Во второй половине века просторечие в бытовом и литературном языке дворянства сплетается с элементами канцелярского, церковнославянского языка, с искусственной книжностью и ориентацией на семантику западноевропейских языков, что является национально-специфическим отличием языка русского дворянства от языка английской аристократии.

Образование в привилегированных учреждениях определяет наличие иностранной и абстрактной лексики в речи русского дворянства, что является еще одной общей характеристикой речи аристократии Великобритании и России.

В речи дворян в изученных романах встречаются внесения на французском, латинском, немецком, церковнославянском и итальянском языках.

Наибольшее количество заимствований принадлежит к французскому языку, что объясняется социально-историческими причинами. Французские внесения обозначают членов семьи, используются в обращениях и этикетных формулах, для характеристики качеств людей, обозначения реалий образа жизни дворянина, выражения иронии говорящего.

В русских диалогах персонажей из высшего общества Л.Н. Толстой сознательно усиливает французский колорит речи, обнажая прием калькирования французских фраз (Виноградов,1982):

«Положим, я забросила свой чепец через мельницу, но другие поднятые воротники будут вас бить холодом, пока вы не поженитесь» (т. 1, с. 315).

На синтаксическом уровне Л.Н. Толстой использует обособленное употребление деепричастий независимо от общности субъекта действия с главной синтагмой, что также придает французский колорит речи.

Пример обособленного употребления деепричастия мы находим в письме Анны к графине Лидии Ивановне: «… зная вашу дружбу к нему, вы поймете меня» (т. 2, с. 88).

Нам представляется интересным противоречивое отношение дворянства к немецкому языку и немецкой нации в целом. С одной стороны, немецкий язык и культура пользовались популярностью, которой способствовали реформы Петра и интерес к немецкой философии (Германия и, прежде всего, Берлин становятся Меккой для молодых русских интеллектуалов, пытавшихся расширить кругозор и понять мир). С другой стороны, мы отмечаем нежелание дворян афишировать свое хорошее владение немецким языком, насмешливо-ироничное отношение к немцам в силу таких отличительных черт немцев, как практицизм и гипертрофированное стремление к организованности, противоречащих жизненным установкам русского барина.

Увлечение дворян философией и их мировоззрение определяют тематику употребляемой абстрактной лексики. Абстрактная лексика, используемая дворянами, чаще всего обозначает качества людей, их взаимоотношения, эмоциональное состояние, этические нормы.

Н.А. Бердяев отмечает, что по своей природе большинство дворян - моралисты, и их преобладающая установка в жизни – этическая (Бердяев, 1991). Эти наблюдения соответствуют нашим выводам, и подобные жизненные принципы дворян находят свое отражение в речи посредством абстрактных субстантивов: вина, долг, ответственность, смирение и т.д.

Дворяне часто рассуждают о самостоятельности и независимости, о душевном покое, одиночестве, свободе, что, на наш взгляд, объясняется стремлением «защитить» свой внутренний мир и острым чувством своей особенности.

Н.А. Бердяев также отмечает, что «социальность» дворян, сочеталась с созерцательностью и одиночеством (Бердяев, 1991). Интересным нам представляется его объяснение с этой позиции необыкновенной любви дворян к животным (черта, отмеченная нами как общая для представителей высшего класса двух стран). Исключительная любовь к животным, по Н.А. Бердяеву, это - «обратная сторона одиночества», так как на них одинокий человек «изливает запас своей нежности» (Бердяев,1991:38).

Речь дворян представляет собой парадоксальное сочетание «рафинированности» и ругательных выражений, использование которых связано отчасти с особенностями темперамента русского барина. С другой стороны, в употреблении ругательной лексики отразилась вседозволенность, являющаяся результатом привилегированного положения.

С воспитанием в духе субординации и подчинения (отношения, связывающие государя и его подданных, с одной стороны, и хозяев со слугами в барских имениях, с другой стороны) связана высокая модальность речи дворян, большое количество условных и повелительных предложений.

Кроме того, русского дворянина отличает чувство долга и ответственности перед народом за свое привилегированное положение, что также отражается в языковом плане в употреблении модальных глаголов.

Частое употребление конструкций сослагательного наклонения свидетельствует о стремлении дворян к учету разных аспектов ситуации перед принятием того или иного решения, к аргументации своей точки зрения по различным вопросам.

Перспективы исследования речи «высших» классов мы видим в том, что каждая из выявленных речевых характеристик может послужить темой отдельного сопоставительного исследования для дальнейшего выявления общих и национально-специфических черт в двух лингвокультурах. Полученные данные можно верифицировать также на материале французской и немецкой художественной литературы для выделения общих характеристик в речи «высших» классов Великобритании, России, Германии и Франции.

По теме исследования опубликованы следующие работы:

1. Квартовкина Ю.О. Социолингвистическая характеристика речи английской и русской аристократии XIX века // Вопросы филологии и лингводидактики: Сб. науч. ст. / Волгоград: Изд-во Волгогр. гос. ун-та, 2001. С.121-127. (0,5 п.л.).

2. Квартовкина Ю.О. Французский язык в культуре и речи русских дворян (на материале романов И.С.Тургенева и Л.Н.Толстого) // Интенсивное обучение иностранным языкам: проблемы методики и лингвистики: Сб. науч. ст. / Волгоград: Перемена, 2001. С.79-84. (0,4 п.л.).

3. Квартовкина Ю.О. Высшие классы Великобритании и России в художественной литературе XIX века // Лингвистика и межкультурная коммуникация: Материалы региональной конференции Поволжья и Северо-Кавказского региона. Волгоград: Волгоградское научное издательство, 2004. С.89-95 (0,3 п.л.).

4. Квартовкина Ю.О. Недооценка как универсальная характеристика речи высших классов Великобритании и России // Интенсивное обучение иностранным языкам: проблемы методики и лингвистики: Сб. науч. ст. Вып. 2. Волгоград: Перемена, 2004. С.127-131. (0,3 п.л.).

)