В результате анализа 150 паремий (75 английских и 75 русских, не являющихся параллелями) нами обнаружены 15 паремических представлений об обмане, имеющих различные предметно-образные наполнения: (1) Обман/ложь - не от Бога, значит равны греху, наказуемы; (2) Обман/ложь недолговечны (непрочны, существуют до выяснения правды; (3) Ложь/обман опасны (приносят вред); (4) Обман/ложь не принесут счастья, материальных благ; (5) Обманувший теряет доверие людей; (6) Нельзя дружить с лгуном; (7) Любые проявления обмана осуждаемы; (8) Любая правда предпочтительнее лжи; (9) Одна ложь порождает другую; (10) Обман/ложь - обычное явление (ненаказуемы); (11) Ложь живуча, всегда была и всегда будет; (12) Обман/ложь допустимы (в отношении других обманщиков; ложь предпочтительнее, выгоднее правды); (13) Не следует говорить всю правду; (14) Правда без лжи - непривлекательна, болезненна; (15) Лгать необходимо для благополучия/выяснения правды.

Общим для носителей наивного сознания обоих языков является христианизированный стереотип восприятия лжи/обмана как греха (16 русских - 9 английских). Для ряда паремий обоих языков характерен логический инвариант, который можно сформулировать как “Выбор меньшего зла”. Английские и русские паремии предлагают альтернативные ситуации, которые отдают предпочтение одному из двух сравниваемых объектов/состояний субъекта. В английском языке, с одной стороны, честный, хотя и бедный предпочтительнее, чем нечестный, хотя и богатый (А рооr man is better than a liar), с другой стороны, небольшое количество лжи оказывается более желательным, чем честность, обрекающая на несчастье (It is better to lie a little than to be unhappy much), а также лучше признается ложь, которая лечит, чем правда, которая ранит (Better a lie that heals than a truth that wounds). Аналогично в русском языке в одном случае отдается предпочтение правде, приносящей страдание (Лучше горькая правда .), в двух других предпочтительной оказывается ложь, обеспечивающая душевное спокойствие/удовлетворение (Лучше умная/сладкая ложь .). Такого рода неоднозначность и противоречивость культурно значимых ориентиров, обозначенных в паремиях, объясняется тем, что язык может отражать и доминирующие факты группового или корпоративного, а не только общенародного самосознания (Телия, 1996).

Межнациональные различия обнаруживаются в различной количественной заполняемости одного и того же вербального участка паремиологического пространства концепта “обман”. Например, для английских изречений релевантным является тот факт, что реципиентом лжи/обмана в итоге оказывается сам продуцент (3 англ. - 0 рус.) Английское языковое сознание выделяет свойство преемственности лжи/обмана, способности увеличиваться и приумножаться (5 англ. - 0 рус.), в то время как русское лингвосознание обращает внимание на признак жизнестойкости, извечности лжи/обмана (4 рус. - 0 англ.).

Русскими паремиями одобряется факт лжи/обмана во спасение; в английском языке в двух случаях “святая ложь” (white lie) признается безвредной и необходимой, тогда как два других категорично ее осуждают. В русских паремиях никак не упоминается полуправда, английские же изречения интерпретируют ее как огромную ложь/хуже целой лжи (2 англ. - 0 рус.).

Будучи непосредственно связанными с различными сферами деятельности человека, ложь/обман, рассматриваемые с утилитарной точки зрения, признаются более важными русской лингвокультурой, акцентирующей: а) материальную выгоду и житейскую пользу лжи/обмана в 11 случаях (англ. - 5); б) их вред, бесполезность, отсутствие благополучия в 10 случаях (англ. - 3).

Нами также обнаружено, что паремиологический фонд русского языка обращает на себя внимание наличием паремий, фиксирующих трудность, а порой и невозможность выбора между правдой и ложью. Такие паремии не включены в число исследуемых единиц, и поэтому не стали предметом детального анализа, однако свидетельствуют о русском национальном характере (Вежбицкая, 1996): “Правдою жить, от людей отбыть, а неправдою жить, Бога прогневить”, “Неправдою жить не хочется, правдою жить не можется”, “С кривдою жить больно, с правдою - тошно”, “Сказать не велят, утаить нельзя”, “Правду сказать не могу, а лгать не хочу” и другие. Подобные паремии не только становятся иллюстрацией трудности выбора, с которым сталкивается человек в житейских ситуациях, но и характеризуют свойства русского характера, его склонность к пассивности, нежеланию быть ответственным за принятое решение. Из приведенного ниже примера очевидно, что невозможность самостоятельного разрешения дилеммы, страх перед ответственностью принятия решения заставляет обращаться к некоему арбитру за благословением лжи: “Тетю Наташу страшно напугало слово “суд”. Сказать правды она не могла, но и врать перед судом боялась, грех на душу боялась брать. Поэтому и поехала к батюшке за советом . Была она у священника . Сказал, что не всякая ложь зло. А эта сразу три жизни сохранит” (Драгунова).

Паремии содержат специфический кодекс правил, так или иначе обосновывающих акты принятия практических решений. На стратегии принятия сопровождающих обыденную деятельность человека решений ориентированы представления аксиологического характера, которые эксплицитно/имплицитно закреплены в большинстве паремий. Оценка в паремиях предназначена для воздействия на слушающего, являясь выразителем рекомендации, нормоустановки. Для анализа аксиологии паремий использовалась методика А.Н.Баранова (1989), выделяемые им количественные, прототипические, гомеостатические и общие типы оценок, прохождение всех уровней оценивания составляют полную аксиологическую процедуру. Пойдя по тому же пути, мы проанализировали варианты совмещения 4 типов оценок и, соответственно, стратегии оценивания, которые зафиксированы в корпусе отобранных паремий. Преобладающее количество паремий обоих языков сопоставления (54% всех проанализированных единиц) отражают предпочтение стратегий с начальной гомеостатической оценкой, рекомендуя носителю языка оценивать ситуацию с точки зрения поставленной цели. Подобные паремии чрезвычайно разнообразны - вплоть до проповедывания противоположного. Например, в паремии “Не соврешь, зобу не набьешь” для достижения материальных благ рекомендуется использовать ложь, тогда как “Неправдой нажитое впрок не пойдет” ориентирует носителя языка на то, что не следует удовлетворять жизненные потребности с помощью неправды. Лексема ‘лихо’/‘худо’ (плохо) в примере “Лихо (худо) будет тому, кто неправду делает кому” позволяет адекватно интерпретировать ложь как нежелательный акт, следовательно, не рекомендуемый субъекту при принятии решений. Ситуация в паремии “To deceive a deceiver is no deceit” имеет противоположную интерпретацию. Цель обмануть обманщика оценивается имплицитно положительно, значит обыденным менталитетом может быть рекомендована субъекту в подобной ситуации.

Основными выводами, сделанными в этой части исследования, стали следующие.

1. Проанализированный материал подтверждает постулат аксиологии паремики, сформулированный А.Н.Барановым: “если некоторая оценка является исходной в стратегии оценивания, то она сочетается либо с самой собою, либо с теми ее типами оценок, которые находятся справа от нее в последовательности “К-оценка ® П-оценка ® Г-оценка ® О-оценка”, отражающей полную аксиологическую процедуру” (Баранов, 1989).

2. Паремии в нашей выборке интерпретируют отношение русского и английского языкового сознания к обману и лжи приблизительно одинаково: 25 русских и 22 английских паремий характеризуют их положительно и/или считают приемлемыми, содержат рекомендации использования; 50 русских и 53 английских единицы осуждают, оценивают обман как нежелательный, неприемлемый при обосновании принятия субъектом решения, необходимого в повседневной деятельности.

На следующем этапе исследования ставилась задача определения совокупности лексико-фразеологических средств, отсылающих к ситуации обмана в английском и русском языках, которая решалась на основе анализа дефиниций толковых словарей, а также с помощью наблюдений контекстуальных употреблений единиц. В результате обнаружена 652 единицы (291 и 361 русских и англоязычных соответственно), объективирующих различные языковые осмысления концепта “обман”. Принцип отбора данных единиц определялся выделением концептуальной гештальт-структуры, имеющей прототипическое представление. Прототипическая концептуальная схема обмана несет обобщенную информацию о данном акте, абстрагируясь от множества деталей, составляющих коммуникативную структуру ситуации обмана, к примеру, кто выступает в роли агента и реципиента обмана: лицо (индивид), коллективный, институциональный субъект или социум. Объединение лексических и фразеологических средств в единой таблице в диссертации аргументируется, во-первых, их “функциональной эквивалентностью” (Москвин, 1996), во-вторых, обусловлено задачей выявить количественные расхождения в английском и русском языках в номинировании того/иного фрагмента пространства обмана, учитывая, что актуальность того/иного явления обеспечивает высокую номинативную активность в обозначении того/иного поведения/явления. )