполагают в своем читателе субъекта, в той или иной мере подготовленного для восприятия композиционно и структурно оформленного, аналитического, терминологичного описания эстетического объекта. Такие тексты создаются именно в расчете на “своего” потенциального читателя, предположительно находящегося в курсе предмета рассмотрения и владеющего в той или иной степени специфическим искусствоведческим кодом. Не всегда, однако, читателем оказывается именно такой идеально представляемый реципиент, и тогда как результат несовпадения установок текста и реципиента возникают “смысловые ножницы”.

Авторские тексты-интерпретации (созданные художниками – АвтТ) рассчитаны в первую очередь на первую группу реципиентов (как и искусствоведческие), и на большую группу специалистов (художников и искусствоведов). Иначе говоря, реципиенты-1 (интерпретаторы) здесь выступают в роли реципиентов-2 (читателей). Кроме того, предполагается и “наивный” читатель-неспециалист.

Тексты-интерпретации, входящие в состав литературно-художественных произведений (ЛитТ) в принципе рассчитаны на любого реципиента, меньше всего – именно на реципиента-специалиста, и более всего – на дилетанта в вопросах искусства и просто на литературно заинтересованного читателя, так как в данной ситуации требуется читатель художественного произведения как такового, а не обособленных описаний изображений.

Неспециальные (“наивные”) тексты-интерпретации (НесТ) не предполагают, как правило, никакого заинтересованного читателя, кроме экспериментатора, так как изначально искусственно созданные, не предназначенные к тиражированию, не публикуемые, они не могут выполнять роль репрезентативных текстов (таков изначально заданный низкий социальный статус этих текстов, даже если они и представляют собой нечто эстетически привлекательное).

Отличительной особенностью коммуникативной цепочки “объект – интерпретатор – реципиент” является постоянное отсутствие непосредственной коммуникативной связи между всеми ее субъектами – связь эта опосредована на всех этапах только самими “текстами”: “текстом-изображенным объектом, затем текстом-вербальной интерпретацией. Как реципиент-1 не имеет, как правило, физического контакта с автором изображенного объекта, так и реципиент-2 не имеет возможности вступать в общение с автором вербальной интерпретации. Тем не менее коммуникативный процесс (объект – реципиент-1), дистанцированный во времени и пространстве, всегда имеет место благодаря постоянному наличию объекта, эстетическое сообщение всегда и во всех случаях сохраняет коммуникативную силу в отличие от вербального (текст – реципиент-2), который может терять ее, утрачивая “чувство новизны”, подвергаясь “моральному устареванию” и корректированию другими, новыми текстами. Таким образом, процесс интерпретирования принимает бесконечный характер.

Стремление к бесконечности интерпретаций сдерживается двумя обстоятельствами: во-первых, наличием буквального значения и очевидного смысла (П. Рикер), который в качестве ориентира задает по крайней мере самую первую ступень восприятия и интерпретации, общую для всех толкований, заставляющую организовывать тексты-интерпретации в пределах оси смыслов; во-вторых, конечностью индивидуального сознания, в котором всегда есть предел интерпретации и понимания, показателем чего является субъективное чувство понятности (А.Н. Портнов), иначе говоря, множественность интерпретаций ограничивается субъективным рациональным чувством ее смысловой необходимости и достаточности.

Бесконечность интерпретаций стремится остановить не только индивидуальное, но и общественное сознание. Само появление вербальных интерпретаций является попыткой освободиться от множественности смыслов, заложенных в произведении: социум вырабатывает различные приемы, призванные помочь преодолеть страх перед смысловой неопределенностью иконических знаков: языковое сообщение и является одним из таких приемов. Интерпретация вообще – это устранение многозначности в соответствии с информационными потребностями и установками реципиента (Р. Барт, К.А. Долинин). Иначе говоря, множество текстовых интерпретаций, вмещающих в себя множественность смыслов, разрешают проблему полисемичности изображения, останавливая в своем языковом конкретизирующем выражении дезориентирующую бесконечность потенциальных смыслов объекта. Таким образом, интерпретация – это и способ преодоления бесконечности смыслов объекта, и одновременно источник этой бесконечности.

Однако далеко не все эстетические объекты равно полисемичны, есть достаточно прозрачные по смыслу (близкие к однозначности), есть более сложные, есть семантически трудноразрешимые или же вообще непознаваемые, приводящие к появлению “неправильных” интерпретаций.

Одно из направлений некорректного толкования изображенного объекта, которое приводит к возможности создания бесконечного множества “неправильных” интерпретаций, Р. Арнхейм называет неуместной детализацией описания. Каждый объект искусства (в отличие от реального объекта) должен восприниматься на определенном уровне абстракции. Интерпретации ниже этого уровня становятся произвольными и противоречивыми. Принцип экономности описания предписывает, чтобы ничто не определялось без необходимости. Такого рода произвольные интерпретации на слишком низком уровне общности порождают ложное впечатление, что произведение искусства не имеет собственного объективного значения, считает Р. Арнхейм, но, на наш взгляд, это утверждение более подходит к предметному реалистическому искусству, так как образцы “нового” искусства часто имеет объективное значение только на уровне описания инварианта – изображения. Р. Арнхейм же подразумевает, безусловно, “объективное значение” более высокого порядка – на уровне “правильной” интерпретации. Второе направление создания некорректной, “неправильной” интерпретации Р. Арнхейм называет чрезмерной абстракцией, подразумевая такой вариант толкования, когда уровень восприятия установлен, напротив, слишком высоко и создается слишком обобщенный и неоправданно глубокий образ.

Термин “правильная интерпретация”, на первый взгляд, противоречив, однако встречается еще у Ф. Шлейермахера в качестве определения всей герменевтики как практического результата правильного истолкования текстов. Х. Зедльмайр ставит вопрос о критерии “правильной” интерпретации, понимая под “правильной” интерпретацией одно, единственно адекватное произведению восприятие. На наш взгляд, само определение интерпретации как “правильной” вовсе не обязано означать ее единичности, уникальности. Может быть создано множество “правильных” интерпретаций, не противоречащих смысловой оси, но ограничения интерпретатора состоят в том, чтобы избежать как чрезмерной детализации описания, так и чрезмерных обобщений. )