При актуализации определенных концептуальных признаков в обоих языках прослеживается тенденция к антропоцентризму. Она проявляется в том, что среди ситуаций, отраженных во внутренней форме ФЕ, наиболее регулярно представлены те, что жизненно важны для человека (утоление жажды, способность пересечь водоем и не утонуть и т.д.). Вместе с тем в обоих языках концептуализации определенных признаков может и не быть связана с участием в ней человека. Это подчеркивает значимость воды, водоемов, осадков в концептуальной картине русских и англичан в целом. Характерно, что именно эти явления становятся мерилом, способом представления различных конкретных и абстрактных ситуаций, отраженных в семантике ФЕ.

Анализ семантики ФЕ русского и английского языков с точки зрения концептуальных моделей, лежащих в ее основе, проведенный в третьей главе диссертации, позволяет выявить единство и различия, связанные с более глобальными когнитивными, лингвокультурологическими и собственно языковыми процессами. В частности, в основе формирования семантики большинства ФЕ лежат регулярные метафорические переносы, последовательное «соотнесение / наложение областей в концептуальной системе» (cross-domain mapping in the conceptual system) (G. Lakoff). Подобное постоянство носителей языка при метафорическом осмыслении мира, которое отражается во фразеологии, позволяет говорить о существовании концептуальных моделей, отраженных во фразеологии, и во многом определяющих языковую картину мира того или иного этноса. Это особенно показательно, поскольку, согласно достаточно распространенной точке зрения, идиомы содержат лишь мертвые метафоры (R.W. Gibbs), а фразеология в целом является «бедной родственницей метафоры и вынуждена довольствоваться лишь мелкими подачками» (Е.В. Падучева). В основе формирования наиболее регулярных концептуальных моделей лежит три фундаментальных представления о воде русского и английского этноса: вода – источник жизни на Земле; вода – опасная для человека стихия и среда обитания; вода – средство, которое человек использует в своих целях (для перемещения, для утоления жажды, в хозяйстве и быту).

Одной из самых регулярных в идиоматике русского и английского языков является концептуальная модель: «Водный поток как бытие и время»: с течением времени; в течение жизни; река жизни – flow of conversation ‘течение разговора’; flow of time ‘течение времени’. При этом в обоих языках получает отражение представление об однонаправленности времени, о невозможности изменить его естественный ход. ср.: много воды утекло с тех пор – much water has flowed under the bridge ‘много воды утекло с тех пор’ (букв.: много воды утекло под мостом). Так же, как и водный поток, быстротечна и человеческая жизнь, ср.: уплыли годы, как вешние воды – time and tide wait for no men (букв.: время и волна никого не ждут).

Наиболее регулярно это получает выражение через сопоставление времени и бытия во времени с рекой, воды которой не могут остановиться или повернуть вспять. В английском языке, кроме того, часто используется образ цикличности приливов и отливов морей и океанов. Характерно, что чаще всего этот образ в русской и английской идиоматике используется при характеристике прошлого, но если в английской идиоматике, реализующей данную модель, акцент делается, прежде всего, на невозможности вернуть прошлое (water under the bridge ‘события, давно прошедшие и забытые’ (букв.: вода под мостом); the mill cannot grind with the water that is past ‘что было, то сплыло’ (букв.: мельница не может молоть на утекшей воде), то в русской идиоматике в большей степени отражено представление о фатальности бытия в целом: человек не властен ни над прошлым, ни над настоящим, ни над будущим; он получает лишь то, что случайно прибивает к его берегу, но все это вместе с водным потоком у него и забирается: каждая река своим устьем в море впала; горе поверху плыло, погодой к берегу прибило; богатство – вода: пришла и ушла.

В обоих языках прошлое, утрата, гибель кого или чего-либо могут ассоциироваться с поглощением чего-либо водной стихией: то пропало, что в море упало – when the sea gives up its dead ‘когда рак на горе свистнет’ (букв.: когда море отдаст погибших в нем). Восприятие бытия и человеческой жизни как чего-то преходящего может реализоваться также через указание на невозможность удержать воду в руках или оставить на ее поверхности следы: в руках было, да по пальцам сплыло; вилами по воде писано – limn on water ‘строить воздушные замки’ (букв.: изображать на воде). Однако обращает на себя внимание частотность в русских ФЕ безличных конструкций, тогда как в английской идиоматике ситуация часто воспринимается как каузативная: человек сам выбрасывает в пучину что-либо (sink one’s differences ‘договориться позабыть о разногласиях’; букв.: потопить различия); он способен совершить невозможное (throw smb overboard ‘перестать поддерживать кого-то’ (букв.: выкинуть за борт). Даже при указании на неизбежность утраты каузативные глаголы подчеркивают активность лица: lash the waves ‘заниматься бесполезным делом’ (букв.: стегать волны).

Представления о судьбе, о необратимости времени как о море (реже реке – в русском языке) реализуются также через абсолютизацию их объема, операции с которыми (расплескать, вычерпать или выпить, засыпать или нагреть, соединить берега или построить мосты) невозможны: не вылакает собака реки, так всю ночь стоит над рекой да лает; шилом моря не нагреешь; ложкой моря не исчерпать; моря веслом не расплещешь; моря песком не засыплешь – sweep back the ocean ‘пытаться сделать невозможное’ (букв.: смести, уничтожить океан); he is building a bridge over the sea ‘он занимается бесполезным делом’ (букв.: строит мост через море). Показательно, что в русском языке такого рода ФЕ на порядок больше, причем одной из характерных их черт является сопоставление лексем: море – горе – жизнь: горе не море: выпьешь до дна; горе – что море: ни переплыть, ни вылакать. Таким образом, в исследуемых ФЕ отражен более фаталистический и трагический взгляд на время, человеческую жизнь и бытие в целом русского народа по сравнению с английским.

Концептуальная модель «Плаванье как жизнь во всем ее многообразии», самая продуктивная в русской и английской идиоматике, реализует восприятие событийной составляющей человеческого бытия как опасного путешествия, поскольку человек в своем неведении во многом не готов ко всем испытаниям, к «штормам», не знает «опасных мест», «водоворотов», что поджидают его во время плаванья по «житейскому морю», ср.: море житейское подводных каменьев преисполнено; в мире, что в омуте: ни дна, ни покрышки; пройти огонь и воду и медные трубы – in deep water ‘в беде, трудной ситуации’ (букв.: в глубокой воде); beware of a silent dog and still water (букв.: берегись молчащей собаки и тихой воды); go through fire and water (букв.: пройти огонь и воду); he knows the water the best who has waded through it (букв.: тот знает брод лучше всех, кто его прошел).

Особенностью русской идиоматики является то, что пловца могут подстерегать не только реальные опасности (омуты, шторм, ураган, подводные камни и т.д.), но и мифические существа, ср.: в воде черти, в земле черви, в Крыму татары, в Москве бояре. В английских синонимичных ФЕ, как правило, указывается на реальные опасности, ср.: still waters run deep ‘в тихом омуте черти водятся’ (букв.: тихие воды текут глубоко). Лишь в одной кальке с греческого субъекты действия – античные боги: Bacchus has drowned more men than Neptune ‘кто вино любит, тот сам себя губит’ (букв.: Вакх утопил больше людей, чем Нептун). Бóльший трагизм и пессимизм в восприятии жизни русским человеком по сравнению с англичанином проявляется также в частотности ситуации самоубийства: житье – из ворот да в воду; от горя и воду; от долгов – хоть в воду; хоть утопиться, хоть удавиться.

Пассивность или активность человеческой личности регулярно ассоциируется в обоих языках с движением по течению или против него, с волной или навстречу волне: плыть по течению; плыть против течения; по воле волн – cast / cut adrift ‘пустить по течению, на волю волн’; drift with the stream(букв.: дрейфовать с потоком); go against the stream (tide, current) ‘плыть против течения’. )