Имена с основами на *-ā широко представлены в древнерусском языке. В этот класс еще в эпоху и.-е. языковой общности были вовлечены и более архаичные основы на *-ă, что в дальнейшем привело к использованию этой формы в функции обращения. Ср.: лит. galvà «голова» (им. п.) — gálva (зв. ф.); греч. νύμφη «нимфа» (и.п.) — νύμφǎ (зв.ф.); ст.-слав. нога (им. п.), — ного (зв. ф.). Вышесказанное позволяет предположить, что звательный формант -о в древнерусском языке является рефлексом и.-е. звательного форманта *-ă. В дальнейшем, под влиянием исконно смягченного согласного в праславянский период в ряде слов из звательного форманта -ообразовался звательный формант -е, например, др.-рус. земля < прасл. *zemja < и.-е. *g’hemiā - — зв. ф. земле. Таким образом, формант -е у существительных с основой на -ā является чисто праславянским новообразованием.

В лингвистике существует мнение, что германские языки характеризуются отсутствием звательной формы имени в функции обращении. Западный ареал, как и восточный, представлял собой периферийную зону и, весьма вероятно, что архаичное противопоставление номинатива и звательной формы имени, а также существование древнего звательного форманта *-е может найти свое подтверждение в отдельных германских языках. Так, готские письменные памятники отмечают существование противопоставления номинатива и звательной формы имени у и.-е. основ на -ŏ, -ĭ, -ǔ : wolfs (им. п.) — wulf (зв. ф.), gasts — gast, sunus — sunau. Следовательно, индоевропейская языковая традиция противопоставлять номинатив звательной форме имени сохранилась у носителей готского языка. Что же касается архаичного звательного форманта *-е, то на его существование в западном ареале указывают факты фризского языка, относящегося к западногерманской группе языков (как и древнеанглийский язык), где в разговорной речи отмечен звательного форманта *-е в междометии Heare! «боже!» и обращении типа heite «приятель, друг»: например, Heare, wat die er it mâl! «Боже, как плохо он это сделал!»; Kom hjir ris, heite! «Иди-ка сюда, приятель!». С учетом приведенных данных возможно предположить, что в дописьменный период древнеанглийского языка также могла существовать звательная форма, как в указанных выше готском и фризском языках.

Отсутствие звательной формы имени в письменных памятниках древнеанглийского языка объясняется следующими факторами: изменение в общегерманский период индоевропейской трехчленной модели слова в двучленную привело к невозможности выделения основообразующего суффикса. Следовательно, распределение имен по основам, которые характеризовались собственными звательными формантами, потеряло свою актуальность. Немалую роль в исчезновении звательного форманта могло сыграть и установление единого акцентного типа с ударением на корне в позднегерманскую эпоху, что привело к унификации падежной парадигмы.

Древнерусский и древнеанглийский языки характеризуются трехчленным противопоставлением форм числа (ед. ч., дв. ч., мн. ч.), восходящего к общеиндоевропейскому языковому состоянию. Письменные памятники исследуемых языков отмечают употребление обращения в древнерусском языке во всех трех числах, а в древнеанглийском — в единственном и множественном. Звательная форма имени засвидетельствована только в древнерусском языке у существительных мужского/ женского родов с I-го по IV-е склонение в ед. ч. Причины такой избирательности связаны с тем, что для индоевропейцев было характерно непосредственно-чувственное восприятие действительности, которое определялось конкретизацией и единичным называнием. Это не препятствовало обращению выполнять апеллятивную функцию, так как было достаточно наличие конкретных субъектов, чье внимание требовалось привлечь. При этом не были важны различия имен по числам, родам, падежам и т. д. Вероятно, в этот период все же существовали определенные ограничения в употреблении обращения, например, обращаться могли только к именам активного класса, от которых ожидалась ответная реакция. Таким образом, употребление звательного форманта *-е с именами в ед. ч. связано с конкретным мышлением индоевропейцев и является глубоким архаизмом. Звательная форма имени с формантом *-е не могла иметь специальных форм для противопоставления единичных и множественных субъектов ввиду отсутствия самого понятия единичности/множественности на этом этапе. В процессе усложнения восприятия действительности у индоевропейцев назрела необходимость в дискретном вычленении объектов — так появилось понятие «один» и «больше, чем один». Звательная форма имени сохранялась за конкретными субъектами, в свою очередь, для имен, выражающих понятие «больше, чем один» особая звательная форма отсутствовала, что привело к противоречию, т. к. назрела необходимость использовать в функции обращения имена во мн. ч. С развитием флективной морфологии отпала необходимость противопоставлять звательную форму имени номинативу, так как номинатив уже имел свою флексию, а его грамматическое значение отличалось от звательной формы лишь отсутствием дополнительного оценочно-эмоционального содержания последней. Можно предположить, что с возникновением у индоевропейцев понятий единичности/множественности, а также с формированием в языке флексий отпала необходимость использовать особую звательную форму имени с формантом *-е в функции обращения, так как ее вполне мог заменить номинатив данных имен как в ед. ч., так и во мн. ч. Ср.: в хеттском языке (XVIII—XII вв до н.э.) звательная форма имени отсутствовала. Тенденция к утрате звательной формы имени проявилась раньше или позже во многих языках индоевропейской семьи, что отражает и древнеанглийское языковое состояние. Сохранение звательной формы имени в древнерусском языке можно объяснить процессами, которые характеризовали более позднюю эпоху ИЕЯО: после распределения имен по и.-е. основам по аналогии со звательным формантом *-е у них сформировались свои форманты, что позволило сохраниться звательной форме имени во многих языках в течение столетий (ср. укр. и польск. языки). При этом звательные форманты сохранили архаичную способность употребляться только с конкретными именами, что характеризовало наиболее древний период и.-е. языкового состояния.

В письменных памятниках древнерусского языка засвидетельствовано употребление звательной формы имен неодушевленного класса и, напротив, отсутствие звательных формантов у имен одушевленного класса в функции обращения. Это было связано с тем, что для языка ранней эпохи ИЕЯО были характерны особенности, присущие так называемому «эргативному» строю, где противопоставлялись два падежа: эргатив с показателем *-Ø и абсолютив *-N (=m или n). Имена могли иметь форму или эргатива, или абсолютива. Различие в дистрибуции между именами было тесно связано с семантическим различием между одушевленными и неодушевленными объектами. В форме агенса (деятеля) могли выступать не только одушевленные (в современной терминологии) объекты, но и неодушевленные, однако выполняющие то или иное действие и «использующие при этом свою собственную энергию». Эта древнейшая индоевропейская языковая традиция нашла продолжение в древнерусских письменных памятниках: О Русская земле! …О Донче! (СлИг), где Дон и Земля относились к неодушевленным именам, однако в славянской фольклорной традиции река Дон воспринималась как мужское начало (Дон-батюшка), Земля — как женское начало (Земля-матушка). При этом рассматривались они как активно действующие силы, т.е. неодушевленные агенсы.

Деление всех имен на активные (агенс) и инактивные (не-агенс) нашло свое отражение и в употреблении имен в функции обращения. Звательный формант *-е, присоединяясь к именам активного класса, обозначающим деятеля, мог противопоставлять звательную форму имени эргативу с показателем *-Ø и абсолютиву на *-N: обращение (*-е) — номинатив агенсов (*-Ø) — номинатив не-агенсов (*-N). Имена инактивного класса, в силу своего лексического значения, не могли употребляться в функции обращения.Противопоставление номинатива и звательной формы имени отражает древнейшее языковое состояние, при котором звательная форма имени была противопоставлена именам как активного, так и инактивного классов. )