HERMA: … Nach dem Krieg war er Tag und Nacht mit dem Fahrradl unterwegs und hat dafür gsorgt, daß was zum Essen da war.

………………………………………………………………………………………….

Der Ernst war nie zu Haus, weil er verkaufn hat müssn, zerscht mit dem Radl, dann mit eim Motorradl und dann mit einem Dreiradler! (S.317).

Говоря о транспортных средствах, она называет велосипед двумя синонимами (Radl и Fahrradl), затем употребляет слово мотоцикл (Motorradl) и ещё слово Dreiradler. Последнее слово Агнесс понимает неверно и смеётся. Если исходить из анализа компонентов сложного слова, то оно означает в литературном языке «трехколёсный велосипед». Херма же имеет в виду значение слова, типичное для диалекта. Херма родом из Австрии, казалось бы, они с Агнесс говорят на одном диалекте. Но Агнесс, живущая вблизи Штраубинге, понимает не все диалектные слова, употребляемые Хермой. Утрата общего кода ведёт к коммуникативному сбою в разговоре женщин.

Интересна реакция Хермы, объясняющей слово Dreiradler. Она сначала обвиняет Агнесс в том, что у неё «ни о чём нет понятий», затем даже оскорбляет её, называя «глупой гусыней». Само слово Dreiradler Херма дефинирует «громко и яростно, словно речь шла о многом». Авторские ремарки дважды уточняют злость и ярость Хермы, эти негативные эмоции вызвал смех Агнесс по поводу её местного слова Dreiradler, означающего автомашину для доставки товаров, которая имела впереди всего одно колесо. Итак, коммуникативный сбой произошёл вследствие того, что Агнесс не знакома с диалектным значением слова.

HERMA sonderbarerweise erstmals wirklich sauer Da kannst du leicht lachn, du dumme Gans, weilst keine Ahnung hast von nix. Laut und wütend, als ginge es um viel Ein Dreiradler is ein Lieferauto gwesn, das vorn bloß ein Radl ghabt hat, aber davon weißt du ja nix! Schaut sie an (S.317).

Агнесс смеётся потому, что Херма неправильно проинтерпретировала диалектное слово. Данный пример является образцовой имитацией реальной метакоммуникации.

Уровень языкового самосознания у драматургов, использующих литературно обработанный диалект, очень высокий. О внимании к стихии языка у немецких драматургов говорит их «обострённое языковое сознание». Персонажи драм и, следовательно, драматурги размышляют над собственной речью, речью других персонажей и речевой деятельностью в целом. Разнообразные приёмы развивают лингвистическое чутьё и слух читателей/зрителей драм, делают их более восприимчивыми к языку. Многие персонажи заявляют в процессе коммуникации, что они не обладают метакомпетенцией в области литературного языка или недостаточно хорошо им владеют, и поэтому чувствуют себя обделёнными или даже ущербными.

Лингвистический интерес наблюдается у персонажей драм (а также и у обычных немцев, австрийцев и швейцарцев) не только по отношению к родному диалекту, но и к литературному языку, так как в диалектно отмеченных драмах происходит сопоставление/соположение двух форм проявления языка «Метаголос» присущ уже авторам XIX столетия, однако молодое поколение драматургов демонстрирует при помощи диалектно-литературного дуализма ещё более ярко выраженное осознание стратификации немецкого языка.

В диссертации исследуется комбинирование диалекта и литературного языка в художественных целях, анализируются не только ситуации, имитирующие естественные. В драме баварца Ф. К. Крёца «Ich bin das Volk» диалект использован в вымышленной ситуации. Остановимся на сцене «Gott ist ein Kaufhaus» («Бог – это магазин»). Она начинается со встречи лысого человека, пьющего пиво, с феей, которая появляется из стены, и в которую он кидает бутылку. Появившаяся из осколков сказочная фея говорит на литературном языке. Она предлагает лысому (так он назван в тексте) выполнить три желания.

FEE Ich bin geschickt, um dir zu helfen, Menschenkind. Du hast drei Wünsche frei. Sag sie mir, ich will sie dir erfüllen.

GLATZKOPF (nervös) Scheiβe …

FEE Fürchte dich nicht. Sprich!

GLATZKOPF (erregt, unsicher, stöβt hervor) An Hundata.

FEE (lächelt, reicht ihm einen Hundertmarkschein.) (S. 65).

Лысый мужчина, как представлено в авторской ремарке, взволнованно и неуверенно «выдавливает» на диалекте: An Hundata. Следующая авторская ремарка семантизирует это слово – стомарковая купюра.

FEE (lächelt) Drei Wünsche hast du frei. Sprich weiter, Menschenkind, noch zwei sind übrig, um dein Glück zu machen.

GLATZKOPF (starrt den Hundertmarkschein an, starrt die Fee an, stöβt mit groβer Anstrengung und Nervosität wie schreiend hervor) An Fünfhundata.

FEE (lächelt, reicht ihm Fünfhundertmarkschein.)

Второе желание лысый вновь выкрикивает на диалекте – купюра, достоинством в пятьсот марок (и вновь авторская ремарка поясняет значение диалектного слова). Он всё ещё находится в состоянии напряжённости и нервозности.

FEE Drei Wünsche hast du frei, sprich weiter, Menschenkind, es ist noch einer übrig.

GLATZKOPF (erregt, irr, “ungläubig”, kriegt kaum noch Luft, starrt die Fee an, würgt hervor) An Tausenda, an neia

Перед формулировкой третьего желания напряжение достигает своего апогея: лысому едва хватает воздуха. Мужчина требует новую купюру, достоинством в тысячу марок.

FEE (schaut ihn voll Liebe an) Nichts anderes, Menschenkind? (Gütig) Denk nach, es ist noch einer übrig, um dein Glück zu machen.

GLATZKOPF (versteht es wohl falsch; unterdrückt, aggressiv) An Tausenda hobe gsogt.

FEE (reicht ihm eien neuen Tausendmarkschein)

Добрая фея предлагает ему лучше подумать, чтобы выбрать то, что ему нужно для счастья. Лысый понимает фею неправильно, думает, что она отказывается выполнять его желание. Он становится агрессивным и повторяет своё желание. Фея отдаёт ему деньги.

GLATZKOPF (reiβt ihn aus der Hand, starrt ihn an, irr, glücklich, atemlos).

FEE Adieu, mein armes Menschenkind, adieu. (Sie verschwindet).

GLATZKOPF (starrt auf sein Geld, schreit) Wahnsinn! (S. 65).

Диалект употреблён в этом эпизоде в качестве стигматизации для индивидуальной характеристики лысого (выбор не очень приятной внешней характеристики вместо имени служит этой же цели): его примитивности и неумения мыслить глобально. Он способен лишь несколько увеличивать сумму при каждом новом желании. Проанализированный эпизод свидетельствует о том, что в состоянии глубокого эмоционального накала для носителя диалекта другие языковые формы невозможны. Лишь единственный раз, в конце сцены после исчезновения феи, главный персонаж, глядя неотрывно на деньги, кричит на литературном языке «С ума сойти!», употребив восклицательное предложение. Смена языкового кода свидетельствует о постепенном выходе персонажа из состояния глубокого эмоционального напряжения. Для оценки ситуации персонаж выбирает другую форму существования языка. Из анализа данного фантастического эпизода явствует, что диалект функционирует примерно таким же образом, как и в реальных или близких к реальным ситуациях.

Мы различаем (вслед за В.П. и Л.В. Даниленко) языковую и лингвистическую картины мира. В исследуемых драмах обе картины мира сознательно приближаются друг к другу, поскольку уровень самосознания пишущих на диалекте драматургов достаточно высок, что проявляется в использовании ими конфликтных ситуаций, специальных сюжетных построений и моментов, затрудняющих коммуникацию. Драматурги заставляют персонажей, существующих между двумя ипостасями, быть более восприимчивыми ко всем языковым явлениям, спорить и размышлять о них, просвещать незнающих. Разнообразие литературно обработанных диалектов в художественной литературе на диалекте также раскрывает огромный творческий потенциал драматургов.

Проведённое исследование позволило осмыслить общие принципы структурирования диалектно отмеченных драм и выявить их особенности. )