С литературоведческой точки зрения идеи «Морфологии сказки» служат основанием дихотомической концепции мотива – и это несмотря на отказ В.Я.Проппа от самой категории мотива. Понятие функции действующего лица, в сочетании с дихотомическими идеями структурной лингвистики, позволило фольклористам и литературоведам прийти к строгим представлениям о функционально-семантическом инварианте мотива и его фабульных вариантах. Функция действующего лица представляет собой обобщенное значение мотива, взятого в отвлечении от множества его фабульных выражений. В семиологиических терминах функция – это генеральная «сема» или совокупность генеральных сем, занимающих центральное и инвариантное положение в структуре значения мотива.

Основные принципы дихотомической теории мотива сформулировал американский фольклорист А.Дандес, указывающий на две теоретические системы, послужившие для него опорой: на морфологическую схему В.Я.Проппа и теоретический аппарат американского лингвиста К.Л.Пайка, переосмыслившего подходы дескриптивной лингвистики и явившегося одним из основоположников этнографии речи, от которого были заимствована система параллельного описания единиц языка в двух различных конститутивных рядах и двумя принципиально различными способами: внутренним и внешним, этическим и эмическим. В отечественной фольклористике дихотомическую теорию мотива развивает ряд авторов (Н.Г.Черняева, Б.Н.Путилов, Н.Д.Тамарченко, Ю.В.Шатин, Э.А.Бальбуров, В.И.Тюпа и др.). Так или иначе, данная теория подкрепляет идею устойчивой нарративной структуры, но уже в иной плоскости – литературной.

Кроме того, универсальность и кросс-культурное единство сказочных образов и повествовательных структур могут быть объяснены с помощью эвристического потенциала категории архетипа. Если под архетипами понимать способ связи определённых образов, алгоритм познания, модель поведения, переходящие из поколения в поколение, а также формы функционирования «интуиции», то и в терминах аналитической психологии реляционная структура сказки выглядит вполне обоснованной. Целью архетипов является привнесение в сознание подсознательного материала и его трансформация, что Юнг назвал индивидуацией.

Примеры архетипов явственно напоминают пропповские сказочные функции. Существует архетип мужчины и архетип женщины, архетип отца и архетип матери, архетип брата и архетип сестры, архетип героя и архетип взрослого – образы, выражающие универсальные, первичные типы, из которых состоит человеческая личность.

В дополнение, можно указать на очевидную распространённость нарративных структур, описанных Проппом, в различных сферах современного фольклора и культуры в целом: массовая литература беззастенчиво тиражирует их в жанре бестселлера; Голливуд «клонирует» сценарии по Проппу; средства массовой коммуникации, мастера рекламы и PR вовсю используют суггестивный потенциал этих структур в политических и маркетинговых кампаниях; психоаналитики и психотерапевты широко пользуются такими текстами; большое будущее имеет применение данных структур в дидактике и педагогике.

Все выше сказанное убеждает в существовании неких глубинных или инвариантных структурных схем волшебных (и не только!) сказок, позволяющих эти тексты легко идентифицировать, строить и восстанавливать. Переводя всё это на язык когнитивной науки, мы фактически постулируем особые отношения человеческой психики и данного типа текстов, хотя бы по тому, что они легче воспринимаются, запоминаются и воспроизводятся.

С точки зрения нарратологии в когнитивной науке большей эвристической ценностью обладает сценарий или сценарный фрейм, – схема, в которой представлена стандартная последовательность событий, обусловленная рекуррентной ситуацией. Для сценариев характерны ситуативная привязанность и конвенциональность, они организуют и интерпретируют поведение людей. Далеко не всегда они обусловлены непосредственной целесообразностью: нередко описывают последовательности сцен, событий или действий, имеющие полностью или частично ритуализованную природу, например, светские, религиозные и военные церемонии.

Как фрейм, так и сценарий рассматриваются в терминах памяти. Это не только информационные структуры, сообщающие о результатах, конечных состояниях, по которым и запоминаются, но и механизмы, объясняющие достижение понимания с использованием накопленного ранее знания, а предварительное знание и есть тот тип информации, который хранится в памяти. В своих рассуждениях мы опираемся на работы Р.Шенка, пришедшего к выводу, что в готовом виде сценарии в памяти вообще не хранятся. Применение сценария к анализу дискурса – это реконструкция. Сценарии строятся по мере того, как в этом возникает необходимость, в процессе восприятия речи, чтобы осуществить интерпретацию дискурса, используя накопленный ранее опыт – информацию, размещённую на разных уровнях памяти. Точно так же или почти точно так же мы строим и сценарий сказки, пользуясь хранящимися в памяти элементами и отношениями, связывающими их. Примат идеи стратегической реконструкции когнитивной модели дискурса отличает также работы Т.А.ван Дейка и В.Кинча.

С середины 80-х гг. в когнитивной психологии всё большую популярность приобретает модель параллельно распределённой обработки (PDP: parallel distributed processing), в которой главное внимание уделяется микроуровню когнитивной активности, осуществляемой одновременно в разных плоскостях, из которых пропозициональная – одна из высших. Связи между узлами выступают как функторы, разрешающие, ослабляющие или усиливающие ассоциации, сам тип и сила которых зависят от интенсивности связей. Именно интенсивность связей хранится в памяти, что позволяет реконструировать какую-то структуру знания посредством активации лишь некоторых её элементов, возбуждающей реверберацию связей и полную активацию.

При анализе структуры нарративных текстов данное качество теории параллельной обработки следует принципиально выделить, так как здесь и кроется ключ к разгадке когнитивной устойчивости сказочных текстов: пропповские функции хранятся в памяти как реляционная структура, интенсивность связей в которой позволяет реконструировать «схему» сказки посредством активации её отдельных элементов.

Таким образом, когнитивная психология со своей стороны также позволяет нам сделать вывод о наибольшей релевантности для интерпритации процессов восприятия, запоминания и воспроизведения нарративного текста именно его реляционной содержательно-смысловой модели.

Для верификации высказанной выше гипотезы в работе был показан фрагмент сравнительного структурного анализа фольклорных текстов (русских народных сказок) и текста сценария фильма «Звёздные войны», ставшего классикой современного массового кино, заключавшегося в попытке выделить функции в сценарии современного фильма и ответить на вопрос, строится ли он по тем же канонам, что и волшебная сказка. Очевидно, что подобный анализ можно продемонстрировать на материале других нарративов, в том числе текстов массовой культуры, таких, как бестселлеры и художественные фильмы. Нарративы данного типа тесно связаны друг с другом уже тем, что многие из этих семиотических феноменов существуют в культуре параллельно: в качестве литературного текста (книги), в качестве художественного фильма, а порой и в качестве комиксов (Бэтман – фильм и комиксы; Звёздные войны – две экранизации, комиксы и книга). Жанры охватывают, главным образом, приключение и боевик (adventure и action), часто с элементами детектива, а также фантастику.

Не менее интересны выводы, которые мы получили при структурном анализе такого типа текстов массовой культуры как политический дискурс. Нами были рассмотрены публицистические тексты, посвящённые российским выборам 1999-2000гг.( далеко не все из них можно охарактеризовать как нарративы). Любопытно, как «перекодируются» в этих текстах пропповские сказочные функции или мотивы. Кажущаяся на первый взгляд «натянутой» аналогия получает ощутимые текстовые подтверждения, когда со всей очевидностью в политическом дискурсе выступают «герои» и «злодеи», когда пропагандируемое политическое решение получает статус «волшебного средства», способного принести «победу» в «борьбе», завершающейся «свадьбой» политика со своим электоратом (народная любовь и признание широких масс – это ли не вожделенный стереотип публичного, в том числе и политического успеха?). )