Именно в детстве формируется нравственная доминанта человеческого характера, поэтому можно провести параллели между поведением взрослых персонажей романов и повестей Толстого и их детскими годами. Постижение нравственного опыта человечества заставляет маленького героя, с одной стороны, «вживаться» в определенные роли, с другой стороны – стремиться изменить «прокрустово ложе» функций, отведённых ему обществом. Ребёнок вынужден соблюдать этикет и подчиняться правилам хорошего тона, сформулированным взрослыми. Но строгая регламентация поведения в определённой мере нивелирует индивидуальность, заставляет подавлять голос чувства, вследствие чего утрачивается природная естественность и неповторимость суверенного «я». Например, истоки характера Степана Касатского («Отец Сергий») можно найти в истории его детства. Честолюбие, вспыльчивость и правдивость – вот нравственные доминанты характера, которые он сохраняет как в миру, так и в старчестве. Уход в монастырь и уход от святой жизни связаны именно с невозможностью героя повести лгать себе и людям, с той познанной с детства истиной, погребённой взрослыми под толщей суетных мечтаний, стремление к которой, по мнению Толстого, и составляет суть жизни. В детях писатель нашёл истинных ценителей самых древних и самых дорогих исконно-человеческих чувств – красоты, добра и правды.

В публицистических статьях, созданных в 80–90 гг. ХIХ в., критикуя социальные устои и нравственное «самочувствие» современного ему общества, писатель отвергает традиционную дворянскую систему воспитания и жизни детей, наполненную излишними, с его точки зрения, удобствами, развращающими и искажающими изначально чистую природу ребёнка. Симпатии автора недвусмысленно отданы крестьянскому образу жизни как наиболее соответствующему исконной, здоровой природе человека. Стремление к опрощению, отказ от барских привилегий воспринимаются Толстым как естественное предназначение личности, следование её по пути, предначертанному Евангелием. Желая помочь обществу, следует, прежде всего, усовершенствовать нравственно собственную душу. Принятие ребёнка в семью, желание согреть его лаской – богоугодное дело, но таковым оно может быть лишь для тех, чей образ жизни может стать достойным примером для других. Библейский афоризм «Аще не будете как дети, не войдёте в Царствие Божие» можно использовать в качестве эпиграфа практически ко всем произведениям Толстого. Своеобразное столкновение юридической (в данном случае – людской) правды и Божественной справедливости наиболее полно раскрывается Толстым в рассказе «Сила детства» (1908). Сила детства заключается в способности вернуть людям их человеческий облик, обратить души не к насилию, а к добру и взаимному прощению. Следует отметить диалектическую парадоксальность логики Толстого, верящего в то, что нейтрализовать зло и противоборствовать ему можно только противоположным началом: зло уничтожается добром, гнев – кротостью и смирением, ненависть – любовью. Мечта о всеобщем братском счастье стала мечтой всей жизни писателя, позволив соединить в его творчестве наивную детскую иллюзию с попыткой построения мира, основанного на «деятельной любви» всех к каждому и каждого ко всем.

В отличие от Л.Н. Толстого, создавшего ряд педагогических и художественных произведений о детях и для детей, С.Т. Аксаков остался в истории детской литературы лишь как автор книги «Детские годы Багрова-внука», задуманной автором не только как повествование о детстве, но и как книга для детей. Воспитание ребёнка, формирование его духовного мира немыслимо вне семейного окружения, поэтому «Детские годы Багрова-внука» явились неотъемлемой частью написанных ранее «Семейной хроники» и «Воспоминаний», составив вкупе с ними автобиографическую трилогию. И в мемуарной, и в художественной литературе XIX века неоднократно встречаются картины, описывающие семейно-родственную жизнь разных поколений. С особой любовью в них воссоздан патриархальный уклад жизни, нравственная атмосфера дома, сам мир семьи, представляющий собою не просто «синтез нравственно-этических дворянских традиций, но особый духовный их вариант» (Е.И. Анненкова). Связь частной, личной, семейной истории с общественным развитием страны начинает осознаваться людьми, живущими в середине XIX века, как основополагающее условие самого существования «высшего создания Божьего».

Наиболее полно эта мысль звучит в высказываниях славянофилов, формулирующих идею о «трёх обязанностях» человека: человека вообще, гражданина и семьянина (К.С. Аксаков, А.С. Хомяков). В отличие от католического и протестантского понимания личности, славянофилы решительно не принимали индивидуализма, полагая, что эгоист обречён на бессилие и разлад в силу своей дисгармоничности. Они считали, что корень мирового зла лежит не столько во внешних обстоятельствах, сколько в самом человеке, в его повреждённой природе. «Развитием внешних средств» нельзя ослабить «тяжесть внутренних недостатков», речь может идти лишь о нравственном совершенствовании человеческой души, об обретении стройной душевной организации в соборном организме церкви. «Детство» человечества и детство человека определённым образом сближались. Испорченный мир взрослых поверялся и проверялся сравнением с миром ребёнка, причём предпочтение отдавалось детскому, «положительному» взгляду на мир. Славянофилы стремились обнаружить именно в произведениях С.Т. Аксакова художественное воплощение своих этико-эстетических идей, связанных с утверждением концепции Дома. Достоинства автора «Детских годов Багрова-внука» славянофилы видели в спокойном, эпическом, гармоничном созерцании жизни.

Традиционно патриархальность, воплотившаяся в художественных произведениях как утверждение «мысли семейной», неразрывно была связана с православными устоями жизни и в немалой степени ими и обусловлена. Однако, анализируя творчество С.Т. Аксакова, исследователи русской литературы практически не освещали вопрос о воплощении христианских традиций в его произведениях. Между тем изображение родового древа мы встречаем и в библейских текстах, и в житийных произведениях. Осмысление и воспроизведение агиографических традиций мы находим у автора «жития» Сережи Багрова. Конечно, С.Т. Аксаков не стремился структурировать своё повествование по канонам жития, речь идет о творческом освоении писателем–реалистом сюжетно–композиционных приемов, присущих агиографической литературе.

Как и в житии, где на формирование характера и убеждений святого оказывали непосредственное воздействие его родные, на становление внутреннего «Я» Серёжи повлияли его родители, особенно мать, и основатель династии – дедушка Степан Михайлович Багров. В отличие от агиографии, где сведения о предках святого крайне скупы, Аксаков пристально всматривается в историю рода своего героя, находя в событиях прошлого задатки будущего. Образ дедушки единодушно был признан крупной удачей писателя, но в трактовке его была допущена некая односторонность: на первый план демократическая критика выдвигала крепостническую сущность старика Багрова, объясняя его поступки положением господина, обладающего людьми, «безгласными против его воли» (Н.А. Добролюбов). Возможно ли существование иной содержательной доминанты в оценке данного образа?

Обращение к библейскому тексту и агиографическим произведениям позволяет дать ответ на этот вопрос. Структурно особенностью агиографии является «вкрапление» в её текст библейских реминисценций, свидетельствующих о насущной потребности авторов жития соотнести мысли, чувства, поведение святого с каноном христианской этики и постулатами чистого богословия. История С.М. Багрова представляет собой подобное явление, также имеющее библейский источник. Как Моисей во главе евреев, так и Степан Михайлович Багров со своими крестьянами отправляется на поиски «земли обетованной». Переселение в повести Аксакова совершается, правда, по причинам экономического, а не религиозного характера, но мы говорим не о полной тождественности историй, а о библейском масштабе личности старика Багрова. Степан Михайлович является нравственным авторитетом для своих родных и соседей, его строгость неправомерно объяснять только правом барина–крепостника карать и миловать своих ближних. И ветхозаветный пророк сурово наказывал свой народ за отступничество от Божьих заповедей. Житийная литература также знала грозных святых. Например, все чудеса, производимые святителем Ионой, имели карающий смысл. Объяснением этой строгости святителя, по мнению С. Аверинцева, является некая особенность русского менталитета. В отличие от приемлемой на западе качественной меры, ограничивающей насилие пределами абсолютно необходимого, русская духовность в вопросах власти сводит воедино Божье и Антихристово, а носитель власти «стоит точно на границе обоих царств». Таким образом, сущность характера родоначальника семейства Багровых нельзя постичь без учёта христианской традиции. )