Специфика проксемических ощущений проявляется в разном выделении основного дистанционного компонента – точки или линии и наполняемости таких аксиологических концептов, как «point» и «privacy», которые еще раз подчеркивают наличие низкоконтекстных характеристик у американской коммуникативной культуры и высококонтекстных – у русской. Особенности проксемической организации коммуникации, как правило (но не абсолютно всегда), определяют выбор такесических средств. В дистантных и низкоконтекстных культурах, например, таких, как американская, такесемы редки и обладают предельной степенью символизации. Важным компонентом кинесического поведения являются окулемы, среди которых наибольший интерес представляет визуальный контакт, так как концепт «eye-contact» лакунизирован для русской этнолингвокультуры, а существующие русскоязычные корреляты «глазной контакт», «визуальный контакт» описывают не присущие нам поведенческие нормы. В низкоконтекстной и неконтактной американской коммуникативной культуре языковое поле «визуальность» отличается большей детализацией и разработанностью: в английских фразеологемах и паремиях языковая единица «eye» несет более весомую и многообразную семантическую нагрузку, чем в аналогичных русских коррелятах. Сравнение двух соматологических карт представляет доказательства различий на уровне определенных совокупностей знаний – выбор индикаторных средств в качестве прилагательных оценок и конкретизирующих компаративов определяется образом ведущей соматемы.

Темпоремы отличаются от кинем, проксем и других ЭКМЯС этой группы тем, что имеют как категориально-грамматическую, так и лексическую экспликацию, зафиксированную в языковых формах, что делает возможным изучение временной концептуализации с точки зрения лексической и коммуникативной семантизации темпоральных образов.

При сопоставлении английских и русских лексем, номинирующих субъективные темпоральные отрезки возраста, обнаруживается различная степень детализации: babyhood, infancy, newly-born babies, baby in arms, teenage, post-adolescence, post-teenagers, toddlers: «We’ve done some renovations, but are finding it a challenge to finish everything with our toddler underfoot». Стратификации внутри взрослой возрастной группы во многом разнородны и противоречивы, что и отражено в языковых «темпорально-геронтологических» единицах. В американской этнолингвокультуре фиксируется большое количество разнообразных языковых единиц, номинирующих взрослый возраст человека: adults, grown-ups, generians, middle scents, seniors, mature people, seasoned people, people of third age. Все лексемы (за исключением «adults», «grown-ups» и «generians») возникли в последние десятилетия как эвфемизмы, смягчающие возрастную дискриминацию.

В линеарной составляющей модуса относительного времени отмечаются моменты, подтверждающие национально-культурную обусловленность темпорального сегмента языковой картины мира, а именно: 1) специфика языковой представленности фаз суточных отрезков и членение 24-х часового временного отрезка; 2) различные идеи собирательности временного отрезка, 3) тенденция к минимизации при номинировании темпоральных отрезков «It is hard to stay well with a nineteen month old in the house»; 4) несоответствия аксиологических концептов «время» и «time» (в американских идиомах, имеющих значение «добиться всего», «добиться славы и успеха», неизменно присутствует концепт «time»: «the big time», «to hit the big time»).

Несхожесть темпорально-пространственных моделей, лежащих в основе темпоральных образов, непосредственно определяет коммуникативное поведение этноязыковых личностей как представителей монохронемных и полихронемных культур [Hall, 1959] с преобладанием монохронемных характеристик в американском коммуникативном поведении и полихронемных в русском. В монохронемных культурах время линейно, ясно ощущаемо, делимо (linear, tangible, and divisible into blocks) [Hall E.T., Hall M.R., 1987]. Языковая картина мира фиксирует это такими единицами, как «spread out across time», «spanning across generations», «the time line», or «time frame». Монохронемный «взгляд» рассматривает время как конкретную реальность, представляющую собой определенную ценность («time is money»), которая может быть приобретена («to buy time»), потрачена («to spend time») или потеряна («to waste time»). В полихронемном представлении время нелинейно, циркулярно, циклично («в жизни все идет по кругу», «как аукнется, так и откликнется»).

Нумерологемы, так же как и колоремы, являются вторичными продуктами базовой категоризации: восприятие объекта как такового и его отношений с другими объектами превалирует над восприятием квалитативно-квантативных характеристик его образа. Универсальность мыслительной категории «единичность – множественность» позиционирована национально-культурной обусловленности квантативных отношений. В цифрах зафиксирована информация о культурных символах и отражены стереотипы национального мышления, а языковые стратегии и тактики в количественном представлении мира также определены национальным компонентом языкового сознания. Понятие «нумерологема» объединяет семиотические единицы, содержащие цифры как национальную категорию меры, и цифры – экспликаторы специфики квантативных отношений, кодифицированные этнолингвокультурой, в которых отражены национальные особенности количественной символизации. Функции прототипических чисел в русской культуре выполняют нумерологемы «три», «семь», «девять», «сорок». В американской языковой картине мира аналогичное использование нумерологем связано в основном с числительным «nine». Но, как правило, появление нумерологем в американских идиомах незакономерно и окказионально, что происходит в силу закрепившихся в культуре представлений о том, что содержание нумерологемы должно быть предельно конкретным и единственно возможным: «to have one over the eight» (подвыпить, хлебнуть лишнего); «to be at six and sevens» (быть в полном беспорядке и неразберихе); «to happen at the eleventh hour» (происходить очень поздно, или в самый последний момент): «Unfortunately, the present defoliation, motivated by short-term economic benefit, probably will continue unless a revolution in public and official attitudes comes to the rescue at the eleventh hour» [International Herald Tribune, 1999 : 12]. Произвольность при привлечении конкретных цифровых показателей в операциях сравнения двух или нескольких объектов, а также абсолютная точность в использовании цифр трактуется как еще одно доказательство низкоконтекстного характера американской этнолингвокультуры.

Этнический «цветовой взгляд» формируют колоремы, как ЭКМЯС, определяя его «цветовую палитру», которая, будучи воспринимаемой индивидом, в свою очередь обусловливает его оценки, стереотипы, установки. Именно результаты контрастивного анализа элементов, образующих группу колористических лексем вторично-производной номинации, являются источником данных об особенностях цветоязыковой картины мира. Односторонне лакунизированные цветонаименования детерминированы спецификой региональной фауны (buff, peacock blue, dun, periwinkle), флоры (avocado, heather, heliotrope, mistletoe) и особенностями жизни (moccasin, maple syrup, pop-corn white) определенной этнолингвокультуры: «According to members of the original commission established to design the flag, the shades of buff and colonial blue represent those of the uniform of General George Washington as shown on a specific plate from an official U.S. Army publication» [Delaware Facts and Symbols]. Национально-культурная специфика колорем проявляется в их «выборе» модификаторов (indian red, navajo white, alice blue, colonial blue). Национально-маркированный компонент денотативного значения цветолексемы производно-вторичной номинации проявляется в случае совпадения денотата с реалией, присутствующей только в одной из сопоставляемых этнолингвокультур: златоглавый, лубочный, кумачовый, пряничный и т.д.

Неидентичность цветового сегмента языковой картины мира проявляется в использовании базовых цветонаименований: белый гриб – boletus mushroom, белая береза – silver birch, белый медведь – polar bear, белая горячка – D. T., белая кость – blue blood, белый свет – wide world, белый стих – blank verse, средь бела дня – in broad daylight, белое пятно на карте – blank space, шито белыми нитками – easily seen, белый танец – lady’s choice. А в колоремных реалиях, таких как «белый билет» (exemption from military service), «белая гвардия», «белогвардеец», «белоэмигрант» остаются нераскрытыми спрятанные за ними культурные аллюзии. )