Корпус паремиологических единиц в языке относительно стабилен. Этого, однако, нельзя сказать о пейоративных словниках, состав которых постоянно пополняется в результате возникновения новых лексем и развития пейоративных значений у уже существующих.

Классификация человеческих недостатков, отраженных в значении пейоративов, может быть построена в основном на оппозиции "социально опасный — неопасный". Анализ таких групп, как общие этические пейоративы (слова, обозначающие поведение, которое ниже всяких моральных норм), общие утилитарные пейоративы (слова, обозначающие несоответствие усредненному типу человека в обществе или в определенной группе общества), частные объективные (слова, обозначающие объективные пороки людей — глупость, лень, чревоугодие, вожделение и т.д.) и частные субъективные пейоративы (слова, обозначающие людей иного круга, расовые, национальные и прочие групповые ярлыки) позволяет заключить, что четкой границы между этими группами провести нельзя в силу многозначности пейоративных единиц. Например, слова эгоист, нахал, лицемер, трус, составляющие группу общих этических пейоративов, могут занимать обе стороны оппозиции в зависимости от контекстуального окружения.

Пейоративная лексика, таким образом, принципиально не может быть обозначением тех явлений, которые квалифицируются с позиций права. Для юриста важен состав преступления и обстоятельства, при которых оно совершено, в то время как для неспециалиста, носителя обыденного или наивного языкового сознания, важно оценить преступление с эмоциональных позиций (жестокое, подлое, коварное и т.д.). Юридические термины, относящиеся к видам преступлений и преступникам, являются своего рода застывшими формулами ценностно-значимой информации, лишенными эмотивности, образности, свойственных пейоративам. Пейоративы являются подвижными смысловыми образованиями; в зависимости от контекста, они каждый раз рождают новый образ, причем логическое значение этого образа неопределенно.

В пределах одной культуры знак оценки того или иного явления, поступка, качества в правовом и деонтическом кодексах совпадает, что обусловлено накопленным социальным опытом. Право опирается на ценностную картину мира, присущую данной культуре, вбирая в себя раз и навсегда определенный, условленный смысл того или иного явления, заключая его в конкретные формулировки, которые становятся знаками, отсылающими нас к уже накопленному, т.е. прошлому опыту. Такие единицы, как пейоративы, в силу своей подвижности и благодаря эмоциональным коннотациям стремятся расширить уже существующие значения. Как только ценностно нагруженная лексическая единица попадает из пейоративного словника в правовой, она теряет свою абстрактность и в ряде случаев меняет свой оценочный знак. Так, например, этнические инвективы, столь распространенные в английском языке, с позиции права представляют собой вербальные оскорбления по расовым признакам. Употребление этих инвектив противоречит актуальному в настоящее время концепту политической корректности и преследуется законом (Crime and disorder Act 1998, sect. 33: Racially aggravated offences). Причем понятие "вербальное оскорбление" приравнивается к понятию насилие (harassment) и в данном случае определяется следующим образом: "causing a person alarm or distress".

Особую группу пейоративов составляют профессиональные ярлыки представителей закона, в основном полицейских или служащих милиции, с которыми наиболее часто соприкасаются представители рассматриваемых культур. Данная пейоративная группа в русском языке является более обширной и стабильной, что исторически обусловлено негативным отношением к закону и соответственно к власти.

Оценочные характеристики рассматриваемого концепта представлены также в юмористических высказываниях или шутках. Высокая степень наглядности достигается тем, что в структуре шутки выделяются два содержательных плана, две логики развития мысли. Между данными содержательными планами должно быть неустранимое противоречие. Осознание этого противоречия предполагает смеховую реакцию адресата. Такая реакция возможна только в том случае, если природа этого противоречия связана с актуальными для говорящих вещами, при этом несообразность является достаточно малозначимой. Формула юмористического высказывания может быть представлена в следующем виде: Суждение С1 — Ценностное утверждение Ц1 — Возможная стандартная реакция на это утверждение СтР — Контекстное рассогласование этого утверждения с действительностью КР — Ценностное утверждение Ц2 — Подразумеваемый вывод в суждении С2 — Нестандартная реакция на исходное ценностное утверждение — НСтР — Смеховая реакция. Юмор есть форма мягкой критики. Ценностное утверждение Ц1 подвергается юмористической критике. Если в суждении С1 постулируется смелость того или иного человека, контекст же свидетельствует об обратном, то подразумеваемый вывод в суждении С2 является неожиданным разрешением этого противоречия и вызывает разрядку в виде смеха. Следовательно, для определения ключа к шутке необходимо определить, какое ценностное суждение в этой шутке опровергается и какими дискурсивными приемами это достигается. Например: "How can I ever thank you?", gushed a woman to Clarence Darrow, after he had solved her legal troubles. "My dear woman", Darrow replied, "ever since the Phoenicians invented money, there has been only one answer to that question". В приведенном тексте мы сталкиваемся с эффектом обманутого ожидания и перефразированием. Фраза "Как я могу Вас отблагодарить?" предполагает стандартную реакцию (СтР) благородного человека в виде отказа от благодарности. По сути дела, клиент должен был задать иной вопрос: сколько стоит эта юридическая услуга? Адвокат оказался в затруднительном положении: он не мог ответить прямо о стоимости своего гонорара (это бы нарушило этикетные конвенции), но и не хотел лишаться заработка. Поэтому он прибегает к неожиданному витиеватому ответу, содержание которого предельно просто: благодарность клиента должна быть выражена в деньгах.

Репрезентируемые шутками ситуации рассчитаны на однозначное понимание. Функция шуток, как юмористических единиц, состоит в нейтрализации социальных противоречий и векторов враждебности по отношению, в данном случае, к закону и его представителям.

В результате компаративного анализа рассматриваемых единиц в английской и русской культурах было выявлено, что особенностью многих русских шуток, относящихся к представителям закона, является отсутствие в них контекстуального рассогласования ценностного утверждения с действительностью, они констатируют поведение, признаваемое нормальным, отражающее реальное положение дел. Например:

Ночью в гостиничном номере двое соседей не дают уснуть третьему: рассказывают политические анекдоты.

- Здесь все прослушивается!

Они смеются и продолжают. Тогда он выходит и просит дежурного через пять минут принести в номер три чашки кофе. Возвращается, наклоняется к пепельнице и говорит:

- Товарищ майор! Три кофе в номер, пожалуйста! Дежурная вносит кофе. Потрясенные рассказчики ложатся спать. Наутро шутник просыпается в одиночестве. Спрашивает у дежурной, где его соседи. Та отвечает:

- Ночью гебисты приезжали, забрали их!

- А почему меня не забрали?

- Да майор сказал: "Уж больно мне его шутка с пепельницей понравилась!"

В приведенном примере ценностное утверждение о несоблюдении закона (о свободе слова, частной жизни) самими представителями закона не опровергается, а наоборот, подтверждается дальнейшим развитием событий.

Образы в шутке представлены в виде имплицитно данных формул, т.е. небуквальных смыслов, интуитивно выводимых из всего содержания шутки. Такие формулы непосредственно связаны с нарушением деонтического кодекса, представленного в моральных и утилитарных нормах того или иного общества, находящих самое разнообразное языковое выражение, начиная от рассмотренных паремиологических единиц, пейоративов и инвективных высказываний до религиозных заповедей и правовых законов. )