В лингвистике звательная форма имени традиционно включена в именную падежную парадигму. Проведенное выше исследование и его результаты позволяют рассматривать ее несколько в ином плане. Для языков флективного типа (древнерусский и древнеанглийский) падежи должны обладать следующими признаками: иметь падежную флексию, способную оформлять слово в нужном падеже; образовываться от любых лексем, принадлежащих к тем частям речи, которые обладают категорией падежа; противопоставляться по числам; выражать отношения между словами в предложении, т. к. основной синтаксической функцией падежей является согласование остальных членов предложения. Эти характеристики представляют собой в своей совокупности необходимое и достаточное условие для признания/ непризнания определённых форм падежами.

Исходя из вышеизложенного, необходимо установить, обладает ли звательная форма имени вышеперечисленными свойствами. Во-первых, имеет ли она флексию, которая оформляла бы слово в функции обращения. На первый взгляд, существование такой флексии очевидно. Например, в древнерусском языке в письменных памятниках было зафиксировано несколько окончаний: -е, -ю, -о, -и, -у, которые присоединялись к именам, относящимся к разным типам основ, в функции обращения. Отнесение этих окончаний к флексиям или формантам невозможно решить без обращения к истокам их формирования. Анализ возникновения окончания *-е у звательной формы имени позволяет сделать вывод о том, что первоначально это был словообразовательный суффикс, который, грамматикализовавшись, преобразовался в звательный формант *-е. В процессе самостоятельного развития языков, по аналогии с древним формантом *-е появились и другие звательные форманты. Вероятно, такое многообразие звательных формантов способствовало тому, что их стали рассматривать как падежные флексии. Таким образом, определение лишь истоков формирования звательных формантов является недостаточным основанием для признания или непризнания их падежными флексиями. Здесь необходимо установить, охватывают ли эти окончания все лексемы, которые обладают категорией падежа. Как показал фактический материал древнерусского языка, звательная форма имени могла образовываться лишь от имен активного класса в ед. ч. Это было связано с условиями, при которых зарождалась звательная форма имени: возникновение в языке до формирования грамматической категории единичности/множественности; способность оформлять только одушевленные и неодушевленные агенсы. Окончание звательной формы имени, таким образом, не является падежной флексией, так как не отвечает выше перечисленным требованиям. Более того, звательная форма имени не выражает отношения между словами в предложении, так как не указывает на зависимое, подчиненное отношение к другим словам в речи, и в этом смысле она, подобно форме именительного падежа, является прямым названием имени. Возможно, эта функция называния и сближает звательную форму имени с именительным падежом, стимулирует их омонимичное совпадение во многих языках, однако функция называния не является основной и единственной у обращения. Не следует забывать, что обращение выполняет вокативную и социально-регулятивную функции, которые в своей совокупности и составляют его сущность. В высказывании обращение направлено на внеязыковую ситуацию, непосредственно ориентировано на некий объект и, следовательно, в грамматико-семантическом плане не может считаться падежной единицей. Звательная форма имени, таким образом, является автономным образованием в падежной парадигме. Падежная парадигма, в свою очередь, могла косвенно повлиять на сохранение или элиминацию звательной формы имени в древнерусском и древнеанглийском языках. Фактический материал показывает, что чем разветвленнее была падежная система, чем она меньше была унифицирована, тем дольше сохранялась и морфологически оформленная звательная форма имени (как в древнерусском языке). Если происходила унификация падежной парадигмы, тем более переход к аналитическому строю, то, в первую очередь, исчезали морфологические показатели у форм, которые были внешне похожи на падежную форму, но таковой не являлись (как, например, в древнеанглийском языке).

В заключении диссертации делаются выводы о том, что обращение — важнейший вспомогательный компонент коммуникативного акта, называющий или указывающий на адресата и выполняющий вокативную, апеллятивную и социально-регулятивную функции в процессе коммуникации. Инвариантом обращения в раннюю эпоху ИЕЯО является имя существительное. Личные местоимения второго лица в функции обращения, как правило, выступали только в конструкции с именем существительным, что нашло отражение в исследуемых языках. Древнейшим морфологическим показателем имени в функции обращения является формант *-е, который возник на этапе непосредственно-чувственного восприятия действительности и мог употребляться только с конкретными активными именами в апеллятивной функции. Звательная форма имени в древнерусском языке характеризовалась архаичным противопоставлением номинативу, способностью употребляться только с активными единичными именами. Функционированию звательной формы имени в древнерусском языке способствовала разветвленная падежная парадигма с большим количеством флексий. В древнеанглийском языке тенденция к аналитизму привела к элиминации звательной формы имени, столь отличной от падежной флексии по функции. В данной работе мы не затронули ряд проблем, которые, возможно, найдут свое продолжение в следующих изысканиях. Особый интерес может вызвать исследование формирования этикетных формул в эпоху ИЕЯО, а также специфики их развития в представленных языках.

Основные положения диссертации отражены в следующих

публикациях:

1. Языковая личность и ее отражение в системе древнего обращения (на материале личного местоимения) // Языковая личность: система, нормы, стиль: Тез. докл. науч. конф. Волгоград, 5—6 февр.1998 г. Волгоград: Перемена, 1998. С.100—101.

2. Сущность обращения и его уровневые связи // Актуальные проблемы современной филологии и ее преподавания в системе «школа — колледж — вуз»: Тез. докл. и сообщ. науч. конф. Волгоград, 20—21 марта 1998 г. Волгоград: ВУПК, 1998. С. 26—29.

3. Двойственное число как выражение первоначальной категории множественности (на материале древнерусского и древнеанглийского личного местоимения) // IV Межвузовская конференция студентов и молодых ученых Волгоградской области: Тез. докл. науч. конф. Волгоград, 8—11 декабря 1998 г. Волгоград: Перемена, 1999. С.117.

4. Лексическое значение личных местоимений в функции обращения // Филологический поиск: Сб. науч. ст. Вып. 3. Волгоград: Перемена, 1999. С.8—11.

5. Формирование системы обращения древнерусского языка в вузовском курсе «Историческая грамматика русского языка» // Проблемы современной филологии в педагогической практике: школа — колледж — вуз: Материалы науч. конф. Волгоград: Колледж, 1999. С. 59—63.

6. Об архаичном случае употребления личного местоимения в функции обращения в «Слове о полку Игореве» // Филологический поиск: Сб.науч.ст. Вып.4. Волгоград: Перемена, 2000. С. 94 — 99.

* Термин «парадигма вокативности» заимствован из работы В.И. Карасика. (См.: Карасик В. И. Парадигма вокативности // Языковые парадигмы и их функционирование. Волгоград: Перемена, 1992. С. 44–51.)

* Реконструируемые формы даются по словарям М.Р. Фасмера и П. Я. Черных (Черных 1999, Фасмер 1964—1973). )